Андрей Чернецов - Серебряный осел
Жарко? Да, не холодно. Что ж вы хотели, весна на дворе. Освежиться? Не помешало бы, конечно. Нет, вина не нужно. Дядюшка Номарх при исполнении. Пива? Это можно. Только чтоб похолоднее. Спасибо, спасибо, люди добрые. Уважили.
Нет, мил человек, не могу. И не проси. Два года до пенсии осталось. Ох, знал бы ты, что за человек наш сиятельный Аменемхет… Хуже собаки… Ой, я этого не говорил, вы не слышали. Пусть пошлют ему боги здоровья. Еще пивка? Да, не помешает. Ну, ваше здоровье.
Эх, была не была. Авось и не увидит, Бес хвостатый. Только вы быстренько, быстренько. Туда-сюда. Одна нога там, другая — здесь. Я вдруг чего сигнал подам. Закукарекаю. Вот так: ку-ка-ре-ку! Тьфу ты, с чего разорался? Жарко!
А это чего? Прибавка к будущей пенсии? Ого! Я в месяц столько не зарабатываю. Восемь, девять, десять, одиннадцать… Двенадцать денариев! Да благословит вас Великая Девятка! Благодетели, милостивцы. Смотрите, сколько душе вашей угодно будет. И ослик, если вдруг нужда припечет, пусть не сдерживается. Только отойдет куда-нибудь в укромное местечко, чтоб не прямо посреди дорожки…
Они еще долго слышали его благословения, посылаемые смотрителем в спину «щедрым и милостивым господам».
Некрополь представлял собой длинную вереницу пещер, некогда замурованных и запечатанных, но с течением времени бесцеремонно откупоренных и большею частью разграбленных.
Коридор и пещеры освещались факелами и «вечными лампами», изобретенными в глубокой древности египетскими жрецами. Их неровное мерцание выхватывало стены, расписанные причудливыми картинами, массивные гранитные саркофаги, алебастровые и базальтовые статуи богов и нашедших здесь последний приют людей.
Других посетителей, кроме их троих, не наблюдалось.
Кару было немного жутковато. Нехотя признался сам себе, что ни за что не стал бы бродить здесь в одиночку.
Сколько раз ему твердили наставники, что бояться следует не мертвецов, а живых людей. Однако хотел бы он посмотреть на физиономии мудрых воспитателей, окажись те сейчас на его месте.
Чем-то потусторонним веяло от всех этих камней и изображений. Казалось, что они затаились, только притворившись неживыми, а сами пристально наблюдают за наглецами, посмевшими нарушить их вечный покой.
От таких мыслей бешено заколотилось сердце. Стало трудно дышать, как будто чья-то мощная рука сдавила горло.
Юноша даже закашлялся и принялся массировать гортань.
— Что с тобой, вьюнош? — забеспокоился Вареникс. — Аль что-то чуешь?
— Н-не знаю, — слегка запинаясь, ответил Кар. — Грудь теснит. И тревожно.
— Да? Может, уйдем восвояси, от греха подале?
— Нет, — тихо, но твердо молвил царь-изгнанник. — Пойдем дальше.
— Эх вы, люди! — пристыдил их ослик. — Вечно на вас не угодишь. Посмотрите только, какая красотища кругом! Какая мрачная мощь. Слова и мысли так и рождаются! Послушайте-ка:
Неяркие блики упали,Таинственный куб осветив.То гроб. Не великий, не малый,Не так, чтобы очень красив.Опутан густой паутиной,Как узник, всегда одинок.От всех в стороне, на стремнине,Последний владыки чертог.Лишь редко турист одинокийСюда невзначай забредет.Проведать покойного бога,Что здесь уж давно не живет…
— А, каково? — хвастливо задрал голову длинноухий, ожидая похвал.
Спутники промолчали. То ли не поняли поэтических красот, то ли осмысливали гениальное произведение.
— О каком, бишь, гробе ты это сочинил? — поинтересовался лесной князь.
— Вон о том, — ткнул мордой Стир в сторону одной из пещер.
— А почему именно о нем? — спросил и Кар.
— Да откуда ж я знаю? Сложилось и сложилось. Будто кто толкнул, говоря: «Посмотри на меня, путник. Поведай обо мне людям».
— Нуте-с, нуте-с, — пробормотал себе под нос леший. — Полюбопытствуем, кто здесь болтает с живыми.
Они прошли в помещение.
— Плоховато же дядюшка Номарх за своим хозяйством присматривает, — покачал головой Вареникс, глядя на мощные кружева паутины, действительно опутавшие саркофаг.
И никаким кубом он не был. Это уж рапсод приврал для того, чтобы не сбиться с размера. Обычная прямоугольная коробка из черного гранита.
За пылью да паутиной не было никакой возможности прочитать надписи, вырезанные на поверхности саркофага.
Кто же там покоится?
Возможно, настенные рисунки помогут определить хозяина тробницы?
Фрески были по-настоящему роскошными. Чувствовалось, что покойник был при жизни птицей высокого полета, поскольку украшать его последний приют доверили подлинным мастерам.
Большая часть изображений представляла собой иллюстрации к священной «Книге Мертвых», повествовавшей о путешествии души усопшего в царство Осириса. Но были здесь и картины из повседневной жизни покойного. Вот он охотится на крокодилов и птиц. А тут наблюдает за возведением какого-то дворца или храма. И снова такой же сюжет. На следующем почивший был представлен в жреческом одеянии, совершающим воскурения перед богом Птахом.
— Наверное, — догадался Кар, — он был жрецом и царским архитектором.
— Верно, — похвалил его Вареникс. — А сии писульки разобрать сумеешь?
Ткнул пальцем в иероглифы.
— Попробую.
Юноша принялся разбирать священные письмена.
— Приветствую вас, коровы и бык, даруйте Осирису Хемуасету хлеба, и пиво, и пищу в подношениях, и наделите его пищей, и сделайте его Ка совершенной в загробном царстве.
— Ничего себе! — возмутился Стир Максимус. — Коровы и бык! Ну и обращеньице! А чего он еще и ослов не приплел?!
— Он же не к нам обращается, а к богам, — пояснил тартессит. — К семи небесным коровам Хатхор и быку Апису.
— Так бы и говорил.
— Это резчики из экономии места пропустили. Верующим египтянам и без того понятно было, о чем речь.
— Выходит, жмурика звали Хемуасетом, — наморщил лоб Вареникс. — Жаль, нашей премудрой девы нет. Авось и припомнила бы, кто да что.
— Знакомое имя. — Юноша слегка обиделся, что его не сочли столь же ученым, как Орланда. — Где-то я его слышал…
— Ну-ну, паря, вспоминай. Любопытно же.
Царь принялся ворошить знания, полученные от учителей и из книг дворцовой библиотеки.
Ой, да как же он сразу не догадался. Однако странно…
— Что, странно? — вмешался леший.
Он что, мысли читает? Или Кар это вслух сказал?
— Мне кажется, что этот Хемуасет — старший сын Рамсеса Великого. Выдающийся ученый и мудрец. Верховный жрец Птаха Мемфисского и главный царский архитектор. Строитель храмов Амона в Фивах, Серапеума в Мемфисе и этого города, Пер-Рамесеса.
— Эвон как, — уважительно протянул Вареникс. — А чего странного-то?
Мальчик пожал плечами:
— Я читал, что он вроде бы покоится в Мемфисе, прямо в Серапеуме, который Хемуасет и возводил.
— Так бывает, — вмешался Стир. — У нас в Ахайе иногда возводят ложные гробницы, чтобы почтить память выдающегося человека. Кенотафами называются.
Он просеменил к саркофагу и дунул на него, чтобы удалить пыль да паутину. Рапсоду хотелось получше рассмотреть гроб, где упокоился столь выдающийся человек древности.
— Осторожно! — воскликнул Кар, зажмурившись и закрывая пальцами нос и уши.
Клубы пыли взлетели под своды помещения.
Стир Максимус громко чихнул.
— Погляди-ка, никого там нет? — попросил вполголоса Гавейн.
Парсифаль осторожно, чтобы не выдать себя, высунул нос из пещеры, находившейся рядом с той, куда зашли их будущие жертвы.
— Вроде как пусто.
— Чудненько. Тогда начнем?
— Пожалуй, — как-то вяло согласился блондин.
Крепыш состроил ему зверскую рожу.
— Гляди у меня, тютя. Не приведи Хонсу, снова напортачишь!.. Своими руками убью!
— А я чего? — стал оправдываться молодой человек. — Я ничего. Когда я тебя подводил?
— Ты че, прикалываешься?! — диким зверем взревел Гавейн, задыхаясь от бешенства. — А кто…
— Тсс, — приложил палец к губам Перси. — Слышишь?
В соседнем помещении кто-то надрывно чихал. Вероятно, именно это обстоятельство способствовало тому, что вопль крепыша остался не услышанным неприятелями.
— Чегой это они? — не понял бородач. — Копают? Ищут?
— Откуда мне знать? — хмыкнул блондинчик. — Я сквозь стены видеть не умею. Не то что наш понтифик.
— Ну-ну, — погрозил кулачищем Гавейн. — Ты на батюшку не очень-то наезжай, елы-палы. А то живо схлопочешь по первое число.
— Стукач! — прошептал Парсифаль и сплюнул.
С кем на дело идти приходится. Шваль, клятвопреступник, изменник. И туда же, в рыцари Стоячих Камней.
Внезапно по спине пробежал холодок. Блондин поежился.
Рядом натужно закашлялся его напарник.
— Ох, м-мать перем-мать! — задыхаясь, просипел крепыш. — Ничего не вижу! Никак, помираю!
Парсифаль ощутил то же самое.
Свет в пещере померк. Сначала погасли факелы, а вслед за ними, помигав, потухли и «вечные светильники».
