Роджер Желязны - Миг бытия так краток

Ночь стояла теплая. Большинство мужчин носили черные мундиры из легкого, как пух, материала, которые по велению протокола должны были терпеть в подобных случаях сотрудники Управления. Те, кто их не носил, соответственно не принадлежали к числу сотрудников.

Чувствуя себя неуютно, несмотря на легкость, Черные Мундиры держались по стенам, словно притянутые магнитом, составляя гладкий фасад. Первым делом, на них бросался в глаза зелено-серо-голубой знак Земли, дюйма три диаметром, высоко на левой стороне груди, ниже был символ отделения Мундира, а еще ниже — обозначение его звания. На правой же стороне груди крепилась какая-то дурацкая финтифлюшка, которой можно было, при желании, придумать кучу липовых достоинств, — продукт богатого воображения Отдела Символов, Технических Отличий, Личных Образов и Премий (сокращенно — ОСТОЛОП, его первый директор ценил свой пост). После первых десяти минут ношения мундира воротничок имел свойство превращаться в гарроту, по крайней мере мой собственный.

Дамы были одеты, или зачастую раздеты, в наряды самых разнообразных фасонов, обычно что-нибудь яркое или оттеняемое мягкими тонами (если они не относились к сотрудницам — в каковом случае их аккуратно упаковывали в Черные Мундиры с короткими юбками, но все же сносными воротничками).

— Я слышал, Дос Сантос здесь? — небрежно обронил я.

— Так оно и есть.

— Зачем?

— Я действительно не знаю, да и знать не хочу.

— Ай-яй-яй! Что случилось с твоей чудесной политической сознательностью? Отделение Литературной Критики хвалило тебя именно за нее.

— В любом возрасте запах смерти, знаешь ли, расстраивает, все больше и больше с каждым разом, когда встречаешься с ней.

— А Дос Сантос пахнет смертью?

— От него ею так и прет.

— Я слышал, он нанял одного нашего бывшего помощника — времен Мадагаскарского Дела.

Фил чуть склонил голову набок и бросил на меня вопросительный взгляд:

— Сведения доходят до тебя очень быстро. Но, впрочем, ты же друг Эллен. Да, Хасан здесь. Он наверху с Доном.

— Которому он, вероятно, поможет облегчить бремя кармы?

— Как я уже говорил, мне все это действительно неизвестно; да и неинтересно.

— Не хочешь высказать предположение?

— Не особенно.

Мы вступили в часть зала, поросшую тонкими деревцами, и я остановился хватануть рома-с-чем-то со спуск-подноса, что следовал за нами поверху с самого начала нашего путешествия. Не в силах больше вынести его мук, я нажал, наконец, на желудь, висевший на конце его хвоста. Поднос послушно опустился, распахнулся и явил сокровища, сокрытые в его ледяных внутренностях.

— Прекрасно! Тебе поднести рюмочку, Фил?

— Я думал, ты спешишь.

— Спешу, но хочу немного ознакомиться с положением.

— Ну ладно. Мне пополам с кока-колой.

Я, прищурясь, посмотрел на него и передал заказанное, а когда он отвернулся, проследил за направлением его взгляда — в сторону кресел, стоящих в нише, образованной северо-восточным углом зала и массивным корпусом фелинстры. На фелинстре играла старая дама с мечтательными глазами. Управляющий делами Земли, Лорел Сэндс, курил трубку…

Ну, эта трубка — одна из наиболее выдающихся сторон личности Лорела, настоящая трубка фирмы «Меершаум», а в мире их осталось не слишком много. Что же касается всего остального в Лореле, то его природа чем-то сродни этакому антикомпьютеру: ты вводишь в него всякие тщательно собранные факты, цифры и статистические данные, а он переводит их в груду мусора.

Острые темные глаза и неторопливая размеренная манера говорить; цепкий взгляд, нацеленный на собеседника. К жестам прибегает редко, но в этих исключительных случаях они очень обдуманны. Крайне впечатляет, когда он пилит воздух широкой правой ладонью или тычет трубкой в воображаемых дам. Седые виски, и над ними темные волосы. У него широкие скулы, а загар — в тон твидового костюма (он усердно избегает Черных Мундиров), и постоянное стремление выпятить челюсть на дюйм выше и дальше, чем кажется удобным.

Он политический выдвиженец, назначенный Земным правительством на Тейлере, к своей работе относится совершенно серьезно, демонстрируя преданность делу периодическими приступами язвы желудка. Он не самый умный человек на Земле, но он мой босс. А также один из лучших друзей!

Рядом с ним сидел Корт Миштиго. Я почти физически ощущал, как Фил ненавидит его — от голубых пяток шестипалых ног до окрашенной в розовый цвет пряди волос от виска до виска — знака верховной касты. Ненавидит его не столько за то, что он — это он, сколько за то, и в этом я твердо убежден, что в данный момент он оказался единственным доступным родственником — внуком — Татрама Иштиго, который сорок лет назад убедительно продемонстрировал, что величайший из ныне живущих англоязычных писателей — веганец. Старый джентльмен все еще пописывал, и, по-моему, Фил так никогда и не простил его.

Уголком глаза (голубого) я увидел, как Эллен подымается по широкой парадной лестнице на другой стороне зала, а уголком другого глаза (карего) заметил, что Лорел смотрит в мою сторону.

— Я обнаружен и должен теперь пойти засвидетельствовать свое почтение тейлерскому Уильяму Сибруку[3]. Идешь?

— Ну… Ладно, — решил Фил. — Страдания благодетельны для души!

Мы подошли к нише и остановились перед двумя креслами, между музыкой и шумом, там, в эпицентре власти.

Лорел медленно встал и пожал нам руки. Миштиго встал еще медленнее и не пожал нам рук, а пялился янтарными глазами на ничего не выражающем лице, пока нас представляли. Свободная незаправленная оранжевая рубаха ритмично колыхалась в такт движениям могучих легких веганца, которые выталкивали воздух из дыхательных отверстий в основании широкой грудной клетки. Он коротко кивнул и повторил мое имя, а затем повернулся к Филу с чем-то похожим на улыбку.

— Вы не против, если я переведу вашу «Маску» на английский? — спросил он, и звуки его голоса вибрировали, словно затихающий камертон.

Фил круто повернулся и ушел.

Тут мне на секунду показалось, что веганцу стало плохо, пока я не вспомнил, что смех у голубокожих несколько смахивает на хрип подавившегося козла. Я стараюсь держаться подальше от веганцев, избегая появляться на курортах.

— Присаживайся, — пригласил Лорел, явно чувствовавший себя неловко и пытавшийся скрыть смущение манипуляциями с трубкой.

Я подтянул кресло и уселся напротив:

— Ладно.

— Корт собирается написать книгу, — уведомил меня Лорел.

— Бывает.

— О Земле.

Я кивнул.

— Он выразил желание, чтобы ты был его гидом в поездке по определенным Древним Местам…

— Для меня это большая честь, несомненно, — отозвался я довольно сухо. — И мне также крайне любопытно знать, почему это удостоен быть избранным в гиды именно я.

— И еще любопытней, что же он может знать о вас, а? — вставил веганец.

— Да, верно, — согласился я. — На двести процентов.

— Все, что мне могла сообщить машина.

— Прекрасно. Теперь я знаю.

Я откинулся на спинку кресла и допил бокал.

— Когда я впервые задумал этот проект, то начал с Регистра Демографической Статистики Земли — просто в поисках общих сведений о людях, а затем, после того, как наткнулся на один интересный момент, попробовал проверить в Банке Сведений о Служащих Земного Управления…

— Мм-гм, — промычал я.

— …и на меня произвело большее впечатление то, чего они не сообщили о вас, нежели то, что сообщили.

Я пожал плечами.

— В вашей карьере немало пробелов. Даже сейчас никто не знает по-настоящему, чем вы занимаетесь большую часть времени… И, кстати, когда вы родились?

— Не знаю. Это произошло в крошечной греческой деревушке, а в том году там ни у кого не нашлось календаря. Но мне говорили, будто на рождество.

— Согласно сведениям в вашем личном деле, вам семьдесят семь лет. А согласно Регистру Дем-Стата, вам либо сто одиннадцать, либо сто тридцать.

— Я приврал насчет возраста, чтобы устроиться на эту работу. Депрессия была тогда в самом разгаре.

— Поэтому я составил профиль Номикоса, а он получился довольно выдающийся, и дал команду искать физические аналоги в Дем-Стате, с точностью до тысячной процента совпадения во всех банках данных, включая и закрытые.

— Некоторые коллекционируют старинные монеты, а иные строят модели ракет.

— Я обнаружил, что вы могли бы быть тремя, или четырьмя, или даже пятью другими личностями — сплошь греками, и один из них поистине удивителен. Это, конечно, Константин Коронес — один из самых древних. Родился двести тридцать четыре года тому назад. На рождество. Голубой глаз, карий глаз. Хром на правую ногу. Такая же линия волос и те же измерения по Бертильону.

— И те же отпечатки пальцев? Тот же рисунок сетчатки?