Александр Рудазов - Сын архидемона
Я поискал слова для ответа. Их не находилось.
— Ты вообще понимаешь, что находишься на испытательном сроке? — навис надо мной Джемулан.
Настроение начало стремительно портиться. Меня только что чуть не убил гребаный шумерский колдун, а теперь еще и этот докапывается?
— Что мне с тобой делать, стажер? — сложил руки на груди Джемулан. — Ты никогда не станешь нормальным энгахом. Ты никчемный безответственный полудурок. И я не понимаю, почему Граши-хама вообще дал тебе шанс. Я понял, что сейчас сорвусь. Если этот урод вякнет еще хоть одно слово, я выйду из себя и нарежу его на ленточки.
— Думаю, тебе нужно преподать хороший урок, — сухо сказал Джемулан, сгибая палец. Меня пронзило острой болью. Как будто в тело одновременно вогнали сотню гвоздей.
— Ты себя что, бессмертным считаешь? — прохрипел я, резко выпуская когти.
— Мы, сиды, хотя и не являемся в полном смысле бессмертными, живем так долго, что лишь очень не многие из нас умирают от старости, — менторским тоном сказал Джемулан.
— Ты точно от старости не умрешь! — пообещал я, прыгая на него.
Нет, я не собирался его убивать. Пока еще не собирался. Я хотел просто припугнуть его, поставить наконец на место — а то он уже окончательно страх потерял. Я бросился на оборзевшего сида. и шлепнулся метром левее. Он почему-то оказался совсем не там, куда я целился.
— Нападение на куратора, — равнодушно прокомментировал Джемулан. — Замечательно. Теперь я могу с чистой совестью тебя прикончить.
Вслед за этим меня пронзило новой болью — куда более сильной, куда более мучительной. Я выгнулся и забился о землю. Изо рта брызнула кислотная слюна, перед глазами поплыли круги. Я понял, что еще немного, и этот урод в самом деле меня убьет. И на сей раз убегать бесполезно — в отличие от Креола, Джемулан отыщет меня где угодно.
И тогда внутри словно лопнула какая-то пружина. Всего меня заполнила страшная, нечеловеческая злоба. Весь мир вокруг исчез — остался только я и объект моей ненависти. Исчезло прошлое, исчезло будущее — есть только здесь и сейчас. Время практически остановилось.
Шипя и хрипя, я пополз к этой остроухой твари. Кислота брызжет изо рта мелкими каплями, все тело колотится в агонии но сейчас я как бы вишу над
этой болью, разум остается холодным и ясным. Однако двигаюсь я ужасно медленно — как будто прорываюсь сквозь толстый слой ваты.
Джемулан отступил на шаг — тоже медленно, как под водой. Он сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев, — и его холеное лицо недоуменно исказилось. Он явно не понимал, почему я до сих пор не подох.
А мне сейчас было на все наплевать. Я жаждал только одного — добраться до горла своего мучителя. И я к нему приближался.
Наверное, в реальности все это заняло десятую долю секунды. Но мне она показалась годом. Я догнал пятящегося Джемулана — догнал и вонзил в него когти. Все шесть комплектов — в плечи, в подреберья, в бока. Изо рта сида хлынула кровь, он затрепыхался, как насаженная на гарпун рыбина. Я буквально услышал, как лопается его сердце, — и этот звук доставил мне странное наслаждение.
Все еще корчась от боли и одновременно изгибаясь в каком-то диком экстазе, я нацелился отхватить Джемулану голову. но тут он исчез. Исчез мгновенно, без шума и вспышки, явно переместившись в другой мир.
Вместе с ним исчезла и пожирающая меня агония. Я грохнулся на землю и принялся сучить всеми восемью конечностями. Как обкуренный таракан.
ГЛАВА 18
Что было потом, я помню смутно. Вроде бы я еще очень долго лежал неподвижно, в каком-то полукоматозном состоянии. Вроде бы в голове что-то бубнил Рабан — кажется, о том, что он не железный постоян такое терпеть. Вроде бы я предложил ему собирать манатки и проваливать, если он чем-то недоволен.
Когда я совершенно пришел в себя, вокруг было уже темно. На небо выплыла полная луна, где-то за деревьями насмешливо ухал филин, и только пятно крови на траве говорило о том, что здесь произошло несколько часов назад.
Кое-как собравшись с мыслями, я понял, что не представляю, куда мне теперь идти и что делать. Раньше у меня всегда была какая-то цель — крупная ли, мелкая, но была. Всю жизнь я только и делал, что выполнял чьи-то приказы, просьбы, рекомендации, указания, советы, — и это мне совсем не нравилось.
А теперь я в кои-то веки оказался предоставлен сам себе — и это мне понравилось еще меньше. Сейчас я абсолютно свободен. Джемулан почти наверняка уже помер — с такими ранами долго не живут. Человек бы не выжил точно. насчет сида не уверен, но тоже сомневаюсь.
А даже если он и жив — что он мне сделает в таком состоянии? Дотащится до гильдии и нажалуется? Черт, а ведь это он как раз может. После того что я с ним сотворил, в покое меня не оставят. Что энгахи делают в таких случаях, я убедился на примере того ренегата, Рубаки.
— Что молчишь? — кисло спросил я.
— Скажи что-нибудь, шизофрения.
— Не знаю я ничего, патрон, — так же кисло ответил Рабан.
— Ну спрячься у Инанны. Там тебя точно не достанут.
— Энгахи, может, и не достанут. А я сам?
— Что ты сам?
Я только махнул рукой. Какими словами объяснить, что на эту сраную гильдию мне сейчас наплевать? Гораздо больше тревожит та дрянь, что таится внутри меня самого. За минувшие сутки меня прорывало уже трижды — доктор Игошин, мистер Креол, а теперь вот Джемулан.
Я совершенно перестал себя контролировать во время приступов. Я вообще куда-то исчезаю во время них — а мое место занимает кто-то другой. Кто-то с моими мыслями, моей памятью, моим сознанием. но совсем другой. И этот кто-то пугает меня до усрачки.
Рабан не понимает, хоть и сидит у меня в мозгу. Для него я — это по-прежнему я, только злющий и неадекватный. Но я-то сам вижу. Во время последнего приступа меня вообще как будто вытолкнули из тела — я словно наблюдал за собой со стороны. Пусть это длилось считаные мгновения — такие ощущения не забываются.
Немного подумав, я решил не возвращаться ни на Землю-2007, ни на Землю-1691, ни на Девять Небес. Пока не разберусь в самом себе, мне лучше держаться подальше от друзей и знакомых.
Конечно, пока что я набрасывался только на тех, кто доводил меня до белого каления. Тех, кто пытался меня убить. Тех, кто сам напросился. Но кто поручится, что дальше не станет хуже? Кто поручится, что в следующий раз я не разорву в клочья прохожего, наступившего мне на ногу?
И я совершенно не хочу в момент следующего приступа оказаться рядом с кем-то, чья жизнь мне небезразлична. Я совершенно не хочу, чтобы моей следующей жертвой стал доктор Святогневнев или полковник Щученко, принцесса Лорена или принц Сигиз-мунд, кардинал дю Шевуа или великий инквизитор Торквемада.
А особенно я не хочу оказаться в такой момент рядом с леди Инанной. Конечно, вряд ли я смогу причинить вред богине. но кто может сказать наверняка? И в любом случае я не хочу, чтобы она даже видела меня в таком состоянии. Все нутро переворачивается при одной мысли об этом.
И тогда я решил пойти куда глаза глядят. Миров бесконечное множество — наверняка в каком-нибудь из них я отыщу решение проблемы. Или попробую справиться с ней сам — еще не знаю как, но попробую. Так я и отправился в путь. Все дальше и дальше в глубины метавселенной.
Направление я выбрал наугад. Просто велел Рабану переместиться в любой соседний мир. Кроме Земли и Рари, конечно.
— Ллиасса аллиасса алла и сссаа алла асссалла! — завел Рабан. — Алиии! Эсе! Энке илиалссаа оссса асса эллеасса оссо иииииии! Эссеееаааааааа! Алаасса!
Миры привычно раздвоились, наложились друг на друга, и я ступил на землю Довоса. Я уже бывал здесь один раз — проездом, всего минут на двадцать. С тех пор ничего не изменилось — все такая же темень, страшный холод, завывающая пурга. Ночная сторона планеты, ничего не поделаешь.
Довос еще называют Миром Вековых Суток. Здешняя планета вертится вокруг своей оси ужасно медленно — на один-единственный оборот уходит сто пятнадцать земных лет. Это означает экстремальный климат — на дневной стороне температура достигает +100°С, а на ночной — (— 120°С). Оказавшись на дневной стороне, вода моментально превращается в пар, а на ночной замерзает даже этиловый спирт.
И тем не менее Довос не мертв. Более того — он очень даже богат жизнью. Хотя жизнь здесь в основном концентрируется на терминаторе — границе между светом и тьмой, днем и ночью. В утренней зоне царит весна — земля уже прогрелась, но еще не раскалилась. В вечерней стоит осень — земля уже остыла, еще не промерзла. Люди, живущие на Довосе, вын,— дены постоянно кочевать — одни все время движутся вместе с терминатором, другие раз в несколько лет совершают большой переход.
Самая почетная профессия у местных жителей — водовоз. Вода на Довосе — величайшая ценность. На дневной стороне она мгновенно испаряется, ее сносит мощными воздушными течениями, бушующими на Довосе из-за огромной разницы температур, и она вновь выпадает на терминаторе. Водяные войны здесь — обычное дело, порой целые племена истребляют друг друга из-за озерца, которое все равно через несколько лет пересохнет или замерзнет.
