Сергей Синякин - Бузулуцкие игры

Рослые легионеры лениво и небрежно переминались в строю с ноги на ногу, с вызовом погладывая на пришельцев. Взгляды эти смущали Соловьева. Сам старший участковый был бит жизнью не раз и руководствовался в ней основополагающим принципом: «не кидайся снимать шкуру даже с убитого медведя — легко можешь потерять собственную». Поняв из перевода учителя рисования, что ему предлагают почетные переговоры, Соловьев приосанился, втянул брюхо и даже ростом стал выше. Заложив большие пальцы обеих рук за поясной ремень, старший участковый осведомился:

— Это что за сборище? По какому поводу собрались, товарищи? Чье указание?

Степан Николаевич перевел.

— Мое, — кратко, как и полагается римскому военачальнику, сказал центурион.

Как говорится, аргумента пондерантур, нон нумерантур!

— А вы, собственно, кто такой? — нахально и бесцеремонно поинтересовался Соловьев.

Центурион объясняться не стал, доверил это переводчику. Соловьев слушал учителя рисования с недоверчивой ухмылкой, потом оглядел голоногий строй, и усмешка с его лица сползла. Взгляд остановился на кареглазом Публии Сервилии Сексте. Некоторое время милиционер и римский воин молча смотрели в глаза друг другу. Соловьев не выдержал первым и отвел взгляд.

— Значит, вас не первый послал? — глупо переспросил он.

— А при чем тут первый? — теперь уже удивился Гладышев.

Соловьев покашлял.

— Так, значит, — сказал он подавленно. — У нас тут, значит, не учения, у нас тут самая настоящая фантастика получается. Это что ж, они к нам из прошлого, Степан Николаевич?

Старший участковый Соловьев большим любителем фантастики не был, но книги, приносимые из библиотеки сыном, почитывал в свободное от службы время. Помнится, занятная была книжка «Янки при дворе короля Артура», англичанин ее написал, не то Марк Тлен, не то Марк Клем; читая ее, Соловей все недоуменно восхищался — накрутят же романисты проклятые, сумасшедший такого никогда не придумает! Там один американец, янки, значит, в прошлое попал к королю Артуру. А тут выходило, что не мы к ним, а они к нам из прошлого пожаловали! С мечами. Соловьев некстати вспомнил знаменитое выражение Александра Невского и повернулся к напарнику. Сержант Семушкин был ошарашен не меньше. К пьяным механизаторам, которых в Бузулуцке почему-то называли чигулями, Семушкин уже привык, а вот римских легионеров живьем, а не на картинках учебника истории, видел впервые.

Птолемей Прист ласково улыбнулся старшему участковому. «Ишь щерится! — неприязненно подумал Соловьев, — Морда-то чисто бандитская. Такому только повод дай, располосует своим ножиком по самое не хочу…»

Однако вслух своих мыслей старший участковый не высказал. Незачем искушать иностранного бандита, не детектив снимается, чтобы шкурой своей рисковать. Чай, не Анискин, чтобы наручники на такого битюга попытаться надеть.

— Пропозиция ясная, — туманно сказал старший участковый. — Говоришь, они весь Бузулуцк захватили? Мы, брат, немцев отогнали, французов в Москве пожгли да холодом поморили. Да наш Иван Сусанин сколько ихнего брата положил!

Соловьев собрался было коснуться победоносных сражений под Полтавой и на Куликовом поле, напомнить учителю рисования о печальной участи турков и крымских татар, но с неожиданным прозрением вдруг осознал, что исторические экскурсы его сейчас будут просто неуместны и могут повлечь за собой неприятности. Ишь, уставились как! Босоногий гарнизон! У легионера с правого края морда была в шрамах, боевая такая морда, и глаз у этого римлянина был нехороший, оценивающий, как у людоеда, и улыбочка, знаете ли…

— Ты, Степан Николаевич, скажи, — обратился старший участковый к неожиданному толмачу. — Скажи ему, что у нас свои начальники имеются. Вязать мы твоего центуриона не будем, чтобы побоища напрасного не устраивать, а вот к начальнику нашему ему съездить придется. Пусть они в отделе посидят, погуторят, может, в чем и сойдутся. Только ты помягче скажи, а то глянь, какие они косяки кидают, а у меня, сам знаешь, трое детишек малых, их еще поднять надо… Скажи ему, Николаич!

Учитель рисования повернулся к терпеливо ждущему центуриону. Птолемей Прист слушал, скрестив руки на груди. Выслушав, надменно выпятил нижнюю челюсть, пожал широкими плечами, но согласно кивнул. Обернувшись к легионерам, центурион что-то коротко приказал и, повернувшись к переводчику, пояснил специально для него:

— Официум хуманитатис! Нулла салус белла! — и направился к мотоциклу.

Сержант Семушкин забежал вперед, предупредительно откидывая дерматиновый чехол с коляски. Центурион, громыхая доспехами, забрался в коляску, положил перед собой блестящий меч и выпрямился, глядя прямо перед собой.

— Повезли родименького! — заулюлюкали в толпе. — Это тебе не кабанчиков резать да кур воровать! Наши менты тебе быстро лапти сплетут!

Соловьев торопливо завел мотоцикл, сел за руль. Семушкин пружинисто и молодцевато запрыгнул на заднее сиденье. Хрипло зарычав и выпустив вонючее облако бензинового чада, заставившего толпу и легионеров чихать, желтый милицейский мотоцикл описал полукруг и мимо загомонившей, разом ожившей толпы покатил по центральной улице к белеющему у водокачки зданию милиции.

Проехав половину пути, мотоцикл неожиданно развернулся и помчался обратно. Чуть не доехав до нестройных легионерских рядов, мотоцикл остановился, и недовольный сержант Семушкин слез с заднего сиденья, а участковый поманил пальцем учителя рисования.

— Садись, — хмуро приказал он. — Или ты думаешь, что Федор Борисович с ним на пальцах объясняться будет?

Глава третья,

Секретарь Бузулуцкого районного комитета партии Митрофан Николаевич Пригода осторожно приоткрыл дверь, долго разглядывал в образовавшуюся узкую щель спокойно стоящего посреди приемной крепко сложенного плечистого бритоголового мужчину в странном одеянии, напоминающем наряд статиста из балета «Спартак», который Митрофану Николаевичу довелось увидеть в Москве, куда в позапрошлом году выезжал на слет идеологических работников сельского хозяйства.

Худой и пугливый учитель рисования на фоне обстоятельного и мужественного римлянина совсем не смотрелся; стоило ли удивляться, что взгляд ошалевшей от происходящего секретарши Клавочки сквозил сквозь учителя и, поблуждав по окнам, возвращался к стройному, как Марис Лиепа, но не в пример более мужественному центуриону.

Митрофану Николаевичу эти взгляды не нравились. Совсем не нравились.

— Я тебя, Федор Борисович, сам знаешь, как уважаю, — горячо шептал секретарь райкома. — Но ты меня извини, сейчас ты какую-то околесицу несешь. Какие римляне? Какая оккупация? У нас что — война с итальянцами началась? Бред!

— Точно, — мрачно подтвердил Дыряев. Ввиду всей серьезности происходящего подполковник был в парадной форме. — Это я своего милиционера переодел, чтобы тебя, Митрофан Николаевич, разыграть. И на площади почти сотню таких же голых гавриков рассадил, чтобы пошутить с руководством. Делать мне нечего, вот я с безделья хохмить начал!

Первый секретарь снова прильнул к дверной щели. Пунцовая Клавочка наливала статному полуголому легионеру воду в стакан. При этом она что-то щебетала, и ямочки на ее щеках выглядели очаровательнее, чем обычно.

— А в райком ты его на хрена приволок? — гневно вопросил Митрофан Николаевич. — О чем мне с ним говорить? О римском императоре?

— Вы же власть, — без особого убеждения сказал подполковник. — Вам и решать…

Митрофан Николаевич забегал по кабинету, заложив руки за спину. Был он высоким, худым и рыжим, но сейчас от волнения волосы его казались пепельными, а веснушки на щеках вообще исчезли.

— Не-ет, уважаемый Федор Борисович, — на мгновение остановившись, сказал он. — Тут вы, дорогой мой товарищ подполковник, проявили политическую незрелость! Я тебе прямо о том скажу! Честно, так сказать, и по-партийному. Мародерствовали они в городе? Факт, мародерствовали, сигналы об этом уже в райком партии поступали. — Пригода выставил вверх указательный палец и подполковнику Дыряеву на мгновение показалось, что перед ним стоит всезнающий и обличительный пророк Серьезные сигналы поступали, Федор Борисович. И что вы должны были сделать? Ты должен был собрать своих сотрудников, схватить грабителей и хулиганов и посадить их в этот… как у тебя в милиции тюрьма называется? Вот именно, в капэзэ ты их должен был посадить, товарищ подполковник. А ты ихнего главаря ко мне привел. И даже ножик у него не изъял! А если он на меня с этим ножиком бросится? Это же террористический акт получится против партийного руководителя! Ты думаешь, тебя за это по головке погладят? Нет, брат, партия с тебя сурово спросит: куда ты смотрел, подполковник, почему, понимаешь, просмотрел, почему не уберег крупного партийного руководителя?