Татьяна Форш - Сумасшедший отпуск
– Так, бабки, тихо! – Милиционер все-таки привел в порядок голосовые связки, но его хриплый тенор не внушал ни страха, ни уважения. – Свидетель Лизавета, прошу припомнить все, что показалось вам странным этой ночью.
– А чего украли-то? – Я не спешила вспоминать. Плеснула в кружку из крынки молока, придвинула к себе плошку с пирожками и принялась их уплетать.
Толстенький Семеныч смешно поморгал заплывшими глазами и смачно выдал:
– …твою мать! Ты сюда что, есть пришла? Мы тебя на очную ставку позвали!
– Не тронь девочку, ирод бессердечный! – тут же встала на мою защиту хозяйка. – Если тебя с похмелья от еды воротит, это не значит, что и ребенок должен тут рядом с тобой голодать! Кушай, Лизонька, кушай!
Она демонстративно пододвинула ко мне еще тарелочку с нарезанной кружочками колбасой и миску со спрятавшимися в укропе малосольными огурцами. Оглядев это изобилие, я сделала вывод, что вытащить Семеныча из постели помогли только очень серьезные убеждения в безотлагательности дела! Одно такое «убеждение» в виде пустой чекушки я вскоре даже заметила под столом.
– Ладно, кушай! – смирился участковый, стянул фуражку и, вытерев рукавом лысину, взмолился: – А может, я пойду? Бабоньки, неужто вы втроем это дело не обмозгуете?
– Мож, и обмозгуем, но кто мне тогда змеевик будет искать? Тебя ж, ирод, тока отпусти! До понедельника – Лиза, заткни уши – хрен найдешь! А у меня брага киснет!
– Градусов больше! – утешила соседку Петровна и успокаивающе махнула рукой медленно, но верно зеленеющему стражу порядка. – Иди, Семеныч! Разберемся. А ежели Николавна снимет все обвинения с моего внучка, так и быть, дам ей в честь ее горя свой аппарат. По-соседски. Только на время! Пока свой не отремонтирует.
– Угу. Тогда я пошел! – Толстяк с такой скоростью рванул к калитке, словно эти две милые бабульки были дико голодными замаскированными вампирами.
– Давно просила райцентр прислать к нам толкового участкового, так у них вечно чего-нибудь да нет: то кадров, то совести. – Ольга покривилась ему вслед и уставилась на соседку. – Признавайся, куда Гришку дела? Укрывание преступника преследуется по закону!
– Нашла преступника! Все бы тебе сиротинку обижать! Могу доказать! Спал он! Пьяным был в стельку, от Федьки-механика пришел – лыка не вязал! Еще петь пытался.
– Я, кстати, слышала! – поддакнула я, решив не сдавать соседа, пока не придет время. Какая-то счастливая беззаботность, наполнившая душу, так и тянула обратить все это в шутку. Настроение было прекрасным, наверное, впервые с того дня, как умерла мама.
– А я что говорю! – оживилась Петровна и, с благодарностью взглянув на меня, затараторила: – Как есть правда! Можешь потом у Федьки спросить, когда жены рядом не будет. Что вспомнит – расскажет. А Гришку я вчера на веранде спать положила! И дверь на ключ закрыла, чтобы чего не натворил, а утром вышла – нету! Где он сейчас шатается – не ведаю. Клянусь! – Она придвинулась ближе к задумавшейся хозяйке. – Оль, ну ты сама подумай! Ладно бы самогон у тебя стащил али еще какую пакость! Но змеевик-то твой ему на хрена нужен?
– Ценный металл! – насупилась Ольга Николаевна, уже понимая свое поражение, но все еще не решаясь его признать.
– Ой, ну и сколько можно выручить за эту железяку? Из чего она у тебя – из меди была аль железная?
– Неважно, – отрезала хозяйка и подняла с пола странную кастрюлю, в которой я наконец-то узнала аппарат, булькавший вчера весь день на печи. – Ну а кто украл-то тогда? Глянь, как чисто сработано!
Мы с Петровной уставились на крепления, на которых до вчерашней ночи и держалась спираль. С одной стороны висел здоровенный болт, а вот на второй ничего не было. Стальной прут, на котором и крепился держатель, был отрезан, да так гладко и ровно, что срез выглядел едва ли не зеркальным.
– Ну что я тебе могу сказать, соседушка… – Петровна провела пальцем по блестевшему срезу и зачем-то его лизнула. – Ничем помочь я тебе не смогу. Могу только посоветовать. Хочешь до истины докопаться – вези-ка ты свой аппарат в город к Игорьку. Там, глядишь, на експертизе чего и выяснишь.
Она поднялась и, выйдя из беседки, обернулась.
– Он же вроде у тебя где-то в органах работает? Вот пусть матери и поможет!
Хозяйка вдруг притихла.
– Ладно, отвезу. Кстати, а когда говоришь, Гришка домой придет?
– Да кто его знает! – Бабка отмахнулась и поковыляла к калитке.
– Теть Оль. – Я дождалась, когда соседка исчезнет за забором, и придвинулась к хозяйке. – А если у домового спросить? Думаю, он не соврет.
– Ты полагаешь, я про него забыла? Первым делом с ним хотела поговорить, когда тревожное почуяла. – Она тяжело вздохнула. – Не показывается! Либо напакостил, либо обижается на что-то… Если последнее – вообще может месяца через три объявиться.
– Н-да. Запутанное дело. Кому, а главное, зачем нужна эта железяка?
– Тут ты, Лиз, неправа! В деревне без этой железяки вообще не жизнь! А мне мой драгоценный змеевичок еще и дорог. Как память! По наследству, от мужа моего, царствие ему небесное, достался. Золотые были руки… – она вздохнула и поднялась, – и пустая голова! Замерз по пьяни.
Подхватив кастрюлю, она, больше ничего не сказав, направилась в дом, а вскоре к калитке подъехала машина.
Глава 29
Галина
Впервые в жизни мне не хотелось просыпаться. И не потому, что я наслаждалась сном всего несколько часов, а потому, что где-то внутри поднимался протест. Утро, приносящее надежду на что-то новое, лучшее, сегодня все самое «новое и лучшее» грозило забрать.
Я осторожно приподнялась на локте, разглядывая умиротворенное сном лицо Петра. Его не портили даже царапина и темная щетина, почти спрятавшая ее от глаз.
Почему-то даже в мыслях я не позволяла подумать себе о том, что у нас может быть будущее. В лучшем случае – редкие встречи, от которых становится еще хуже.
Он прав – мы из разных миров. А может, дело во мне? Обожглась раз на молоке, а теперь дую на воду?
Я решительно поднялась и, накинув валявшийся у кровати халат, прошла в душ. Я должна быть сильной, а мысли, воспоминания о прошедшей ночи заставляли беспричинно улыбаться и делали слабой. Вернее, даже не так! Они причиняли удовольствие быть слабой.
Открутив вентиль, я замерла под горячими струями, вновь позволяя воспоминаниям унести меня в прошедшую ночь. После учиненного разгрома на кухне я честно предложила перебраться в спальню, с искренними намерениями немного поспать (все-таки большая кровать не сравнится ни с какими диванами!). Но тут меня ждало разочарование: Петр явно страдал бессонницей и позволил мне уснуть только тогда, когда небо уже стало подозрительно светлеть, и то после того, как я в шутку заявила, что «если он не оставит меня в покое (маньяк!), я выставлю его на лестничную площадку!» Угроза возымела действие, и я мгновенно провалилась в невероятный, сказочный и такой короткий сон…
Я вновь поймала себя на том, что улыбаюсь, и, согнав улыбку, решительно выключила воду.
Удивительно, насколько некоторые привычки въедаются в сознание! Моя привычка вставать каждый день в семь утра сегодня стала для меня наказанием.
Душ выветрил остатки неги, и я, закутавшись в полотенце, решительно прошагала в гардеробную. Тщательно подобрав себе легкий, светло-серый брючный костюм, я заглянула в прачечную и, выудив из стиральной машины вещи Петра (естественно, влажные), демонстративно выкинула их в мусорную корзину. Доедет до какого-нибудь магазина одежды и в летних вещах бывшего мужа.
Оставив позади коридор, я на цыпочках прошла мимо чуть приоткрытой двери спальни и устремилась на кухню. Пусть еще поспит. А у меня будет время сделать нам завтрак.
Занявшись приготовлением, я так увлеклась, что не услышала, как тихо стукнула дверь и к шее прильнули его горячие губы.
– Ты меня напугал! – Выдержав паузу, я дорезала в салат огурец и обернулась. Чуть припухшее лицо, щетина и… все та же набедренная повязка!
– Доброе утро. – Он так мне улыбнулся, что где-то в глубине меня вновь беспокойно заворочалась жажда.
– Доброе. – Я выскользнула из его объятий и, сняв с плиты сковородку, шлепнула ее на дожидающуюся на столе каменную черепаху-подставку. – Омлет готов. Салат тоже. Кофе в кофеварке. Тарелки сейчас достану.
Он постоял, молча наблюдая, как я ношусь по кухне, перехватил меня в полете и насильно усадил на стул.
– Вообще-то я привык готовить завтрак сам. Поэтому давай договоримся сразу – по утрам нас кормить буду я.
– Нас? – Я смотрела, как он раскладывает по тарелкам омлет, салат, как наливает кофе.
– А что, есть возражения? – Он протянул мне вилку и уселся напротив.
– Петь… – Я помолчала, не зная, как начать этот разговор. – Мы взрослые люди. Вчера был трудный день, и то, что произошло, еще ничего не значит.
– Конечно, не значит. А вот когда у нас будет стоять в паспорте штамп… – Он подмигнул, с аппетитом уплетая омлет, а у меня после такого заявления застрял в горле кусочек огурца.
