Илья Варшавский - Тревожных симптомов нет

Кларнет порылся в ящике с инструментами и извлек оттуда заржавленную металлическую рулетку.

Девушка наблюдала за ним с иронической улыбкой.

– Не так! Проведите мысленно два перпендикуляра. Вот! Запишите! Теперь – до поверхности стола. Отлично! Покажите-ка, что у вас получилось.

Кларнет поднес к экрану листок с записанными цифрами.

– Допустим, что вы не ошиблись, – поморщилась она. – Уберите всю эту дрянь со стола. Телевизор можете сдвинуть на край. Осторожно! Не поверните антенну! Отойдите подальше и не пугайтесь. Раз, два, три!

Кларнет сделал несколько шагов к двери, и тут над столом возникло нечто. Не то облачко, не то солнечный зайчик, не то… Впрочем, разобраться во всем этом ему не удалось. Запахло паленым, и по старой клеенке начало расползаться коричневое пятно, а вскоре и вовсе повалил дым.

– Шляпа! – сказала незнакомка. – Замерить и то как следует не сумел. Ну, что же вы стоите? Тушите скорее!

Кларнет помчался на кухню, забыв впопыхах притворить дверь. Когда он рысью возвращался с чайником, у его комнаты уже стоял принюхивавшийся к чему-то Будилов.

– Пожар у вас, что ли?

– Нет, это просто так. Окурок прожег клеенку.

Будилов попытался было войти, но Кларнет захлопнул у него перед носом дверь и повернул ключ.

Между тем стол уже горел по-настоящему. Кларнет вылил на него чайник воды, но этого оказалось мало, пришлось бежать за вторым.

– Хватит! – сказала девушка. – Слышите? Хватит, а то вы мне все испортите. Берите передатчик.

Кларнет вытащил из прожженной дыры маленькую черную шкатулку.

– Ну-с, говорите.

– Что говорить? – растерялся Кларнет.

– Как вас зовут?

– Юра.

– Хорошо, пусть Юра. Так вот что, Юра: никаких расспросов, иначе мне придется прервать с вами всякие отношения. Все, что нужно вам знать, я скажу сама. Кстати, меня зовут Маша.

– Очень приятно! – сказал Кларнет.

Маша насмешливо поклонилась.

– Мы с вами находимся в одной и той же точке пространства, но разделены временным интервалом, каким – неважно. Вы – там, а я – тут, в будущем. Ясно?

– Где?! – спросил ошеломленный Кларнет. – Где вы находитесь?

– В Ленинграде, где же еще?

– Простите, – пробормотал Кларнет, – это, так сказать…

– Ничего не так сказать. Я историк-лингвист, занимаюсь поэзией двадцатого века. Вы согласны мне помочь?

– Вообще… я никогда…

– Я тоже никогда не разговаривала с таким… ну, словом, поможете или нет?

«Какая-то она уж больно напористая», – подумал Кларнет, но вслух сказал:

– Буду рад, если в моих силах.

– Это уже хорошо! – Маша обворожительно улыбнулась. – Так по рукам?

– По рукам! – ответил Кларнет и с сожалением взглянул на экран. Эх! Нужно было покупать телевизор побольше.

– Отлично! Теперь я объясню вашу роль.

– Слушаю! – сказал Кларнет.

– Не перебивайте меня. Понимаете ли, я живу в такое время, когда библиотек уже нет, одна машинная память. Это, конечно, гораздо удобнее, но если нужно откопать что-нибудь древнее, начинаются всякие казусы. Я запрашиваю о Пастернаке, а мне выдают какую-то чушь про укроп, сельдерей, словом, полный набор для супа. С Блоком еще хуже. Миллионы всяких схем электронных блоков. Ведь что ни говори, с тех пор, как они писали, прошло уже две тысячи лет.

– Сколько?!

Маша закусила губу.

– Ну вот, я и проболталась! Фу, дура! Теперь жди неприятностей.

– Я никому не скажу, – произнес в благородном порыве Кларнет, – честное слово, не скажу!

– Ах, как нехорошо! – Маша закрыла лицо руками. – Нам запрещены контакты с прошлым. Я ведь тайком от всех. Даже Федю услала, чтобы все в полной тайне…

– Кто такой Федя? – Кларнету почему-то не понравилось это имя.

– Мой лаборант. Очень милый парень. – Маша опустила руки и снова улыбнулась. – Представляете себе, влюблен в меня до потери сознания, так и ходит по пятам. Еле выпроводила.

Бывают странные ощущения где-то там, чуть повыше грудобрюшной преграды. Не то чтобы болит, а так, не разберешь что такое. Какая-то непонятная тоска. И очень милые парни вовсе не кажутся такими уж милыми, да и вообще вся человеческая жизнь, если разобраться…

– Ладно! – Маша решительно тряхнула волосами. – Будь что будет!… Итак, мне нужна помощь. Возьмете в библиотеке Блока и Пастернака. Все, что есть. Усвоили?

– Да, и что дальше?

– Будете читать вслух.

– Зачем?

– Ох! – Маша потерла виски пальцами. – Вот экземплярчик попался! Будете читать, а я запишу. Неужели так трудно понять?

– Нет, отчего же, – сказал Кларнет, – понять совсем не трудно. Вот только читаю я неважно.

– Ну, это меньше всего меня беспокоит. Значит, завтра в это время.

Изображение пропало, как будто кот слизнул. Только что она была здесь, а сейчас пуст экран, безнадежно пуст. Исчезло наваждение, сгинуло, и все, что осталось, – это маленькая черная коробочка да мокрый обгоревший стол.

Когда многократно повторенный опыт в одних и тех же условиях дает неизменный результат, то есть все основания считать, что установленные связи подчинены какому-то закону.

Так, например, если любители ранней похмелки выстраиваются в длинные очереди у ларьков в бесплодном ожидании вожделенной цистерны с пивом, если строители бестрепетно роют канавы в ухоженных газонах, обнажая склеротическую кровеносную систему города, если по утрам к шуму трамвая под окном добавляется пыхтенье катков для асфальта, если, просыпаясь от щебета птиц, вы не можете сообразить, ночь сейчас или день, знайте: на дворе июнь.

Если на дворе июнь, а вам двадцать шесть лет, если вы каждый вечер читаете девушке прекрасные стихи, если… Впрочем, хватит! И так все ясно.

Какой-то пошляк, родоначальник литературных штампов, сказал, что любовь не знает преград. Ну и что? Одно дело не знать преград, а другое – суметь их преодолеть, или, как выразился бы философ, добиться такого развития событий, когда любовь в себе превращается в любовь для себя. Ведь что ни говори, а две тысячи лет…

Хотите еще одну заезженную сентенцию? Пожалуйста! Беда приходит оттуда, откуда ее меньше всего ждешь. На этот раз она явилась через дверь в облике дворника, пригласившего однажды вечером Кларнета незамедлительно прибыть в домоуправление, где его ждет комиссия содействия в полном составе.

Состав оказался не так уж велик: два человека, не считая уже известного нам бравого майора в отставке.

Увидев Кларнета, майор пришел в крайнее возбуждение и вытянул вперед правую длань, отчего стал сразу удивительно похож на Цицерона, обличающего Катилину.

– Вот он, голубчик! Собственной персоной!

Председатель комиссии расправил седые запорожские усы и вытащил из стола листок, исписанный корявым почерком.

– Так… садитесь, товарищ Кларнет.

Кларнет сел.

– Имеются сигналы, что вы пользуетесь незарегистрированным радиопередатчиком. Верно это?

– Нет у меня никакого передатчика, – солгал Кларнет.

– Ну до чего же нахально темнит! – патетически воскликнул Будилов. – Ведь сам слышал, как передает! То открытым, то закрытым текстом.

Председатель вопросительно взглянул на Кларнета.

– Это… я стихи читаю.

– Почему же вслух? – удивилась интеллигентного вида немолодая женщина.

– Они так лучше запоминаются.

– Врет, врет! – кипятился майор. – Пусть тогда скажет, что он там у себя паяет, почему пробки все время горят?

– Ну-с, товарищ Кларнет?

– Не паяю я. Раньше, когда телевизор ремонтировал, то паял, а сейчас не паяю.

Председатель крякнул и снова расправил усы.

– Так… Значит, только стихи читаете?

– Только стихи.

– Какие будут суждения? – Он поглядел на женщину, но та только плечами пожала.

– Обыск бы нужно сделать, – сказал Будилов. – С понятыми.

– Таких прав нам не дано, – поморщился председатель. – А вы, товарищ Кларнет, учтите, никому не возбраняется и телевизоры мастерить и радиоприемники…

– И стихи читать, – насмешливо добавила женщина.

– И стихи читать, – подтвердил председатель. – Но ежели действительно радиопередатчик… тут другое дело. Нужно зарегистрировать. И вам лучше, и нам спокойней. Согласны?

– Согласен, – вздохнул Кларнет, – только нет у меня никакого передатчика.

О, святая, неумелая, бесхитростная ложь! Ну, кому какое дело до честного слова, опрометчиво брошенного в туманное будущее?

Нет, Кларнет, не тебе тягаться с видавшим виды майором в отставке Будиловым. Сколько ты ни темни, расколет он тебя, непременно расколет! Пора подумать, чем это все может кончиться.

– Маша! – Кларнет говорил шепотом, опасливо поглядывая на дверь. – Пойми, Маша, я этого просто не переживу.

– Что ты предлагаешь?

– Не знаю. Возьми меня туда. Есть же, наверное, какие-нибудь машины времени.