Студент(ка) в Академии льда (СИ) - Осборн Линда

Путь обратно оказался намного быстрее — я словно на коньках катился вперед, отталкиваясь носками и катясь вперед на пятках, зная, что впереди нет преграды. В темноте было не понятно, сколько прошло времени, насколько длинный коридор, и вообще казалось, что я провалился в безвременье и беспространство, однако так голова начала лучше соображать.

Черт, Кэн!

Зачем ты так?

Зачем решил остаться в этой комнате, вдвоем с духом, для чего решил, что эта жертва будет верной, правильной?

Я зря тебя называл тутти-фрутти! Ты — самый отважный парень из всех, кого я только знаю…знал…

От быстрого передвижения с ношей за спиной в виде нетранспортабельного Дэна стало жарко и пот буквально застилал глаза. Руки подрагивали от перенапряжения, потому что магия отобрала много сил, а два огромных хоккеиста весили каждый не меньше, чем огромный дом…

Но все это казалось ерундой по сравнению с тем, как билось мое сердце за того, кто остался в комнате с духом. Лэндон верно сказал — мне не нужно было думать так долго о том, кто может косо на меня посмотреть, подумать обо мне, что я стал тутти-фрутти. Мне нужно было признаться ему в своих чувствах, рассказать, что я…влюблен?!

Да, сейчас-то мне нужно быть честным перед самим собой. Я на самом деле влюбился в мальчишку. Как мальчишка. Никакая Брэнда, Синди, Кортни не давали мне такой уверенности в себе, не дарили такого ощущения парения в небе, не заставляли сердце биться так часто, как будто бы у меня оно в груди не одно, а по крайней мере, четыре.

Я — чертов тутти-фрутти, и самое печальное, что признался себе в этом, похоже, слишком поздно, когда Кэн, возможно, уже никогда об этом не узнает…Иисус всепрощающий, как мне жаль, что я так долго протянул с этим признанием.

Может быть, моя жизнь, как капитана хоккейной команды, и изменилась бы после этого каминг-аута, но зато я был бы значительно счастливее, и все эти часы, дни, недели наслаждался жизнью, а не жалел о каждой из них в черную минуту жизни…

— Уффф, — тело Дэна распласталось рядом с Лэндоном, я утер пот и снова втянул живительный воздух носом и ртом буквально до ломоты в легких. Запах гари, который витал над руинами женского общежития, казался теперь дурным предзнаменованием, он словно похоронным маршем окутывал темное ночное пространство, и даже луна, робко выглядывая из-за рябых туч, не делала пейзаж радостнее.

Парни, измазанные гарью, выглядели не лучшим образом, но, однако, они были живы, и за это нужно было благодарить мелкого мальчишку, больше похожего на воробья, отдавшего свою жизнь за жизнь друзей и будущее всей академии. Слезы, закипевшие в уголках глаз, обожгли щеки, а горло сжал спазм.

— ЧЧеррртт, — ругнулся от души и повернулся, чтобы снова и снова пытаться проникнуть за ту потаенную дверь, которая каким-то чудом открылась Кэну, хотя до этого о ней явно никто и не знал…

И вдруг…Чуть вдали, за одной из разрушенных кирпичных стен мелькнул огонек. Раз, другой, преломился от угла и скользнул по обломкам крыши возле меня.

— Стар! — разнесся зычный голос над темным небом. — Брэндон!

— Я тут! Тут! — истошно закричал, забыв о боли во всем теле и рванув туда, где мелькал спасительный свет фонарика, похожий на заплутавшего светлячка.

— Брендон! — темная фигура мужчины направила на меня руку с фонарем, и его свет на миг ослепил. Я прижал ладонь к глазам, и кивнул, сглотнув. Помощь пришла! Какая бы ни была, но помощь пришла!

— Сын, — огонек скользнул в другую сторону, и пришлось несколько раз сморгнуть, чтобы вернуть зрение, потому что все резко стало темным. — Сын!

#тайное становится явным

— Я несколько раз пересмотрел видео из вашего дома, когда оттуда выходили девушки, и это показалось мне подозрительным — они выходили слишком рано. Не так себя ведут фанатки хоккеистов, которые накануне разбили в пух и прах команду неприятеля, — отец продирался по узкому коридору вслед за мной, и, с трудом дыша, говорил. Подозреваю, что темная каменная кишка давила на его сознание сильнее, чем на мое, и ему было психологически трудно находиться в замкнутом пространстве, потому он впервые за много — много лет говорил мне наедине больше слов, чем прежде.

— Естественно, когда оказался в вашем дома, никого там не обнаружил, но получилось отследить, куда вы выехали.

— Похоже на сталкерство, — вырвалось у меня прежде, чем я успел подумать, что говорю это вслух.

Однако отец сделал вид, что не слышит меня.

— Первородный Дух — это очень, очень серьезно. Он таится под землей, в Бескрайней Мгле, и, если найдут подходящий сосуд, призывают его, чтобы завладеть им. Это может быть и человек, и маг…А если прорвется наружу, то начнется хаос и бесчинства. Могут пострадать все…

— Как ты оказался здесь? — я остановился, чтобы подождать, пока отец, пыхтя и проклиная шепотом узкие стены коридора, догнал меня.

— Ритика Олсен, которая дала вам машину, показала, как можно отследить ее местонахождение. Я вызвал преподавателей-магов из Йелля, но, кажется, прибыл все равно первым.

В этой темноте, в этом длинном, бесконечном коридоре, который все не кончался и не кончался, когда все время швыряло то в жар, то в холод, наш разговор с отцом казался мне сюрреальным. Потому что мы говорили. В этом был виноват или страх замкнутого пространства, или волнение от грядущей встречи с Духом Огня, но он впервые вел разговор так, как это делают нормальные люди… И это совсем не добавляло уверенности в том, что все в порядке, что все закончится хэппи эндом. Предчувствие большой морозной перчаткой схватило сердце и начало сжимать его так сильно, что в грудной клетке запекло.

— Не волнуйся, сын. Мы вытащим Стар оттуда, — он коснулся моей спины пальцем, легонько, но я почувствовал. В этом прикосновении мне почудилась куда большая забота, чем он хотел показать, и извинение за долгие годы своего молчаливого траура, и что-то еще, родственное, забытое, теплое…

И тут же перед глазами встали воспоминания, когда все было совершенно другим — отец был радостным и спокойным, умел улыбаться, и целовал маму на прощание, выходя из дома. Она всегда поддерживала нас, какие бы грозы не гремели над домом, и всегда согревала своим теплом, улыбкой и лаской.

И сейчас, в этой темноте, в шаге от того, чтобы потерять собственную любовь всей свой жизни, я внезапно понял отца.

Как ему жилось все это время? Одному, в этой темноте, лишенному ласкового теплого солнечного света, который дарила его настоящая любовь, отраженная в маминых глазах. Как он мирился с этой потерей, когда видел перед глазами маленькое невзрачное напоминание в моем лице о том, что могло было быть? Все разрушенные планы и мечты о счастливом будущем, о правильном настоящем.

Как странно, но именно сейчас, в этих жестоких условиях, в которые поставила меня судьба, я по-другому посмотрел на отца. Наверное потому, что впервые задумался без собственной ущемленной гордости не о себе, а о нем, и потмоу, что оказался почти в такой же ситуации, как он.

Но нет! Не оказался! Не окажусь.

Я спасу тебя, Кэн!

Мы спасем…

— Спасибо, — тихо сказал я, остановившись, повернув голову в сторону, чтобы отец наверняка услышал. — Спасибо…

Вместо ответа он положил руку на мое плечо и пожал его.

— Он мне очень дорог, и…мы должны спасти его, — выдохнул я. И понял, что от моего этого признания не разрушились стены, не ударила молния, я не пал обезглавленный на холодный пол, покрытый изморозью моей магии.

Да, я — тутти-фрутти, и что?! Мне не стыдно признаться в том, кому принадлежит мое сердце.

Понятия не имею, как там они строят свои отношения, как это вообще возможно, но я могу сказать четко и ясно теперь, в этой давящей пустоте неизвестности: я люблю Кэна Стар. Люблю. И готов на все, только бы спасти его из заточения Духа.

— Не бойся, сын. Нашей магии должно хватить на первое время, чтобы удержать его в узде, а там, надеюсь, прибудет помощь.