Вячеслав Шторм - Спящие Дубравы
— Ой, и не говорите! — подхватил лепрехун. — Герцогиня объявила полугодовой траур, закрыла все увеселительные заведения и обязала каждого третьего жителя герцогства, независимо от расы, пола и возраста, в знак скорби обрить голову. Меня, к счастью, сей жребий минул, а вот соседке не повезло. Какие локоны пропали, э-эх! И какие вопли были, пока ее стража к храму тащила, где жрецы дожидались и цирюльник с бритвой. Им-то, жрецам, хорошо, они и так лысые, что твоя коленка…
Ладно, полгода народ кое-как выдержал, но потом стало еще хлеще. Белисинда объявила Мяучина последним земным воплощением великого бога Р’Мяфа Мягколапого, покровителя Ай-Ту-Дорра, построила ему роскошную гробницу, возродила древний культ поклонения с обязательным еженедельным жертвоприношением рыбы и сметаны, и так далее. Но вскоре ей и этого показалось мало, и тогда она не нашла ничего лучше, как канонизировать всех кошек поголовно! Представляете? Теперь преступлением стало не только обидеть любую хвостатую бестию, но и просто запретить ей делать все, что душе угодно. В стране начался настоящий кошачий террор.
— И народ это терпит? — я ушам своим не верил.
Падрик пожал плечами:
— А что нам еще остается, скажите на милость? Устраивать ради такой ерунды революцию? Штурмовать с кухонными ножами и граблями палаццо, забитое гвардейцами? Нет, молодой человек, мы уж лучше будем приносить кошкам жертвы и уступать им дорогу. В конце концов, кошка — далеко не самое неприятное создание… Кстати, насчет уступать дорогу: незнание приезжими законов не освобождает их от ответственности. Даже наоборот. Там, где местный верующий может отделаться искупительными жертвами или постом, пришлого, чего доброго, обвинят в подрывании священных устоев. Я, разумеется, не призываю вас сломя голову бежать в храмы Р’Мяфа, но сами понимаете…
Что же мы должны понимать, так и осталось для нас тайной. На улице, как раз напротив окон мастерской, внезапно грянул такой взрыв воплей, свиста, грохота и прочих неблагозвучных звуков, что у меня заломили зубы.
— Ох-хо, неужели опять погром? — страдальчески протянул Падрик.
Лепрехунские погромы — отдельное явление. Не то чтобы родственников гномов все прочие существа так уж ненавидят (самих гномов, между нами говоря, любят куда меньше), просто этот обычай уходит в глубину эпох. Кому и по какому поводу это в первый раз в голову взбрело — неизвестно, говорят, что чуть ли не мифическому королю Дроздофиллу, прадеду Зензириты Салийской и заядлому путешественнику, основавшему орден Разведчиков. Но это случилось и, на радость гномам, а также всем любителям погреть ручонки на чужом добре, возникла установка: лепрехунов надо громить. Нечасто, но надо. Для порядка, отдохновения и прочего.
— По-моему, там кричат что-то типа «богохульник» и «казнить», — поспешила успокоить нашего гостеприимного хозяина Глори.
Лепрехун, кряхтя, поднялся из кресла.
— Посидите пока здесь, а я схожу и посмотрю, что там такое.
Вернувшись через минуту, Падди облегченно махнул рукой:
— Ничего страшного. Типичный пример того, о чем я вам только что говорил. Какой-то приезжий молодой человек на Площади Вертикальных Зрачков пнул кошку. К его счастью, с кошкой ничего не случилось.
— И что с ним теперь будет? — поинтересовался я.
— Как это «что»? Повесят, разумеется.
Ну ничего себе! «К счастью», значит? А если бы случилось?
— А что это за Площадь Вертикальных Зрачков? — опередив меня, спросила Глори.
Лепрехун снова махнул рукой:
— А, вы до нее немного не дошли. Городской центр развлечений. Ну, знаете, театры там, зверинец, игорные дома…
Мы с девушкой переглянулись и хором протянули:
— Та-ак…
— Не-нельзя ли немно-го, нем-ного помедленее-ее?!
Похоже, лепрехун сам был не рад, что увязался с нами показывать дорогу. Драконозавры взяли с места в галоп, и Падрику ничего не оставалось делать, как, вцепившись в мой пояс, возносить молитвы Р’Мяфу. Наш путь лежал прямо к палаццо герцогов Ай-Ту-Доррских.
На счастье, многочисленные кошки, встречающиеся по дороге, были достаточно разумны, чтобы не лезть под лапы Изверга и Лаки. На этот раз даже лепрехун вкупе с врожденным расположением Глорианны их бы не спасли.
Дорога к палаццо вела через Старый город — скопление храмов, маленьких магазинчиков, торгующих антиквариатом и замечательных строений пресловутой гномьей работы, утопающих в зелени. Что у меня за судьба такая: как только выдается случай полюбоваться достопримечательностями, ввязываться в очередное приключение?!
Впрочем, роптал я про себя.
К чести Падрика сказать, он пытался не только не свалиться со спины Изверга, но и по мере сил просветить меня.
— Слева от нас будет… был дом всемирно известного поэта Гленниуса, может, читали… ой! Ста-старая брусчатка, будь она про… я хотел сказать, благословенна-а! Может, все-таки, немного сбавим темп? Ладно, это я так, на всякий случай…
— А что там за грандиозное здание с золотым куполом? — поинтересовался я, чтобы не показаться неблагодарным варваром.
— Где? Ах, это! Главная святыня столицы — кафедральный собор Р’Мяфа. Кстати, сегодня ведь большой праздник — Великое Лапоположение.
Вблизи собор и впрямь производил впечатление. Высоченный, сложенный из огромных плит покрытого позолотой песчаника, с цельнозолотым (так мне, по крайней мере, показалось) куполом. Собор окружала величественная колоннада, а перед входом возвышалась по меньшей мере пятиметровая статуя хвостатого мужчины с лицом, в котором причудливо перемешались черты человека и кошки. Так вот ты какой, Р’Мяф Мягколапый!
Мы чуть-чуть не успели. Как только драконозавры поравнялись с углом собора, как из дверей повалил празднично одетый народ, размахивая букетиками кошачьей мяты и распевая нечто, что я классифицировал как священные гимны.
— Вот ведь не везет! — в сердцах стукнул себя по ладони лепрехун. — Шествие уже началось. По традиции Лапоположенного Избранника должны на руках принести прямо в палаццо, где он отужинает с герцогской семьей. Теперь это часа на три. Впрочем, особенно не волнуйтесь. Вашему другу сначала должны предъявить официальное обвинение, потом — суд, так что казнь состоится никак не раньше завтрашнего утра.
— А может, прорвемся? — с надеждой протянула Глори. Падрик замахал руками:
— И думать забудьте, барышня! Нет страшнее греха, чем противиться воле Р’Мяфа. В лучшем случае нас просто разорвут на клочки.
Я только-только начал представлять себе худший случай, как наш провожатый воскликнул:
— Смотрите, они выходят!
Действительно, двери собора широко распахнулись, и в проеме показались четверо бритоголовых жрецов, несущих на плечах резной паланкин из черного дерева. Все верующие тут же простерлись ниц; Падди, сидящий на спине Изверга, а потому — лишенный такой возможности, благоговейно сложил ладони перед грудью.
Жрецы тем временем продвигались вперед. Время от времени кто-нибудь из них восклицал:
— Дорогу Лапоположенному! Слава Избраннику!
Наконец, четверка остановилась на последней ступеньке. Повинуясь чуть заметному жесту, вся паства мигом оказалась на ногах. На площади установилась мертвая тишина. Даже Изверг, собиравшийся было фыркнуть, передумал, проникнувшись торжественностью момента. Правый передний жрец оставил паланкин на попечение своих товарищей, встал лицом к нему и спиной к горожанам, воздел вверх руки и громогласно провозгласил:
— О, священный Лапоположенный! О, счастливый Избранник Мягколапого! Народ ждет твоего благословения.
Занавеси паланкина откинулись, и мы с Глори, второй раз за сегодняшний день, протянули:
— Та-ак!
— Кто бы мог подумать! Лапоположенный — гном! — тихонько фыркнул Падрик. — Воистину, неисповедимы дороги Мягколапого…
— Это уж точно, — согласился я, а потом набрал в грудь побольше воздуха и заорал: — Римбольд!!!
Мгновенно на нас остановились сотен шесть горящих возмущением взглядов. Да, похоже, сейчас наступит пресловутый «худший случай»…
— Спокойно, это мои друзья! — величественно изрек Римбольд. — Я желаю, чтобы они меня сопровождали.
Я готов был расцеловать бородатого паршивца.
— Дорогу друзьям Лапоположенного! — заорал кто-то из богомольцев. Вопль был моментально подхвачен, а между нами и паланкином тут же образовался живой коридор.
— Вот видите, Падди, а вы говорили — придется ждать, — усмехнулась Глорианна.
— Чудесный народ! — с жаром рассказывал Римбольд, отчаянно жестикулируя от переизбытка чувств и то и дело поправляя венок, сползающий ему на глаза. Тяжелый такой, золотой, инкрустированный «кошачьим глазом». — Я как чувствовал, когда вошел в этот храм!
Из дальнейшего рассказа гнома мы поняли, что пресловутое Лапоположение заключалось в том, что в определенный час в соборе открывалось маленькое окошко под самым куполом. Солнечный луч падал на золотую статую Р’Мяфа с вытянутой рукой… или лапой. Тот, на кого падал отраженный блик, и объявлялся Избранным. Глори усмехнулась и заявила, что в таком случае высчитать нужное место проще простого, но Падрик шепнул: ничего подобного. Оказывается, день Лапоположения каждый год меняется по воле самого Мягколапого. Божество, дескать, является верховному жрецу во сне и заявляет, что пора устроить праздник. Девушка согласилась с тем, что так действительно сложнее, но, по-моему, лепрехун ее все равно не убедил. Уж такая она у нас неверующая…
