Лана Туулли - Короли и Звездочеты
- Возьмем, а? - не желал понимать намеков Октавио. - Мне верхом привычнее, чем в вашей колымаге…
К ночи, когда приблизилось время операции, Константин Сергеевич обрел внутреннее спокойствие. Цель поставлена, средство выбрано… Несколько часов посидеть в засаде - так это пустяк.
Пока поднимались в горы, стемнело окончательно. Посвежело. Раздавались одинокие всхлипы сверчков да еле слышное шуршание в полыни. Машину оставили внизу, чтоб не шуметь. Прытковецкий, хмель которого уже выветрился, нес на плечах снайперскую винтовку; «сержанту Октавину», по просьбе Лукина, вернули его копье, - а ведь Серов, командовавший операцией по захвату «маньяка» прошлой ночью, наверняка положил глаз на эту раритетную вещицу. Волков ухмыльнулся, радуясь тому, что придется разочаровать зама. Извини, у нас с Лукиным совершенно другие планы на эту тяжелую, с хищным стальным наконечником длинную палку. А когда добрый доктор Евгений Аристархович просит, ему обычно не отказывают…
Оставалось только наблюдать, да - чего греха таить - завидовать, с какой легкостью и привычной ловкостью управляется со своим допотопным оружием Октавио. Не сбавляя шага, он, поднимаясь вслед за Прытковецким на скалы, добыл откормленного сурка - и как только заметил бурого зверька, прятавшегося под грудами камней?
- Боюсь, одной бараньей шкуры им не хватит, - объяснил Октавио в ответ на недоуменный вопрос Прытковецкого, неужели ему ужин не понравился.
- Да кому - им? - рассердился Федот.
- Сейчас узнаешь, - пообещал Волков.
Они устроились под защитой небольшого выступа - так посоветовал Октавио. Дескать, чтобы сверху не напали. Внизу, метрах в пятидесяти ниже по крутому склону, они бросили тушку сурка и окровавленную баранью шкуру. Сверху и стрелять сподручнее, и видно дальше… Волков внимательно осмотрел окрестности при помощи прибора ночного видения - никого, крупнее мыши поблизости не наблюдалось.
- Понял, - прошептал Прытковецкий спустя час томительного ожидания. - Мы на вампиров охотимся, да?
- Простак человек, - добродушно посмеялся над охранником Октавио. - Да кто ж вампиров мертвечиной приманивает? Они свеженькую кровь любят. Опять же, для вампиров надо осиновые колы готовить, ножи обсидиановые, жрецами заговоренные, хорошо подходят…
Волков зло толкнул Октавио в плечо. Думай, что говоришь…
Тот отодвинулся в сторону и, устроившись под выступающим камнем, снова подал голос:
- Он у вас всегда такой строгий? - спросил он у Прытковецкого.
- Бывает и хуже. Но тогда вообще кранты, пора удочки сматывать и панихиду заказывать.
- Разговорчики! - буркнул Волков.
Ожидание, ожидание, ожидание… Обиднее всего вот так сидеть - хотя в данном случае, скорее, лежать, - в засаде и ждать неизвестно чего. Лукин пытался объяснить - да кто ж поверит Боулингу? Да и не сказал он толком ничего - просил держаться вместе, быть осторожными, присматривать друг за другом, беречься нападения сверху…
Неужели действительно вампиры? В них Волков не хотел верить больше, чем во что-либо другое. Для него казалось грязной сама идея существования за счет чужой крови, и еще более мерзкой - идея, что можно добровольно мириться и находить компромиссы с тем, кто покупает собственную жизнь чужой смертью.
Уж лучше достойная смерть, чем недостойное рабство.
Волков знал, что говорят за его спиной - и не оправдывал ни одно из решений, которые случалось принимать в спешке, среди панических воплей и общей неразберихи. Он не считал себя жестоким человеком - просто знал, что каждое его действие было оправдано высшей необходимостью. Кто-то искал на службе славы, кто-то почестей, кто-то, чего скрывать - денег; Константину Сергеевичу воровка-Судьба сумела преподнести на блюдечке всё перечисленное, да еще одарила самым щедрым подарком - убеждением, что он сохранил свою честь.
За восемь лет службы на Объекте он почувствовал себя сволочью и предателем только один раз - когда льстивый и слащавый Курезадов предложил энную сумму денег за подробный рассказ, как же, все-таки, случилось то самое наводнение. Испытывали что-то секретное, правда?
Самое смешное, что, не поспеши Курезадов с расспросами и не пожалей бы он выдержанного коньяка, то смог бы получить рассказ очевидца даром. Волкова до сих пор трясло от злости, что лысый коротышка-доктор, которого он не принимал в своих карьерных планах за серьезную фигуру, оказался главным игроком. Не велеречивый Монфиев, не хитрый Бэлмо, хвастающий знакомствами с сильными мира сего, не Сабунин, который действительно был с ними знаком, не Академия Наук в дипломированном множестве своих действительных академиков, а скромный провинциальный доктор, самостоятельно похоронивший выдающийся талант в глухой степи…
Поневоле начинаешь верить во всю эту магию-шмагию, глядя, как ловко Лукин обтяпывает свои дела. Интересно, - снова вернулся Волков к вопросу, который беспокоил его восемь долгих лет, - а жену свою он тоже приворожил, или Марина его, черта лысого, сама по себе любит?
Вокруг царила лиловая ночь, ветер едва заметно шуршал по полыни, слышался одинокий сверчок да еле различимый свист с той стороны, где сидел в засаде Октавио. Думать о Марине Николаевне было приятно. Не худышка, как эти современные барышни, всё при ней. Личико сердечком - широкие скулы и сужающийся подбородок, теплые ореховые глаза, светлые вьющиеся волосы… Лисенок. Он называл бы ее лисенком - если б она хоть раз за все эти годы посмотрела в сторону начальника охраны.
Он бы берег ее, если бы такая красавица - смеющаяся, добрая, элегантная - настоящая дама! - хоть раз посмотрела бы на него. Она бы поняла, что он сделает для нее всё - ради себя самого он тоже способен на ложь, предательство и подлость, но ради нее он готов пойти еще дальше и прозакладывать доставшуюся даром, от Судьбы в подарок, незаслуженную честь; и когда-нибудь она поймет, что он просто голоден - голоден так, будто пролежал здесь, на пустых холодных скалах, целую жизнь, и…
Кто-то очень больно сжал плечо - Волков едва сдержался, чтобы не вывернуться и не выстрелить в непрошенного гостя.
- Началось, - едва слышно шепнул Октавио.
X. МОНСТРЫ
Сам Октавио учуял опасность по характерному сумбуру, вдруг возникшему в мыслях. Устроившись спиной к каменному выступу, придерживая копье рядом, он осторожно поглаживал медальон, подаренный ему Ангеликой на прощание.
Ну, звездочет хренов… Неужели не напутал с предсказанием?
Из всего населения Королевского Дворца в Талерине Ангелика была единственной, кто вежливо разговаривал с мэтром Нюем, главным королевским астрологом. Вернее - она вообще была единственной, кто с ним разговаривал. Астрологов в Кавладоре не слишком ценили - в отличие, допустим, от герцогства Пелаверино, где гороскопами пользовались все, кому не лень, а тем более Эль-Джаладского Эмирата, где звездочетам оказывался почет иногда больший, чем даже главному визирю. Конечно, виной тому был мэтр Фледегран - старший из придворных магов питал личную неприязнь к предсказателям всевозможных мастей и считал астрологов самими негодящими из всех, кто когда-либо пытался прочесть таинственные знаки Судьбы.
Вот кавладорские астрологи за три с половиной столетия, в течение которых Фледегран колдовал на благо Короны, и привыкли предсказывать по возможности быстро, аллегорично и драматически. Более того - последние пятьдесят лет большинство астрологов соглашалось предсказывать даром - если, конечно, вы обращались к их услугам впервые. Составляя гороскоп второй раз, по настойчивой просьбе шокированного первым предсказанием клиента, астрологи обычно вознаграждали себя за годы полуголодного существования…
Мэтр Нюй, как заподозрил Октавио еще года четыре назад, в плане личного обогащения сделал ставку на принцессу Ангелику. Благо, дочь короля Лорада вежливо слушала весь тот бред, который ей по большому секрету выдавал главный астролог, кивала, соглашалась и обещала, что примет его советы к сведению. Ха! А ведь Октавио всячески старался оградить бедную девушку от астрологической чуши! Он, можно сказать, готов был жизнь прозакладывать, ради ненаглядной принцессы…
Будь Октавио поэтом, он сказал бы, что принцесса Ангелика, вторая дочь его величества короля Лорада из династии Каваладо, была для него всем - звездочкой на небосклоне, утренним солнышком, теплом родного очага. Но генерал Громдевур - бывший разбойник с большой дороги, променявший пожизненную каторгу на военную службу, выражался гораздо проще: Ангелика была той единственной, кто не видел в нем головореза, преступника или обычного жаждущего убийств и крови монстра.
