Илья Новак - Мир вне закона
– Святая? – подковырнул я.
– Нет, мля, не святая. Обычная. С бедлей, мля.
– С петлей? Повесят, что ли?
– Гаг бить дать, бовесят… мля!
– Хреново тебе, – посочувствовал я. – Наверное, веселишься теперь?
– Да. Хохочу, мля, до усрачги. Дагой веселый, что ходь сейчас на гладбище. А дебя за чдо?
– Не знаю.
– Може, приняли вас за агендов Сбена Гленсуса? А он, мля, с нашим начальством не в ладах. Догда и вам хреново бридется…
– Чоча! – заорал я во всю силу легких. – Лата! Пат-Раи, вы здесь?
– Здесь, мля, – донесся после паузы из дальней клетки приглушенный голос Латы. – Сидим тут и слушаем ваши интеллигентные разговоры. Уши вянут, желтеют и опадают. Чего вопить, спрашивается?
– Скучно мне, – буркнул я и, отцепившись от прутьев, присел на ажурный пол.
Внизу Бабуазье продолжал медитировать. Ни к каким результатам поднятый мной тарарам не привел – меланхолия паучника казалась непрошибаемой.
Я опять взялся за прутья и крикнул:
– Смолкин, а вы здесь?
Ответа не последовало, и я, набрав в грудь побольше воздуха, собрался уже огласить город самым душераздирающим ревом, на который только способен, но тут голос фенгола произнес прямо за моей спиной:
– Я здесь, Салоник. Пожалуйста, не кричите так…
* * *Я шарахнулся в сторону, споткнулся и сполз спиной по клетке.
Посреди шара висел фенгол!
– Уф, – прошептал я в полном изумлении и покосился вверх. Колпак, как и раньше, оставался надежно закрытым. – Но как… как вы сюда попали?
Фенгол опустился и принял вертикальное положение, почти касаясь ногами шара. Я увидел, что Смолкин чем-то крайне сконфужен. Лицо покраснело, он моргал и морщился.
– Чего это с вами?
Потупившись, он некоторое время молчал, а затем пробормотал подрагивающим от смущения голосом:
– Только вы никому не говорите, ладно?
– Хорошо, – согласился я. – Никому ничего не скажу. Буду нем, как улбон. Ну, так чего?
– Я… – Он прикусил губу, умоляюще посмотрел на меня и наконец решился: – Я проник сюда через Шелуху.
Сначала я не понял, о чем он, но затем вспомнил рассказ Муна Макоя. Все равно мне это ничего не объясняло.
– Ну а дальше?..
– Вы не понимаете? Шелуха – это…
– Клипат. Оболочка реальности, в которой обитают эти… отходы разума и… Неосознанные желания и продукты сознательной мыследеятельности… В общем, слышал о ней. Так как вы туда попали без РД-машины? Вы что, в самом деле колдун?
– Нет, я не колдун. Я не могу путешествовать через реальности без посредства РД-устройства, но, задействовав особым образом определенные участки мозга, способен сконцентрировать энергию, достаточную для выхода в Шелуху. Это то же, что и левитация, только… Ну, в общем, мы родом из реальности с давно развившейся технологией. Реальность крайне загрязнена, а токсичные отбросы и общий радиоактивный фон, действующие из поколения в поколение, привели в конце концов к изменениям генетического кода и вызвали мутации, которые…
– Говорите понятнее, Смолкин!
– В общем, когда вы стали кричать, я понял, в какой вы клетке, переместился в Шелуху, преодолел там определенное расстояние, которое высчитал заранее, затем вернулся в реальность-серцевину… и вот я здесь…
– А чем вы так смущены?
– Но ведь там эти самые неосознанные желания… Они… Ох! – Фенгол в полном расстройстве махнул рукой. – Представьте себе: результат работы коллективного бессознательного… подавленные сексуальные влечения всех разумных, населяющих Ссылку… Нет, это слишком большая нагрузка на мою психику! После окончания этого дела – если, конечно, останусь жив – обязательно займусь медитациями, нравственным самосовершенствованием, дам обет не пить и не курить… Хотя я и так не курю и почти не употребляю алкоголь… Не вступать ни в какие отношения с женщинами… Хотя в нашей диаспоре их почти нет, и я до сих пор еще… гм…
– Все, хватит болтать, – перебил я. – Вы можете переправить в Шелуху меня?
– К сожалению, для этого потребуются усилия по крайней мере двоих представителей моей расы.
– Так что вы думаете делать дальше?
– Я как раз потому и выбрал именно эту клеть, чтобы выслушать ваше конструктивное предложение по поводу того, как нам теперь поступить.
– Ага, очень хорошо! Тогда у меня есть конструктивное предложение: поскольку справиться с Бобуазье вы вряд ли сможете, то вытащите у него нож. Я приметил, что на его заду слева болтается нож в плетеных ножнах. Он, по-моему, не пристегнут и никак не закреплен. Так что вычислите расстояние и приступайте. Нож принесете мне.
– Кто это – Бобуазье?
– Тот паучник внизу, который охраняет нас. Нож висит в ножнах на его заднице. Поняли инструкции? Давайте быстрее, Смолкин!
– Но… как же я достану его?
– Как-как? Так же, как попали сюда.
– Нет! – Фенгол отпрянул и прижался спиной к прутьям. – Я не смогу заставить себя вторично смотреть на это… Моя, э… тщательно лелеемая сублимация полетит ко всем чертям…
– Да ладно, Смолкин. Что там такого страшного? Пусть вы совсем невинный мальчик, но неужели вы никогда не рассматривали всякие… интересные картинки? Представьте, что это то же самое, только в объеме…
– Нет! – Он поднял руки, словно защищаясь. – Салоник, вы не понимаете – все те жуткие извращения…
– Слушай, ты! – тихо и угрожающе зашипел я, медленно наступая на него. – Нас всех повесят, если ты не сделаешь этого. Начинай, быстро! А то я сейчас здесь устрою такое жуткое извращение, что от твоей психики останется одна сплошная сублимация. Ну, быстро!
У него была интеллигентная податливая натура. Добиться, чтобы он сделал нечто нужное тебе, не так уж и трудно. Другое дело, как он это провернет…
Смолкин сдался.
– Мне несколько мешает вот это, – пробормотал он, указывая себе за спину.
– Что там у вас? – спросил я. – Крылья?
– Вы, конечно, шутите. Я ведь, в отличие от вас, привязан…
Фенгол повернулся, и я увидел, что от его шеи вертикально тянется ремень, конец которого исчезает в воздухе.
– Ух ты! – сказал я, шагнув к нему. – Вы хотите сказать, что начало этого ремешка привязано к прутьям в другой клетке и висит сейчас там?
– Да, это так.
Ремень был завязан на два узла, для верности перетянутых сверху тонким прутом. Я вцепился в него обеими руками. В результате недолгой борьбы, ценой сломанного ногтя и исцарапанных пальцев мне удалось сладить с прутом и узлами. Ругаясь сквозь зубы, я сунул ремень в карман и рявкнул:
– Все, хватит! Теперь приступайте!
Он посмотрел вниз, на паучника, что-то прикинул, тяжело вздохнул, поправил очки и начал растворяться в воздухе. Я захлопал глазами. Нет, чего-то подобного я и ожидал, но все равно привыкнуть ко всем этим штучкам нелегко. Фигура Смолкина истончилась так, что сквозь нее стала проступать клетка, и исчезла.
Я приник к просвету между прутьями.
Внизу, за спиной паучника, сформировалась горизонтальная парящая фигура с вытянутой в сторону Бобуазье рукой. Другой рукой Смолкин опять поправлял очки. «Эх, ничего у него не выйдет! – с отчаянием подумал я. – Этот недотепа обязательно лопухнется! Или чихнет в самый неподходящий момент, или еще чего-нибудь отчебучит. А может, паучник просто почувствует, что кто-то появился у него за спиной, и тогда все пропало. Если бы как-нибудь отвлечь его…»
Внизу фенгол, двигаясь очень медленно, все еще тянулся к ножу.
Боба выпрямил спину, будто прислушиваясь к чему-то.
Я сел и немелодично заорал первые пришедшие на ум куплеты-частушки из тех, что распевают уличные барды Западного Ливия:
Как на горке, на гореМилку встретил в феврале.Мы с ней долго…
Несмотря на то что собирался как раз раззадорить возможных слушателей, я все же решил слегка подредактировать текст:
…В общем, тра-ля-ля,Пам-па-рам отморозил я себе!
Рука Смолкина медленно опустилась на рукоять ножа. Боба поднял голову и, морщась, покрутил пальцем у виска. Я продолжал верещать:
Эй, пойду гулять на речку,Милого там встречу…Если милый… будь здоров,То меня он… тра-ля-ля!
– Таланд! – умиленно просипел Крантуазье из соседней клетки. – Бравильно, сбой мне беред смердью что-нибудь дагое… бронигновенное.
Фенгол наполовину вытащил нож из ножен Боба, который теперь уже ни к чему не прислушивался, а ссутулился и закрыл уши руками. Я продолжал изгаляться над окружающими и над самим собой:
Заплачу один мерцал,И пойдем на сеновал…
Смолкин извлек наконец нож и стал исчезать.
Заплачу я целых пять,До утра не будем спать!
Фенгол исчез, и я замолчал.
– Уиш, что с тобой? – донесся до меня жалостливый голос Латы. – Ты так перевозбудился после того, что произошло на телеге?
Раздалось ворчание Чочи:
