Сергей Платов - Зимнее обострение
Последние слова он произнес откровенно злорадным голосом, нетерпеливо потирая руки.
— Но так дела не делаются! — раздался разочарованный голос Старко.
— Казнить — так казнить! — поддержал его Гордон.
— Непременно на кол надо, — не осталась в стороне Халявщица.
— А все оттого, что порядка нет, — подключился Студнеслав, — раз объявлена была казнь, всенепременно нужно довести ее до конца.
Берендей перевел взгляд на своих родственничков и хищно улыбнулся:
— Пожалуй, вы правы, порядок должен быть. Я и сам не люблю незаконченных дел, так что казнь состоится, как и было объявлено ранее. Осталось выяснить только один вопрос, кто займет освободившееся место на эшафоте?
Суть сказанного дошла до княжеских родственников не сразу, зато, когда дошла, они исчезли с помоста в одно мгновение. За ними проследовала заплаканная Сусанна, держа под руку Вилория. По всему было видно, княжеской дочке есть что сказать отцу, тем не менее, она предпочла удалиться, напоследок приветливо махнув рукой Солнцевскому. А вот Зосиме не понадобилось ни слов, ни жестов, чтобы стража покинула двор. Старому вояке достаточно было просто выразительно посмотреть на своих подчиненных.
Князь проследил, как за последним ратником закрылись врата, и ловко вскочил на эшафот. Сооружение ответило глухим скрипом — доселе на него таким образом никто не взбирался.
— Мужики! — обратился к дружинникам Берендей.
— Кхе-кхе, — выразила свое недовольство Соловейка.
— И бабы… — торопливо поправился князь, но тут же был вынужден вновь корректировать свои слова: — …в смысле, женщины.
Но Любава вновь нахмурилась и выразительно сложила руки на груди.
— Ну девицы, девицы… — в очередной раз исправился Берендей. — Я хочу вам сказать, что…
— Гра-ам! — ненавязчиво напомнил о себе Мотя и показательно перекусил заготовленные для его друзей остро отточенные колья.
Верховный правитель тихо застонал, выматерился про себя и начал все заново.
— Мужики, девицы и Горынычи! Так правильно? — Коллективный кивок в знак согласия.
— Извини, Любава, но по-другому не получится, тут уж ничего не поделаешь.
Соловейка удивленно вскинула бровь, пытаясь сообразить, что именно имеет в виду князь. Только вот никаких особых разъяснений не последовало, тем более что все стало ясно и без них. Берендей откашлялся, набрал в легкие побольше воздуха и…
— Вы чего творите?! Совсем ох…ли? Мать вашу так растак!
Пожалуй, можно оставить за скобками те нецензурные слова, что вырвались наружу у верховного правителя земли Киевской. Кто-то, особенно занудный, может возразить, что такие крупные государственные деятели не пользуются ненормативной лексикой, что, мол, воспитание не позволяет и прочее. Так вот с полной ответственностью хочу заметить — пользуются, и еще как! Они что, не люди, что ли? Люди, просто публичные, вот и приходится им сдерживаться на публике. Сейчас посторонних слушателей поблизости не было, так что Берендей дал выход накопившимся эмоциям.
— Не, ну вы видели таких прохиндеев? — взвился Изя, обращаясь исключительно к коллегам. — Он таки нас задним местом на кол собрался сажать, а теперь еще нехорошими словами костерит. А, между прочим, среди нас женщины и дети!
Мотя с Любавой хотели было что-то возразить, но черт решительно пресек эту попытку.
— И ладно бы повесить приказал или, скажем, головы отрубить, это еще куда ни шло! — продолжил бушевать рогатый, по-прежнему игнорируя князя. Все это говорилось о нем, но не ему. Такая ситуация, несомненно, напрягала Берендея, но переломить ее ему пока не удавалось. — Так нет, задумал из нас эскимо на палочке сделать. Тоже мне, любитель мороженого!
— Так чего не ляпнешь, не разобравшись? — попытался пойти в наступление князь. — Агриппина чуть не сгорела, а вас и след простыл. Вот я и переусердствовал слегка.
— Слегка?! — Изя перешел на крик, наконец обращаясь непосредственно к оппоненту. — И это он называет «слегка»?
— Ну сгоряча… — попытался сменить формулировку Берендей.
— Сгоряча?! — на этот раз возмущенной оказалась Соловейка.
— Ты подбирал бы слова, ваше благородие, — угрюмо заметил Солнцевский, — а то я за своих ребят не отвечаю. У них день был тяжелый, чуть мягким местом на острую деревяшку не посадили, так что могут сорваться.
Берендей тихо застонал и сделал несколько глубоких вдохов. Вроде полегчало.
— Так я думал, вы оправдаетесь в два счета, а я сразу — раз, и помилую…
Ответом послужило дружное осуждающее молчание. Изя опять воздел глаза к небу и демонстративно стал изучать облака, Соловейка носком сапога старательно пыталась вырыть небольшую ямку в снегу, а Илюха гладил своею любимца, в упор глядя на свое непосредственное начальство. Начальство занервничало еще больше.
— Так я ж бумагу вам дал, с особыми полномочиями и неприкосновенностью. Могли бы на нее сослаться…
Коллеги продолжали заниматься своими незатейливыми делами.
— У меня земля под ногами горит, вражина под боком затаилась, нервы ни к черту…
Изя недовольно поморщился, он вообще не любил, когда его рогатое племя поминают всуе.
Берендей продолжал сетовать на свою нелегкую долю, однако публика вскоре начала откровенно скучать. Наконец докладчик осознал, что его слова уходят в пустоту, и с отчаянием в голосе закончил свое выступление:
— Простите меня, что ли…
— Уф, наконец-то, — облегченно выдал Изя. — Я уж думал, околеем на этом эшафоте.
— Холодно, чай, не май месяц… — поддакнула озябшая Соловейка, — а мы в летней форме одежды.
Солнцевский ничего не сказал, просто пожал руку Берендею и одобрительно хлопнул его по плечу.
— Только для того, чтобы вопрос был исчерпан окончательно, надо уладить некоторые формальности, — по традиции добавил ложку дегтя Изя. — Сейчас князь должен обещать, что никогда, ни при каких обстоятельствах, он не будет приговаривать нас к смертной казни, особенно таким негуманным способом.
— Э-э-э… — протянул острожный Берендей, теребя бороду. — Хоть в темницу-то можно? Мало ли чего, а то на вашу компанию вообще никакой управы не найдется.
Друзья переглянулись и с улыбкой выдали коллективный ответ:
— Можно!
На том и порешили: казнить нельзя, сажать можно, но в исключительных случаях и за дело.
— А мы будем служить тебе верой и правдой, — подвел итог разговора черт, — конечно, до тех пор, пока не прекратится должное финансирование нашего подразделения.
— Точно, вот завтра с самого утра и начнем, — со знанием дела заметил Солнцевский. — Думаю, после пережитого мы заслужили хотя бы полдня отдыха?
Берендей не имел ровным счетом никаких возражений.
— Кстати, а что было в том послании? — поинтересовалась Соловейка, как самая ответственная из всей компании. — Может, что важное, а мы до утра расслабляться собрались.
— Да ничего особенного, — пожал плечами Берендей, — это моя драгоценная супруга сообщила мне, что после успешного разрешения нашего маленького недоразумения я могу не торопиться во дворец, и даже разрешила опрокинуть чарку-другую Изиного первача. Кстати, на липовом цвете мне больше не наливай, у меня от него изжога, а вот облепиховку твою пить согласен, после нее сон как у младенца и голова не болит.
Понадобилось некоторое время, чтобы оценить всю мудрость и прозорливость Агриппины. Зато когда наконец это произошло, грянул дружный богатырский смех. Многострадальный эшафот не выдержал такого глумления над своей сущностью, испустил последний стон и рухнул, похоронив под своими обломками остатки недоразумения, случившегося между верховным киевским правителем и «Дружиной специального назначения».
Конечно, они отметили. А вы что хотели, повод был просто железобетонный! К чести спепдружинников и самого Берендея, по обычной схеме сие мероприятие не пошло. Никаких тебе милых сердцу выходок, провожаний с песнями и плясками и уж тем более «продолжения банкета» во дворце. Чинно, степенно посидели в «Чумных», откушали соленых опят, квашеной капустки, соленых огурчиков, уговорили шмат копченой грудинки под трехлитровую бутыль облепиховки и распрощались. Князь помчался к своей беременной супруге, средний и старший богатыри клятвенно пообещали Любаве вымыть посуду, но тут же, с чувством выполненного долга, надавили на массу. Соловейка привычно проводила взглядом спины коллег, сделала зарубочку в голове — припомнить им самоустранение, и в два счета сама навела порядок в горнице. Посетовала напоследок, что не удалось накрыть стол, соответствующий как поводу, так и монаршему гостю. Напомнила себе, что она сама только что «откинулась», а стало быть, не успевала в полной мере дать выход своему кулинарному таланту. На том успокоилась и отправилась спать.
