Имажинали (сборник) (ЛП) - Таннер Рашель
P.S. Я обещал тебе рассказ. Портрет и рассказ. Теперь очередь за тобой. И за твоими кистями…
* * *Панам, 20 нуовобря 1872 г.
Мой дорогой друг,
Сегодня я был на волосок от того, чтобы схватить Люциуса! Я побывал на Центральном почтамте, недалеко от Верхнего города, в нелепой надежде, что могло уже прибыть то, о чем я тебя просил. Как обычно разочарованный, я отправился к своему постоялому двору на паровом трамвайчике, который ходит вдоль набережной Гуивр. Стоял час Хлеба[25], обеденный перерыв, и, значит, не было никакой возможности найти себе сидение, кроме как на империале[26]. Но там, наверху, чувствуется вкус дыма и сажи, извергаемых большой трубой двигателя, и путешествовать таким образом соглашаются лишь нищие. Так что мне пришлось — хотя чем это лучше? — мучиться среди толпы в тесноте. Цепляясь одной рукой за поручень, я стоял впритирку между гоблином с торчащими клыками и двумя молодыми девицами, которые жутко хихикали, обсуждая свои неудачные любовные похождения в таверне. В середине вагона оживленно болтала добрая дюжина джентльменов средних лет. Это оказалась группа магов-целителей, направлявшихся на конференцию по клинической психотерапии. Над окружающим гамом реяли обрывки их бесед:
— Нет-нет, дорогой коллега, гипноз показал великолепные результаты в лечении поведенческих расстройств и…
— … иллюзорная терапия гораздо эффективнее в некоторых случаях шизофрении…
— …манипулируя мозгом пациента таким образом! Заклинания, которые вы используете, чтобы выправить его психику, действуют не более чем косметически на его искаженное восприятие, накрывая его другим восприятием, таким же усеченным и отстраненным от реальности, как и рожденные им фантазии…
— …и я утверждаю, что адекватная фармакопея возвращает субъекту полное наслаждение его измененными умственными способностями. Мое лечение…
— …побочные эффекты ваших по сути простых лекарств, а также риск привыкания, весьма губительны для и без того ослабленного разума…
— Возвращаясь к гипнозу, я считаю, что это именно тот метод, с которым вы согласитесь. Я…
Я чуть было не предложил им себя в качестве подопытного кролика, так сильно внутренняя ярость, которая снедает меня, порой подводит опасно близко к безумию. К счастью, они сошли прежде, чем я успел решиться…
Этот трамвай — странное изобретение, мой друг, и не самое комфортное, как ты понимаешь. Вообще говоря, уголь и его производное, пар, здесь вездесущи. На транспорте, на заводах в промышленных районах, в некоторых недавно механизированных портах мегаполиса… Все эти дурные новшества затапливают улицы и небо вредными — менее или более — миазмами. И это я не говорю о тех шумных автомобилях, которые ездят, плюясь копотью, и которые, став новой причудой богатых аристократов, все сильнее стремятся вытеснить конные экипажи. Честно говоря, мне трудно разглядеть во всем этом прогресс, который так расхваливает герцогское правительство. Ах, как мы далеки от нашей маленькой зеленой долины с ее мирными деньками! И как мне хочется вернуться домой!
Короче говоря, я стоял там, слегка призадумавшись, поглядывая за тем, как за окном проплывают всевозможные суденышки, беспрерывно идущие по Вьене, и вот в тот момент, когда трамвай въехал на бульвар Даоин-Сидхе[27], я узнал его. Он, должно быть, сел на последней остановке и стоял впереди, рядом с водителем. Он повернулся ко мне спиной, но его широкие плечи, поджатые слишком тесным костюмом, и венец истончившихся волос вокруг его лысины не могли меня обмануть.
Моя реакция, как ты рассудишь, была глупейшей, но я не смог сдержать крика ярости, который сорвался с моих губ:
— Люциус!!!
Ах! Я не жалею о своем легкомыслии уже ради одного выражения его обрюзгшего лица, когда он обернулся и увидел меня. Но ты подумай, как ловко этот зловещий хитрец сообразил, как обернуть ситуацию себе на пользу. Он соскочил с трамвая, едва не попав под переполненный омнибус, идущий в противоположном направлении, и начал удаляться так быстро, как только позволяла его шаркающая походка. Пока я под градом оскорблений ожесточенно проталкивался к задней платформе, чтобы в свою очередь сойти, мне посчастливилось через окно мельком увидеть, как он безжалостно расшвыривает семейство гномов на углу маленькой, забитой народом улочки.
Когда я, наконец, смог сойти с трамвая, его уже поглотила толпа, нахлынувшая на тротуары, и я бы, конечно, потерял его, если бы шум голосов не привлек мое внимание к площадке перед одним из дешевых театров, которых полно на главных бульварах. Какая-то толстуха, опрокинутая на задницу перед входом, вопила от возмущения, а два джентльмена во фраках и шапокляках[28] пытались поставить ее на ноги. В воздухе все еще стоял сильный душок той ужасающей смеси парфюмов, которыми Люциус вынужден окутывать себя из страха того, что его истинная сущность и скверна, каковая он есть перед ликом Господа нашего Джизу, будут раскрыты. В самом деле, я, воспользовавшись нюхом, не хуже гончей следовал за ним по пятам вдоль кирпичных стен театра. И только достигнув задней части здания, неподалеку от входа для артистов, я увидел, как он ковыляет на юг, поворачивая обратно к Вьене, которую мы только что оставили позади. О нет! подумал я. На этот раз… и ты простишь мою чрезмерную уверенность… на этот раз ему не удастся ускользнуть от меня, как он сделал это в Танелорне, нырнув в волну.
Со злобным ликованием я вновь выкрикнул его имя:
— Люциус!
Мне хотелось, чтобы он знал, что его выслеживают, ловят, гонят, как волка в лесу. Мне хотелось, чтобы он боялся. Увы, с ним поравнялся фиакр, он вскочил на подножку и предоставил экипажу себя увлечь, несмотря на возмущенные крики пассажиров и на то, что кучер в ливрее хлестал его кнутом. Вот экипаж пересек набережную Гуивр, по которой мы проезжали несколько минут назад, и, к моей великой радости, въехал на мост Нострадамуса. Я говорю «к моей великой радости», потому что кучер, занятый тем, что отпихивал моего брата от двери, за которую тот цеплялся, не заметил толпы, блокировавшей движение через центральный пролет, и по глупости въехал в зарождающийся затор и застрял. Каждый раз, когда Люциус, казалось, снова ускользал от меня, фортуна, словно в насмешку надо мной, заставляла надеяться на поворот колеса в мою пользу!
Поэтому я бежал так быстро, как только мог, пробираясь между паровыми авто, каретами и другими экипажами, к вставшему фиакру. Люциус, конечно же, меня не дожидался, но обитатели экипажа все еще кричали на него и потрясали кулаками в сторону обступившей толпы. Подтянувшись за спицы высокого колеса с железным ободом, я попытался разглядеть его, но тщетно. Зато прояснилась причина, отчего же постоянно росла толпа: на вершине одной из опор моста, на выступающем треугольником парапете, стоял взъерошенный мужчина, казалось, взвешивая в руках здоровенный кусок песчаника — камень внушительных размеров, надежно привязанный к его толстой шее веревкой. Человек был одет в льняной фартук, что служит отличительным знаком у здешней гильдии мясников, а его толстощекое лицо с густыми бакенбардами и большими усами являло собой маску отчаяния.
Как я уже сообщал тебе в предыдущем письме, панамцы обладают болезненной склонностью к трагическому и мрачно-жуткому. Мельчайшая капля крови, малейший намек на насилие заставляют их стекаться словно на спектакль, причем бесплатный. Соответственно, самоубийцы привлекают многочисленную и азартную аудиторию. В тот день на мосту одни делали ставки: прыгнет — не прыгнет; другие увещевали несчастного одуматься или издевались над двумя жандармами, которые, уложив велосипеды на булыжники, неуклюже пытались успокоить разгоряченные головы. Люциус, потерявшись из вида, слился с толпой.
