Андрей Белянин - Верните вора!

До военно-религиозно-полевого лагеря Хайям-Кара они добрались примерно за полтора часа. Плюс-минус десять минут, точно никто не считал.

— И что, вот эта разболтанная неорганизованная толпа и есть спаянное религиозной дисциплиной войско? — не поверил глазам бывший москвич, осторожно кивая на расположившихся в оазисе людей. Осторожно, это чтобы раньше времени не разбудить милейшую доченьку аль-Дюбины.

— Лёва-джан, ты имеешь в виду отсутствие пулемётных вышек, окопов с заградительной колючей проволокой и минных полей? — уныло припомнил домулло, мягко сажая ковёр-самолёт за бархан. — Эти люди — обманутые мусульмане, фанатично преданные своему «пророку». По одному мановению его мизинца они предадут, украдут, убьют, сделают всё самое страшное, на что только способен человек, и умрут в радости, ибо свято исполнили волю чёрного шейха! А уж он наверняка позаботится, чтобы Аллах вспомнил о них в день Страшного суда.

Лев, разумеется, не хуже Насреддина понимал, что такое религиозный фанатизм и чего от него ждать. Перед его мысленным взором вставали страшные кадры взрывов в московском метро. Бесчисленные смерти, искалеченные судьбы, человеческая кровь на ступенях эскалатора и душащее чувство несправедливости, противоестественности и невероятной дикости всего происходящего…

— Сколько их примерно?

— Около пяти сотен, но на нас двоих более чем достаточно, — вздохнул Ходжа. — Нам нужна чёрная ткань, намотанная на голову, и есть шанс затеряться в толпе. Вряд ли они все так уж близко знают друг друга…

— Держи. — Лев аккуратно вынул из-за пазухи две длинные полосы чёрного шёлка.

— Откуда?

— Упёр заранее. Не думаешь же ты, что я очертя башку ринулся в такую авантюру, даже близко не подготовившись?

— А её куда? — Ходжа осторожно погладил по затылку просыпающуюся Амуку.

— Оставляю под твою ответственность, — пожал плечами Багдадский вор. — Моя задача — выкрасть лампу с Бабудай-Агой, твоя — не потерять ребёнка и унести всех нас в нужный момент на ковре-самолёте. Ну примерно как в гангстерских боевиках с ограблением банка. Справишься?

— Ты вновь используешь слова, непонятные слуху мусульманина, но я постараюсь.

— А я, дядя Лёва-джан? — сонно приоткрыло ротик мирное дитя.

— А ты, крошка, будешь слушаться дядю Насреддина.

— У-у… он скучный, он не даст мне никого убить…

— Неправда, — воспрянул уязвлённый в самую печень домулло. — Клянусь Аллахом, я очень весёлый и… как это… прикольный! Мы сейчас же пойдём и до смерти напугаем всех тушканчиков! А если нам встретится настоящий шайтан, обещаю, что позволю тебе самой отрубить ему его порочный хвост!

— Можно?! — не поверила ушам мигом проснувшаяся Амука, бросаясь ему на шею.

— О да, — умилённо пробормотал полузадушенный Насреддин. — Убей его смело, дитя моё!

— Ну вот и ладушки, — удовлетворённо потянулся Оболенский, с наслаждением хрустя костями. — Всё, детсад, мне пора. Не ссорьтесь и не деритесь, а то обоих поставлю в угол и оставлю без компота!

Придавленные столь страшной угрозой, домулло и девочка испуганно кивнули, а наш герой, неумело намотав на тюбетейку широкую полосу чёрной тряпки, отважно двинулся в путь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Из двух выстрелов предупредительным должен быть второй!

Яркое солнце Востока, огромное и безбрежное, как улыбка Творца, сияло в небе самой надёжной и самой большой из всех путеводных звёзд! Раскалённый песок пустыни жёг пятки Льва даже через толстую подошву кожаных тапок, раскинувшийся оазис манил зеленью финиковых пальм, его сердце пело, его душа была полна предвкушения битвы за справедливость, его…

— А там будет кого убить?

— О милое дитя, там все плохие, так что ты не ошибёшься. Главное, в пылу своей праведной ярости пощади нас с Багдадским вором…

— Вы хорошие, мне мама говорила.

— Маму надо слушаться.

— Ходжа, — изумлённо обернулся Лев, наливаясь краской. — Какого вы за мной попёрлись?! Вы должны сидеть вон там, за барханом, играть в песочек и типа ждать!

— Солнце уже высоко, ребёнок может перегреться на жаре, — спокойно объяснил домулло, старательно скрывая истинную причину. — Мы не будем тебе мешать. Попьём воды из колодца, вкусим фиников, быть может, помолимся со всеми и…

— И всех убьём! — грозно довершила Амука, размахивая деревянным мечом.

— Она хоть какие-нибудь другие слова знает?

— Похоже, что нет, Лёва-джан. И, между нами говоря, я-то как раз прекрасно бы пересидел за барханом. Но, Аллах свидетель, боюсь оставаться с ней наедине. Вдруг шайтан так и не придёт со своим хвостом, что она тогда будет рубить?

Бывший помощник прокурора сплюнул на песок, мысленно обругал друга тюфяком и тряпкой, вспомнил старый фильм «Вождь краснокожих» и решительно продолжил путь.

— Только чтоб под ногами у меня не путались, ясно?

Ответом ему послужило подозрительно согласованное хихиканье Ходжи и маленькой Амуки. Оболенский вздохнул и протянул ей руку.

— Куда идём мы с Пятачком, большой-большой секрет! И не расскажем мы о нём… — вскоре слаженно распевала вся троица, спускаясь по тропе к широко раскинувшемуся лагерю сторонников Хайям-Кара.

Внешне это более всего походило на обычный цыганский табор, из тех, что «уходят в небо». То есть паслись лошади, пережёвывали жвачку невозмутимые двугорбые верблюды, повсюду суетились люди, горели костры, ставились на огонь пузатые казаны, жизнь кипела ключом. Никто не обращал друг на друга особого внимания, а поскольку чёрные полосы ткани на головных уборах или рукавах были практически у каждого, то наши герои без проблем и лишних вопросов затерялись в толпе.

— Салам! Всем салам! Валейкум ассалам! Как жизнь, братья по чёрной вере? Так держать! И меня, хвала Аллаху, по-любому! А где тут наш пророк застолбил райское местечко? Сенкью, мерси, бай-бай! Да отвалил уже, отвалил… Салам. И вам не болеть! Что за день, что за люди, кругом одни кретины!

— Не выражайся при детях!

— Да блин, Ходжуля, хоть ты ещё меня не лечи, — сдался Лев, устало опускаясь на свёрнутый в рулон очучан-палас. — Они что, зомби здесь все, что ли? Нормально ответить не могут, улыбаются, жмутся, прячутся, смотрят, как на китайского диверсанта…

— Оазис не очень большой, до полуденной молитвы мы сами найдём шатёр Хайям-Кара, — подумав, предложил Насреддин, широким жестом отпуская малышку посмотреть на верблюдов. — А этих бедных мусульман надо простить, ибо они достойны сочувствия, ведь Аллах оставляет своим покровительством того, кто сам отказался от Его защиты.

— Хм… разве они идут против ислама?

— Ислам — религия, а пути религий сложны и запутанны, — с отвлечённым лицом пробормотал Ходжа, в прошлом сам едва не ставший муллой. — Идти с Аллахом легко и радостно, Он наполняет твоё сердце светом и очищает душу. Но эти люди давно не испытывали радости, их «пророк» носит чёрные одежды, они идут за ним мрачно и сурово, их глаза темны от усердия, а помыслы тяжелы…

Оболенский согласно кивнул. Тоталитарные секты мало изменились с тех веков и до нашего времени. Антураж, идея, технологии зомбирования не избежали прогресса, но суть не изменилась ни на йоту. К этим людям действительно стоило бы отнестись с пониманием, но времени на жалость и сочувствие уже не было.

— Двигаем. — Лев хлопнул себя по коленям и встал. Ходже тоже пришлось встать, спасти запуганных верблюдов, приманив малышку Амуку случайно оказавшимися за пазухой тремя орешками, после чего искомый шатёр Хайям-Кара они нашли буквально за десять минут.

Высокий, не чисто-чёрный, но скорее уже грязно-серый, с десятком охранников по всему периметру, он производил несколько двойственное впечатление. С одной стороны, конечно, выглядел вполне грозно, в стиле «не подходи — убьёт», что, разумеется, отвечало целям его хозяина. С другой стороны, лично меня вот все эти чёрные шатры, чёрные замки, чёрные рычаги, чёрные шейхи, чёрные стражи настолько достали и в жизни, и в литературе, что даже критиковать уже не хочется. Умом понимаю, что это традиционный штамп, необходимый для введения читателей в литературную игру, сразу чётко и ясно расставляющий необходимые приоритеты, маячки, ведущие по фарватеру текста без липших усилий и нудных пояснений.

То есть читателю-то хорошо, а бедным злодеям вечно приходится существовать в таких вот давящих на психику условиях, жить в комнате с чёрными обоями, спать на чёрных простынях, читать чёрные книги, жрать пережаренное до угольной черноты мясо. И лишь иногда тайно, по большим праздникам, никому не признаваясь, носить под чёрной мантией весёленькие гольфы до колен в жёлто-розовую полоску с красными помпонами по бокам…