Благие негодники - Фаусто Грин
– Бинго. Тогда у меня, кажется, есть что тебе рассказать. Но не по телефону.
– Я поняла, встаю. Вылечу в Париж ближайшим рейсом.
Когда я повесил трубку, Рене засветился, как новогодняя гирлянда, а затем принялся убираться, чего от него точно никто не ожидал. Рене только мельком видел Иоанну, но был от нее без ума. Несложно догадаться, что сейчас я предоставлял ему шанс познакомиться с ней поближе, если, конечно, он эту встречу переживет. Я даже не стал говорить, что, может быть, к начальству я его не возьму, что встреча с экзорцистом ее уровня для него смертельна, что Иоанна терпеть не может оживших мертвецов, возможно так же, как демонов… Все это было бесполезно. Рене видел цель и не видел, почему ему к этой цели не нужно.
Тем временем Двадцать Третий выдвинулся из своей гостиницы к нам. Но не без приключений.
– Чертовы турмы! Я и сезон их не проносил! – горько сетовал демон на весь Монмартр, разглядывая оторванную подошву своего ботинка.
Не очень понятно было, на какой из улиц прекрасного Парижа он подвергся нападению турм. А кто такие турмы? Сейчас расскажу. Вы должны знать этих проказников! Нет такого человека, на которого не нападали бы турмы.
Когда землю сначала заковали в каменные доспехи мостовых, а после раны памяти ее замазали мазутом и асфальт разлили черным молоком, все истории земли нельзя было ни услышать, ни почувствовать. Люди перестали ходить босиком. Волшебные города, насильно обреченные на молчание, погружаясь в банальность, потеряли свои голоса. Хочешь услышать истории – и не можешь. Бывает, ходишь-ходишь, хочешь узнать, что это за место, а тебе только унылая историческая справка из википедии найдется, и то если повезет. А вот тот самый живой волшебный город – молчит. Но это до поры.
В одном городе – уж не помню, Риме или Праге, Париже или Барселоне – давным-давно люди, что носили дорогие сапоги и по чьей обувке можно было судить, что из себя представлял человек, стали истреблять сов и котов. Дескать, колдовские это твари, беды приносят. Людям пытались помешать, да если человек хочет кого-то истребить, ничто его не остановит.
Несложно заметить, что некоторые животные очень привязываются к местам и даже после смерти не покидают их. Так души котов и сов не покинули свои города, но пришли на службу им. И соединились души сов и котов, создав первых турм. Существа получились миловидные, с большими глазищами, когтищами, пушистые, в шерсти и перьях, с мощными золотистыми клювами. А еще невидимые для простых людей.
Целью турм было заставить как можно больше людей и существ ходить босиком, чтобы через босые ноги они чувствовали чудеса города, а волшебный город, в свою очередь, защищал их от банальности.
Сначала турмы просто охотились на обувь. Но и сотни лет не прошло, как некоторые из них стали не благую цель преследовать, а дурачиться. Бывало, вообще во всем городе ни одной пары целой обуви не оставалось. И тут уж людям и существам не до чудес становилось, а наоборот – холодно, промозгло. Турмы съедали всю обувь в городе и разлетались по другим городам, на все континенты добрались и даже на островах среди океанов поселились.
С тех пор прошло больше тысячи лет, а турмы только процветают. Большими стаями не живут, так логова неудобно делать. Гнездятся они на чердаках и в подвалах. В современном городе стараются облюбовать здания обувных фабрик, обувных магазинов да лавки сапожников. На каждой палатке ремонта обуви вы обязательно найдете гнездо турмы: им запах не только свежей обуви нравится. Принюхивается турма и уже представляет себе будущую жертву. Молодые турмы иногда без ума от запаха резины. Особо крупные особи вместо охоты на сапоги и ботинки начинают гоняться за машинами, мотоциклами и велосипедами. Им-то техника вреда причинить теперь уже не может, зато шины, знаете, тоже не на ровном месте прокалываются.
Сейчас настоящим деликатесом для взрослого турмы являются каблуки и подошвы (маленькие обычно довольствуются охотой на набойки). Выбирается турма из асфальтовых отражений или гнезд и своим клювом впивается в обувь. Грызет и когтями царапает, пока не услышит ругательства или «ой». Тогда хозяин или хозяйка обуви огорченно останавливается, корит обувщиков (про турм-то мало кто знает), понимает, что, скорее всего, обувь не спасти, и… снимает и второй ботинок, выбирая старый способ – идти босиком.
Турма достигает своей благой цели и исчезает довольный, а потерявший обувь либо начинает избавляться от банальности, либо получает простуду. Хотелось бы, конечно, чтобы, снимая обувь, люди вспоминали разное: как босыми ногами по мягкой траве бегали, как из гудрона вылезали босиком, теряя новенькие кроссовки. Или как приходилось снимать сломанные каблуки и всю ночь, звездную, летнюю, бродить по городу.
Но вернемся к Двадцать Третьему. Легкий дождь моросил на парижских улочках, и город словно преображался в себя юного. Того и гляди мимо проедет повозка, а местный стражник недобро посмотрит вслед, обратятся высокие дома маленькими хибарками из дерева и камня, и люди заговорят на неведомых и таких понятных языках.
Я вышел из квартиры Рене, чтобы дойти до круглосуточного магазина купить продуктов, и на полпути застал Двадцать Третьего. Людей вокруг не было, лишь стая турм повисла на ногах несчастного, который спотыкался, но причинить вреда надоедливым зверушкам не мог.
– Раз, два, три, раз, два, да чтоб вас, – ругался демон. Со стороны он напоминал пьяного, которого шатало из стороны в сторону.
Приказы на них не работали.
– Почему они так любвеобильны к тебе?
– Любведебильны, Николас, – огрызнулся Двадцать Третий. – Я надеюсь, что, когда войду в помещение, они сами собой отвалятся. Им не нравится запах крови, а у Рене в квартире он не выветривается.
– Дело же не только в этом? – Я с удивлением смотрел на демона, а турмы, похоже, действительно ластились к нему. Странное поведение.
– Они чуют что-то домашнее и уютное во мне, – задумчиво ответил демон.
– Хочешь сказать, они из ада вылезли? Это многое объясняет.
– Ад пуст, Николас. И вселенная куда больше, чем ты можешь себе представить. Устроит ли тебя ответ, что я видел турм там, откуда я родом?
– Ты же никогда не расскажешь, – грустно произнес я, а затем с моих губ совершенно неожиданно для меня самого сорвалось имя: – Сайлас?
Двадцать Третий рухнул на землю, словно у него внезапно
