Елена Власова - Межмировая таможня
Определение из учебника его не удовлетворило, и он потребовал более подробного изложения, но долго мне говорить не пришлось: Артуро перебил меня и принялся объяснять сам. Не могу сказать, что его объяснения оказались понятны мне вот так вот — на слух и с первого раза. Изыски теории анализа нематериальных сущностей вообще непредставимы в сознании на обыденном уровне.
Ну как, например, можно представить себе постулат о вечности жизни, когда следствием его является бесконечное растягивание времени и соответственно полное исчезновение пространства тонкого мира в момент смерти? И наоборот, как объяснить отсутствие времени и одноразмерно бесконечное пространство до рождения?
А еще каким-то образом я должен был представить себе проецирование бесконечного времени на его произвольные конечные промежутки — я честно попробовал, и у меня закружилась голова.
Да, Артуро попытался это мне объяснить достаточно доходчиво, потратил на это две трети часа и одну треть бутылки, но в конце концов честно признал, что на словах получается все очень непонятно — я тактично не стал говорить, что, исписав формулами три десятка листов бумаги, он бы ясности все равно не внес.
Но кое-что я из его лекции все-таки себе уяснил. Главное — это то, что душа любого живого существа и части существ неживых существует всегда, просто форма ее существования меняется. Либо лишенная телесной оболочки она пребывает в Безвременье и заполняет собой все пространство мира… то есть она и есть часть мира, пространства-то для нее нет, либо она есть часть живого существа. То есть не существа, а сущности существования существа… Ну вот, я уже и сам запутался. Словом, рождение и смерть есть объективные начало и конец, но при этом для души этого начала и конца нету.
Само собой, что обывательские понятия о загробном мире и рядом не стоят с немыслимым, но тем не менее реальным положением дел. Однако кое-какие проявления тонкого мира вполне этим представлениям соответствуют. Нет ничего сложного и антинаучного в том, чтобы спроецировать чью-то душу, обитающую в Безвременье, на какой-нибудь отрезок реального времени, и устроить таким образом свидание с покойным дедушкой. А поскольку качество проецирования зависит от мастерства спирита, то чаще всего дух дедушки будет выглядеть так, словно покойный при жизни был полным кретином, не способным связно изъясняться. При достаточной же квалификации (правда, как я понял, ее имеют разве что некоторые из Высоких Магов) можно иметь практически адекватное общение с душой умершего.
— Словом, ничего невероятного тут нет. Другое дело, что и поверить довольно трудно, — подытожил Артуро, и я кивнул, решив, что непонятное вряд ли станет понятнее, если попросить рассказать еще раз. — Так вот, юноша, как я уже говорил, мы попытались проверить мою версию относительно специалистов по кражам, которые умерли не так давно, хотя этот критерий не бесспорен. Мы пригласили… Словом, пригласили специалиста. Не из В.М., но вполне квалифицированного. И получили обескураживающий результат.
Артуро приложился к бутылке, вздохнул и продолжил:
— Среди прочих кандидатур на роль похитителя был некий налогоплательщик без гражданства по имени Кой Хрен. Не улыбайтесь, молодой человек, я еще ничего смешного не сказал. Поскольку никакие другие обозначения для этой личности не использовалось, Кой Хрен считается официальным именем. Скончался он полгода назад, и подозреваю, что никто об этом особенно не горевал: личность сия была, прямо скажем, мерзкая, наглая и жадная — но проходила она не по нашей части, а скорее по ведомству легкой уголовной полиции.
Я понимающе кивнул, чтобы показать, мол, понял. Сотрудники Легкой Уголовной занималась «спокойными» преступлениями типа краж, семейных ссор или некрупных мошенничеств и в детективах всегда выступали в качестве комических персонажей.
— …По национальности Кой Хрен был темным эльфом и занимался мелким воровством, доходя в этом неблагородном деле до артистизма. Я выделил его среди прочих потому, что он всегда выплачивал налоги на самые мелкие суммы украденного, хотя, конечно, по грошику деньги не таскал. Артуро вновь сделал глоток и вдруг перешел на шепот:
— Так вот, Айше, его душу наш специалист вызвать не смог. И он совершенно твердо убежден, что в Безвременье души Кой Хрена нету. Ты понимаешь, что это значит?
Я кивнул:
— То есть его убили окончательно?
— Ничего ты не понимаешь, — покачал головой Артуро, — совсем ничего. Душу убить нельзя, потому что она бессмертна. Гораздо страшнее, когда наоборот — ее заставляют жить среди живых, понимаешь? Мы проконсультировались у… ладно, обойдемся без имен… Хотя что я, у тебя же третий допуск! Я консультировался с В. М. Тенсесом, одним из крупнейших теоретиков анализа сущностей, и он подтвердил: ни одно уравнение, ни одна формула строго не запрещают подобного варианта. То есть человек умирает, а его душа остается в потоке реального пространства-времени, хотя она совершенно не приспособлена к этому существованию. До сих пор это считалось невозможным, и даже сам В. М. Тенсес был поражен результатами своих построений — ему просто в голову не приходило проверять данный вариант, хотя сама проверка заняла у него всего несколько часов.
Я прикинул про себя стоимость нескольких часов срочной работы Высокого Мага и мысленно охнул. И тут же, почти без паузы, мои мысли переключились на суть сказанного. Слабое место в рассуждениях Артуро было видно невооруженным глазом.
— А как же призраки? И эти, потерянные, души… Они ведь давно известны!
— Ты всерьез думаешь, что кусачие летающие черепушки — это действительно потерянные души? Конечно, они известны — мне даже как-то охоту на них устраивали. Знаешь, попадешь в такую из шотгана, а она так забавно разлетается… — Он невесело усмехнулся: — Это всего лишь искаженные проекции, самопроизвольные или спровоцированные. А я говорю про душу, полностью оставленную жить здесь, в абсолютно не свойственном ей мире. Страшном мире. Время-то здесь движется, и вместо того, чтобы быть отделенной от ужаса смерти Безвременьем, она здесь этот ужас переживает столько раз, сколько мгновений прошло с момента ее расставания с телом.
— Сколько мгновений? Но ведь это не секунды и не минуты — мгновение может быть каким угодно маленьким.
— Ну вот, ты наконец понял. Именно так. Для души, оставленной в нашем мире, все ее существование — это боль и ужас. Ужас и боль.
Артуро запрокинул бутылку, и под мерное бульканье она опустела окончательно.
— Ты еще молод, Айше, даже по нашим человеческим меркам. Что такое ужас и боль, ты просто не знаешь и поэтому не боишься их так, как стоило бы бояться. А вот я это знаю, потому что стар — тоже по нашим меркам, конечно. И когда я узнал обо всем этом — мне стало страшно. Потому что сделанное один раз может быть сделано дважды. Трижды. Стократно и с кем угодно, потому что душа — она ведь беззащитна! Поэтому и Ринель в панике, и Ак-Барс поджал хвост, а Лорд… Хм, я думал, что никогда не увижу напуганного Лорда. А ведь он напуган — хотя и скрывает это лучше, чем кто-либо из нас.
— Но… — я был настолько ошарашен услышанным, что невольно хотелось найти какое-нибудь другое объяснение, и словно за соломинку ухватился за последний аргумент: — но ведь раз душа — это проявление тонкого мира, значит, она не может делать ничего материального? И тогда украденный грош абсолютно ни при чем и все наши построения неверны…
Артуро выслушал меня, закрыл глаза и глухо заговорил:
— Я был бы рад сказать тебе, что ты прав. Но дело в том, что именно этот проклятый грош окончательно убедил нас в реальности происходящего. Почти у всех народов в обитаемых мирах считалось, что душа умершего переходит в иной мир, а смерть — всего лишь поводырь. Поводырю принято платить, у разных народов по-разному. Ты ведь умный мальчик, ты должен знать, что тонкие сущности во многом зависят от того, какими их представляют живые. — Лицо рыцаря стало совсем неподвижным, продолжали шевелиться только губы: — Душа способна нести с собой материальный предмет — тот, которым нужно заплатить последнюю дань. Темные эльфы считают, что привратнику в Последнюю Залу надо давать один грош.
* * *Би-генерал Угыт-Джай ввалился в контору примерно через час после того, как я оставил Артуро в его кабинете и попробовал вновь попасть к Ринель. Но ни в ее кабинет, ни в Архив, ни еще куда бы то ни было пройти не получилось, и этот час пришлось просидеть за одной из общедоступных дверей, в компании шкафов и кактусов. Словоохотливостью компания не отличалась, и, наверное, это было к лучшему: несмотря на уверенность Артуро в том, что я еще маленький и ничего не понимаю, его рассказ на меня впечатление произвел. До такой степени произвел, что ни о чем другом я не мог ни думать, ни говорить, одновременно при этом дико не желая ни новых мыслей, ни разговоров на эту тему.
