Дмитрий Рыков - Гол-2018
– Минуту! – и юноша скрылся на кухне.
– Что вы задумали? – спросил ошеломлённый Королёв.
– Что-что? Пойдем в море!
– Как – «пойдем»?!
– На лодке.
– На маленькой лодке?!
– Почему на маленькой? А-а… Ну, на яхте, если ты так хочешь! У-у, ненавижу английский! Может, перейдем на французский?
– Да пожалуйста.
– О, наконец, нормальный русский попался! А то всё – «бе», «ме», «нихт ферштейн»! Лодкой у нас называется небольшая яхта – человек на восемь. Рыбу я ловлю только для удовольствия, только для своего ресторана и только по утрам. Никогда не оставляю груз на ночь, иначе всё провоняет.
– А не опасно, на ночь глядя? – гость не чувствовал большого доверия к этому человеку.
– А в чём опасность? – не понял рыбак-яхтсмен.
– Ну, скоро стемнеет и… и… – Данила приблизил палец к шее, – вы – это…
– Ха-ха-ха!.. – хрипло зарокотал хозяин и закашлялся. – Ну, из-за темноты мы далеко забираться не будем. А что касается выпивки, то мне – 68 лет, и в море я хожу последние пятьдесят девять. А трезвым я был только первые двенадцать. Так что не дрожи – всё будет хорошо. Получишь ты солёные брызги в лицо, скучный житель пустыни. Как, кстати, она называется?
– Кто?
– Ну, пустыня твоя?
– А… Каракум!
– О, дьявол, придумают же… Кья-ра – кьюум… Чёрта с два выговоришь…
Ларс поставил на стойку, судя по всему, тяжёлую корзину, накрытую расшитым цветами платком.
– Бери, – показал на неё глазами старик. – Должна же иметься от тебя хоть какая-то польза… Турист!..
Ноан поднял корзину, попрощался с приветливым юношей и пошёл вслед за стариком. Тот мерил мостовую настолько бодрым шагом, что гость за ним еле поспевал. Буквально через сто метров взгляду открылась великолепная картина – вдоль всего берега шёл пирс, и стройными рядами вдаль уходили стоящие на якоре лодки, яхты, катера, большие, маленькие, с парусами, без – ну красота! А до горизонта, до самого-самого горизонта, простиралась водная гладь с бегающими туда-сюда маленькими бурунчиками! У Данилы перехватило дыхание.
Они повернули налево, дед, пыхтя, шагал по мощёной камнем дорожке, наконец, остановился перед белоснежной красавицей и, указав на неё рукой, спросил с нескрываемой гордостью:
– Нравится?
– Угу! – только и буркнул онемевший от восхищения Ноан.
Оглянувшись и убедившись, что всё в порядке, хозяин парусного чуда принялся с удивительной для своего возраста ловкостью отвязывать верёвки от металлических тумб.
– Заходи! – он прошёл по трапу и спустился на палубу.
Данила, держа корзинку перед собой и прижимая её ручку подбородком к груди, осторожно прошагал по узкой лесенке.
– Не тушуйся, – сказал старикан. – Поставь ношу вниз, никто у тебя её не отнимет, – и отбросил лесенку на берег.
Затем он вошёл в маленькую рубку, повернул ключ зажигания, заработал мотор.
– Слышишь? – спросил довольный моряк. – Сорок лет лодке, а двигатель при заводе ни разу ни чихнул.
– Ага, – поддакнул Королёв.
Дед направил яхту к волнорезу, собираясь выйти из бухты в открытое море.
– Ну, давай знакомиться, странный непьющий русский, – и он протянул гостю свою широкую грубую мозолистую ладонь. – Андерс. Все меня зовут «старина Андерс».
– А я… – замялся гость. – Честно?
– Ну, по возможности… – не понял заминки моряк.
– Данила…
– Ну-у-у! – старикан чуть было не подпрыгнул. – Деньюиле Королёуфф?
– Угу, – засмущался Ноан.
– То-то я вижу, – захохотал хозяин, – у тебя бородка ненастоящая! Маскируешься?
– Ага.
– Ха-ха-ха! Вот так пассажир у меня на лодке! А ты хоть знаешь, что тебя называют четвёртым великим игроком в истории футбола после Пеле, Марадоны и Месси?
– Да слышал краем уха…
– Краем! – и дед радостно хлопнул гостя по плечу. – За это надо выпить.
– А как же… – и Ноан показал пальцем на штурвал.
– А! – махнул рукой Андерс. – Не дрейфь! Автопилот! – и пошёл на палубу.
Вернулся он с корзинкой, осторожно поставил её на пол, откинул платок.
– Ну, стервец! – крикнул старик.
– Что такое?
– Внук положил не одну бутылку, а две – знает, что чем сильнее я напьюсь, тем меньше вероятности, что вернусь в бар его доставать, и тем больше вероятности, что отправлюсь домой спать!
– А дом далеко?
– Да на втором этаже, над рестораном!
Хозяин выдернул зубами пробку из прозрачной бутыли с жёлтой жидкостью и отдал ёмкость Даниле.
– Пей!
– Хотите, чтобы я послезавтра на поле не вышел?
– Ну, тогда проще тебя выбросить за борт. Шутка!
Ноан сделал маленький глоток и вернул бутыль. Старикан за один присест заглотнул миллиграммов сто пятьдесят.
– Эх-р-р! – прокряхтел он, наклонился и взял закуску. – Ешь! – протянул он гостю сморребрёд.
Королёв развернул плёнку, освободив часть этого своеобразного сэндвича, и откусил от него с удовольствием.
– В море пьянеешь медленно, – сказал Андерс. – Не успеешь захмелеть, как ветер из тебя алкоголь выдует к чёрту. Подвинься, – и он встал за руль: яхта вышла из бухты.
Старик заглушил мотор, потом послюнявил палец и поднял его вверх.
– Фордевинд, – произнёс он. – Пойдем левым галсом. Держи штурвал.
– Как? – заволновался гость.
– А вот под этим углом, – показал старик. – Я выйду, расчалю рангоут.
– Как-как?
– Ну, парус поставлю!
Данила схватил руль, тот дергался в руках, как живой. Волны били в борт яхты, палуба качалась под ногами, в открытую рубку, в спину, чуть под углом, дул пронизывающий ветер, изредка на новоявленного матроса попадали солёные брызги, над головой проносились кричащие чайки.
– Держи, – вернувшийся дед протянул ему дождевик. – А то скажут, заморозил «короля штрафной площади».
– Спасибо, – поблагодарил Ноан и продел руки в рукава непромокаемой куртки.
– Не за что, – ответил старик и вновь полез за бутылкой.
Сделав похожий на первый глоток, он протянул ёмкость гостю. Данила отпил и тут же достал закуску – аквавит штука хорошая, но крепкая.
– Эх! – вскрикнул Андерс. – Ну и как тебе море?
– Отлично! Сразу в голову приходит:
Ура!.. куда же плыть?.. какие берегаТеперь мы посетим: Кавказ ли колоссальный,Иль опалённые Молдавии луга,Иль скалы дикие Шотландии печальной,Или Нормандии блестящие снега,Или Швейцарии ландшафт пирамидальный?
Впрочем, Пушкин наврал – если у Молдавии во времена поэта и был выход к морю, то у Швейцарии его никогда не имелось. Зато в последней есть два больших озера.
– Что, озеро? Фу! Море – да! Но сегодня – не та погода! Почти штиль, скукота! Если бы задул ну хоть какой ветерок – вот это красота! И тогда я – капитан, а ты – юнга! Ну, футболёр, – и мужичок хитро прищурился, – выбирай, на что тебя поставить – на стаксель– и гика-шкоты, или на шверт-тали и швертовую лебёдку?
– Да я…
– Или будешь работать на бакштагах?
– Я…
– Ладно! – старикан рассмеялся и опять шлёпнул Данилу по плечу. – Каждый должен заниматься своим делом. Моё дело – ходить в море, изредка ловить рыбу, держать ресторан и растить внуков. А твоё – радовать своим мастерством, я так считаю, искусством, людей. Ты – достояние всего человечества!
– Да скажете тоже…
– Именно так. Стоп. Далеко заходить не будем. Ляжем в дрейф и повыпиваем.
Старик сделал оборот штурвалом влево, вышел на палубу и поменял какие-то паруса.
– Давай на корму, – вернувшись, приказал он.
Ноан взял корзинку и пошёл за хозяином. На корме оказались два пластиковых кресла, в которые моряки – опытный и новичок – опустились.
– Если зябко, выпей! – вновь протянул гостю бутылку старина Андерс.
– Частим.
– Замёрзнем.
– Пока нормально.
– А я не буду ждать, – и старик с хлопком вновь открыл ёмкость. – Мне в жизни и так немного ещё отведено. Что уж тут о здоровье заботиться… Надо о душе помышлять.
В небе потихоньку стали зажигаться звёзды.
– Как ты думаешь, Данила, – отпив добрый глоток и хрустнув теперь уже яблочком, спросил дед, – есть жизнь после смерти?
– Взаимоисключающие понятия. Но мы верим, что существуют другие измерения, и, да, что-то такое есть…
– Мы – это русские?
– И русские, и все другие… Есть научные обоснования. Наш мир – материальный, он более прост для осмысления, он имеет жёсткий каркас констант, обеспечивающих незыблемость законов природы, связующим события началом выступает время. Но, во-первых, время не абсолютно. И меняется оно не только по Энтштейну. Во-вторых, в загробном мире констант либо нет вообще, либо их значительно меньше, чем в нашем, и они могут меняться. Основу построения того мира составляют информационные образования, содержащие всю совокупность известных и еще неизвестных свойств материальных объектов при полном отсутствии самих объектов. Хотя ну… земные… исследования не обладают достаточной совокупностью подтверждённых данных. Что находит своё выражение в опубликованных размышлениях великих. Вот у Набокова – «жизнь – только щель слабого света между двумя идеально чёрными вечностями». И у него же – «всё, что за смертью, есть в лучшем случае фальсификация, наспех склеенное подобие жизни, меблированные комнаты небытия». А Толстой не хотел верить в то, что «в бесконечном времени, в бесконечности материи, в бесконечном пространстве выделяется пузырёк-организм, и пузырёк этот подержится и лопнет, и пузырёк этот – я»… Надеялся на что-то другое… Здесь этого никто не знает. Но подумай – а как по-другому? Должно ведь это быть – иначе, что, убивай, лги, воруй, насилуй, лжесвидетельствуй? И всё сойдет с рук? А вера в судьбу, предназначение? Вы думаете, я понимаю, как здесь оказался? Нет…
