Антон Твердов - Нет жизни никакой

Никита вздохнул, усадил на плечо полуцутика и вошел в единственный подъезд пятиэтажки.

Конечно, никакого освещения в подъезде не наблюдалось, но и безо всякого освещения видно было, что стены обшарпаны практически до кирпичей, с потолка свисают обрывки проводов вперемешку с паутиной, а под ногами громоздится всякая мусорная дрянь.

Никита с полуцутиком на плече поднялся на площадку второго этажа. Сверху тянуло кислыми щами и давно не стиранным бельем, где-то, кажется, на чердаке, оглушительно заорали кошки. Дневной свет косо падал из обнаженного подъездного окошка на осыпающуюся кирпичной крошкой стену — а на стене виднелась намалеванная грязно-серой краской короткая надпись:

— «Туда», — и стрелочка вниз.

— Слушай, — шепотом спросил Никита Г-гы-ы, — а чего ты плел этим бабкам? Кого это «кое-кого» мы ищем?

— А тебе не все равно? — откликнулся полуцутик. — Бабки нас как-то подозрительно осматривали, вот я и придумал дело, которое нас сюда привело. Без дела неловко чужое внимание занимать.

— Лучше ничего придумать не мог? Ищем кое-кого. И подмигивает еще.

— Говорил бы сам тогда, — огрызнулся полуцутик. — А то глазки в землю упер и все дела.

— А чего она так смотрит? Г-гы-ы захихикал.

— Ты такой привлекательный. На тебя не только голубокожие гуманоиды западают и планеты, но и даже старушки. Причем покойные.

— Пошел ты… Кстати, что за странная табличка?

— А я знаю? Пошли посмотрим.

Никита пожал плечами и снова спустился на первый этаж. На площадке первого этажа находились две двери — но вели эти двери, несомненно, в жилые помещения.

Услышав шорох позади, Никита быстро обернулся. Полуцутик от неожиданности подпрыгнул на его плече.

— Шарит тут чего-то… — донесся до них неприятный скрипучий старушечий голос. — Чего шарить-то?

Никита не ответил. Полуцутик тоже. Голова вредной бабки помаячила еще немного в дверном проеме подъездной двери и скрылась.

— Куда же «туда»? — спросил полуцутика Никита — и тут его самого неожиданно осенило.

Он вприпрыжку спустился к самому выходу из подъезда и обернулся к решетчатой двери, ведущей, судя по всему, в подвал.

— Наверное, здесь, — решил Никита.

— Наверное… — сказал и Г-гы-ы. Никита толкнул решетку и тотчас с брезгливой гримасой отдернул выпачканную непонятной зеленой слизью руку. Решетчатая дверь открылась с душераздирающим скрипом. Пожалев о том, что не имеет привычки захватывать с собой карманный фонарик или смоляной факел, Никита направился вниз по лестнице — в подвал. Его ноги оскальзывались на ступеньках, а когда они закончились, стало ясно, Что подвал затоплен мерзкой водой, доходящей Никите почти до щиколоток. Никита снова остановился и в кромешной темноте пошарил рукой по стене в поисках выключателя, но не добился ничего, кроме того, что окончательно измазал себе руки.

— Ты видишь что-нибудь? — спросил он у полуцутика — почему-то шепотом.

— Пока ничего не вижу, — ответил тот, — но сейчас поправлю.

Он щелкнул пальцами, и над его головой, как нимб у христианского святого, возник неяркий полукруг бледно-желтого света, и при его неровном свете Никита направился наугад по одному из коридоров, осторожно переставляя промокшие ноги. Шел он довольно долго, то и дело пригибаясь, чтобы не расшибить себе голову о покрытые грязной слизью трубы, тянущиеся вдоль потолка, — но все-таки не уберегся и на очередном повороте пребольно приложился лбом к какому-то коварному металлическому рукаву, свисающему с потолка совсем уже безобразным образом. По лицу Никиты тотчас брызнула теплая струйка.

— Кровь! — испугался он.

Но это была, конечно, не кровь, а какая-то вонючая жидкость, сочившаяся из рукава. Утершись, Никита хотел было продолжить путь, но полуцутик, посветив вперед своим нимбом, понял, что уже пришел.

Прямо перед ним — в нескольких шагах — белела в темноте новенькая металлическая дверь, на которой той же грязно-серой краской было крупно выведено:

— «Здесь».

— Слушай, — проговорил вдруг Никита. — А чего мы сюда приперлись?

— Как это чего? Ты дом хотел посмотреть. Он тебе знакомым показался. Ностальгия тебя, понимаешь, замучила…

— Странные какие-то надписи, — проговорил Никита. — «Туда», «здесь»…

—Да какая тебе разница? Толкай дверь и пошли. Посмотрим, что там. Мне уже интересно.

— Постучаться надо сначала.

— Ну так стучись…

— Н-да… — неопределенно проговорил Никита и постучался.

Глава 2

Одним словом, суета поднялась необыкновенная. Собравшиеся метались по комнате назад и вперед, но ничего совершенно поделать не могли. Стулья с грохотом катились по испачканному полу, полки слетели со стен, и нехитрая утварь побилась решительно вся…

В эту ночь Георгий Петрович спал плохо, точнее, совсем не спал. Никак не удавалось уснуть Георгию Петровичу. Он пыхтел и ворочался в проваливающейся под его тяжелым телом слишком мягкой постели.

Он и вздыхал, и поднимался пить воду из носика чайника, и считал в уме до ста. Дольше считать не хватало терпения, и мысли с пустого счета сбивались на другие — лихорадочные и будоражащие; он уже три раза выходил курить на балкон, чтобы холодный ночной воздух остудил тело и было потом приятно согреваться в постели и так незаметно уснуть. Но ничего не помогало.

Георгий Петрович даже попробовал пихнуть в бок давно и сладко спящую рядом супругу Нину с целью разбудить ее и заняться с ней известного рода упражнениями, после которых, как Георгий Петрович знал по опыту довольно долгой семейной жизни с Ниной, засыпается легко и спится крепко, но Нина, не пожелав открыть глаза, так в ответ пихнула локтем Георгия Петровича, что тот едва не скатился с кровати и долго еще растирал ушибленные супругой ребра и что-то ворчал под нос себе.

Наконец часам к трем ночи Георгий Петрович понял, что скорее всего уснуть сегодняшней ночью ему так и не удастся.

Кряхтя, он поднялся с кровати и, шаркая босыми ногами по холодному линолеуму, прошел на кухню, включил там свет, закрыв предварительно за собой дверь поплотнее.

Там — на кухне, — рассеянно глядя на разбегавшихся по стенам тараканов, Георгий Петрович снова закурил, но так и просидел с дымящейся сигаретой, ни разу не затянувшись, пока не заставил его очнуться от оцепенения серый столбик невесомого пепла, упавший с кончика сигареты на его голую коленку.

Георгий Петрович выругался, швырнул окурок в раковину и поднялся, чтобы включить маленький стоящий на холодильнике телевизор.

Работал только один канал, по которому передавали яркое шоу, где под вкрадчивую музыку извивались вокруг сверкающего застывшей змеей столба девушки, постепенно освобождаясь от скудных лоскутов, покрывающих их, вне всякого сомнения, прекрасные тела — и обнажая такие места, которые вообще-то обнажать не принято.

Этот-то канал и стал смотреть Георгий Петрович. И несмотря на то что был взвинчен настолько, что не мог заснуть, увлекся — и даже не заметил, как дверь на кухню открылась, и перед Георгием Петровичем, заслонив собой экран телевизора, появилась супруга Нина.

Растерявшись от неожиданности, Георгий Петрович вздрогнул и заморгал.

— Ну и как это называется? — зловеще осведомилась Нина, уперев мускулистые руки в массивные бока — перед тем как выйти замуж на Георгия Петровича, тогда подающего надежды комсорга, Нина, несмотря на свое псевдодворянское происхождение, довольно длительное время работала крановщицей на стройке.

— Ни один канал больше не показывал, — сглотнув, пояснил Георгий Петрович, — вот я и… А что такого, вообще? Для того и показывают, чтобы смотрели…

— Старый хрен, а туда же, — процедила Нина, в минуты личных и семейных катаклизмов враз забывавшая о своих именитых предках, — и выдернула вилку из розетки, отчего экран маленького телевизора вздрогнул и покрылся серым снегом. — Ну-ка пошли спать. Тебе завтра надо хлопотать насчет экстрасенсов, а ты полуночничаешь тут…

Георгий Петрович вздохнул и уже приподнял свою дряблую коммунистическую задницу со стула, но что-то подкосило его, и он снова шлепнулся на мягкое сиденье.

Теперь и Нина присмотрелась к своему мужу и поняла, неладное с ним творится. Вовсе не сластолюбие, характерное для престарелых работников органов, заставило его подняться ночью от теплого и толстого бока спящей жены и Уединиться на кухне для просмотра эротического тележурнала. Ей и самой было до сих пор не по себе. Да и кто тут будет соблюдать спокойствие в ночь после того, как в квартире прорвало сразу две трубы и канализацию. Конечно, теперь, когда первая волна потрясения уже схлынула, а вонючие подтеки на обоях и линолеуме подсохли, происшествие из ранга потустороннего перешло в ранг обыденный. В самом деле — что тут такого странного? Дом старый, сантехника ни к черту…