Антон Краснов - Миссия «Демо-2020»

Царь так и застыл на месте от удивления. Меншиков выдохнул что-то вроде «гидропирит тебя в карбидовые смолы!». Язвительный бес Сребреник же прокомментировал:

«Достижение западной цивилизации безотказно действует на варварский ум. А все куда как просто: дистанционное управление, встроенное в подушечку пальца этого хитрого Пита Крепкого. Этот пульт на всю технику действует, начиная от компьютера и плазменного телеэкрана, но вот беда, в доме боярина Боборыкина с техникой скудновато, приходится ограничиваться наглядными пособиями – вот этим ловким галионом то бишь».

Но Петр конечно же не мог слышать Сребреника. Он вообще ничего не слышал. Некоторое время царь даже не дышал. Потом, как того опасался Буббер, снова полез целоваться и громогласно объявил:

– Такие мастера мне надобны! Аи да Боборыкин, каких умельцев собрал у себя в доме, даром что сам тюфяк тюфяком, борода в полоску! Данилыч, а куда наш боярин подевался-то?

– А он под стол закатился, – объявил Меншиков, не менее саркастичный, чем неуемный Сребреник, – почивает там на мягком плече попа Бульки, пьяного по все дни и ночи.

– Ладно, будет ему моя милость… – начал было Петр, но тут его взгляд остановился на Афанасьеве. Вспомнил государь, что только трое из четверки показали ему свои таланты и подтвердили их делом. Теперь настал черед Афанасьева. Петр с некоторой иронией оглядел его священническое облачение и произнес:

– А ты в самом ли деле поп или ряженый? Что-то не верится мне. Хотя все попы – прохиндеи. Взять хотя бы собутыльника нашего, попа Бульку, который сейчас под столом опочил после бурного шумства. Так тот поболее с Ивашкою Хмельницким дружен да с всешутейшим патриархом, нежели с требником да Писанием. В чем же ты искусен?

– Я, государь… – начал Афанасьев и вдруг с удивлением обнаружил, что его язык начинает прилипать к гортани. Афанасьев оглянулся, чтобы найти поддержку в своих товарищах, однако же обнаружил на лице Сильвии саркастическую усмешку, Пит Буббер стоял с совершенно непроницаемым выражением лица, а Ковбасюк и вовсе смотрел куда-то вниз, видимо крепко заинтересовавшись напольным покрытием боярского дома. Зато встрепенулся бес Сребреник; этот последний, если верить его собственным россказням, вообще обладал потомственным умением обращаться с лицами царской крови (напомним, что сам Сребреник утверждал, будто его давний предок вселился в царя Иоанна Грозного, и в процессе и по последствиям оного вселения Иван Васильевич поменял взгляды на жизнь и окружение и принялся чинить безобразия и душегубства). Сребреник нашептал Афанасьеву:

«А ты, Владимирыч, кгррррм!.. скажи ему, хе-хе-с, что ты и получше машинку можешь показать, а стоит она в подвале у боярина Боборыкина. Боярин валяется под столом, а машина в его-с подвале-с».

Наверно, Сребреник на самом деле имел дар внушения, потому что Афанасьев дословно повторил все эти слова царю Петру, процитировав даже традиционные сребренические междометия типа «хе-хе» и тому подобные экстатические восклицания. Царь Петр Алексеевич встрепенулся, принял из рук Алексашки Меншикова чашу, выпил ее одним махом, а потом возобновил занимавший его разговор:

– Да вы, я смотрю, все тут кудесники собрались. Чудесная машина, говоришь? Ну, показывай, что ли? Эй, Кузьма Егорыч! Ну, будет, будет. Не серчай, боярин. Я тут у тебя вон каких умельцев обнаружил. Знать, ты и в людях разбираешься, а не только мошну копишь да сало на пузе отращиваешь в три пальца.

Афанасьев растерянно оглянулся на полновластную главу миссии. Госпожа фон Каучук недобро прищурила свои и без того довольно узкие глазки, наследие отца-полукитайца, и выговорила:

– Государь Петр Алексеевич, дозволь молвить.

– Да что ты так кругло? – по-мальчишески возмутился Петр. – Одета вроде как не по-нашему, а говоришь, что мои бояре дремотные. Те тоже норовят в ноги упасть, покувыркаться, за руки хватать, приговаривать «дозволь, не погуби повинную голову…» и прочую чушь. Ты дело, дело говори!

– В подвале в самом деле стоит хитроумная машина, – сказала Сильвия, – но на нее могут взглянуть только твои глаза, Петр Алексеевич.

– Негоже такие хитрые механизмы разглядывать кому ни попадя, пьяным бражникам, – вдруг ляпнул Афанасьев, на этот раз без малейшего наущения со стороны Сребреника, – конструкция тонкая, а вдруг что сломают, потом твоему же государству убыль будет великая.

Сильвия вторично испепелила незадачливого болтуна взглядом. Нетрудно было догадаться по выражению ее лица, о чем она думала в данный момент: какого черта Добродеев (каламбурчик) навязал на ее голову вот этого недотепу, который толком язык за зубами держать не может и развязывает его в самый ненужный момент. А когда нужно говорить, то упомянутый вербальный орган напрочь прилипает к гортани и отказывается ворочаться.

– Желаю зрить чудную машину! – объявил Петр и, не дожидаясь ответа, огромными шагами двинулся к выходу. У самых дверей, обитых ситцевой материей и выглядящих жалко по сравнению с его громадной сутулой фигурой, молодой царь остановился и крикнул: – Алексашка! Со мной пойдешь!

– Сей секунд, мин херц! – Фигура Меншикова, как по волшебству, тотчас же выросла рядом с любознательным властелином России.

Сильвия Лу-Синевна сморщила свое массивное лицо, собрав сначала, горизонтальные складки на лбу, а потом вертикальные – на переносице. Эти тектонические сдвиги на коже продолжались до тех пор, пока Сильвия не решилась и не сказала:

– Государь, видите ли, Александр Данилович, конечно, близкое, доверенное лицо, правая рука и…

Петр нахмурился и перебил:

– От Данилыча у меня нет секретов, – сказал он. – Идем, показывайте свою машину!

– Сюда, государь.

Чудесная система DFGG-MT2020, конечный продукт малаховского проекта «Опрокинутое небо», стояла в полутемном углу, и остаточные сполохи бледно-зеленого пламени стекали прямо по корпусу и затухали у самого пола. Петр на некоторое время застыл, а потом кинулся к машине времени и стал ощупывать ее. Меншиков наблюдал за ним. Его техническая мысль была развита существенно меньше, нежели у его государя, и потому он ограничился восклицанием, в котором просквозило полувосхищение, замешанное на сомнениях:

– Серьезная штуковина, аммиак твою в бензол!

Сильвия подняла руку, и панель на боку машины бесшумно отошла в сторону, и показалась длинная металлическая игла, тускло отсвечивающая серебром. Слабый туман, поблескивающий редкими желтыми искрами, обвивал узкое длинное тело иглы.

– Что это? – тихо спросил Ковбасюк, возникнув за плечом Сильвии. – Неужели… – Тихо! – прошипела та. – Да, это агрегат для забора генетического материала, одна из главных составляющих прибора клонирования.

«Ага, – подал неслышимый для всех, кроме Афанасьева и Ковбасюка, голос бес Сребреник, – все понятно. Если Петр Алексеевич уколется об эту иглу или вообще как-то ее зацепит, хитрая машинка получит образец его ДНК. А дальше, э-хе-хе!.. дело техники, а за ней, как вы сами понимаете, не заржавеет! Ух, ядрешки-матрешки! Как бы это сказал многоуважаемый Александр Данилович: гидропирит твою в глицерин!»

– А что это за машина? – наконец спросил Петр.

– Машина голландской конструкции для фейерверков, кои так почитаются при всех наиболее передовых дворах Европы, – не моргнув глазом соврала коварная руководительница миссии.

– Ух ты! – восхитился самодержец. – Это где ж так ковалось? Так молотом не прокуешь! Тонкая работа! Ну, братцы, – выговорил он медленно, – ну, братцы! Видал чудеса, но чтоб так… Видал у немцев в Кукуйской слободе много диковин: в доме Монса Иоганна, тамошнего виноторговца, видал ящик музыкальный, на крышке коего по дюжине кавалеров и дам, фигурки тонкой резьбы, заводят танец, когда заводят сей ящик. Как будто и сам двигается, как вот твой кораблик, – царь указал пальцем на Буббера, – но истина в том, что там – хитрые законы механики, так говорят немцы. Видел я премудрую зрительную трубку, через которую можно видеть окрестности в большом увеличении. Глянешь – вроде букашка движется, а через зрительную трубку оком раскинешь, ан нет: не букашка, а целый мужик едет на возу, в армяке, борода нечесана… да и много можно увидеть через ту зрительную трубку. Но такого!.. – Петр развел руками. – Такого видывать не приходилось. Как называется сия хитрая машина, для огненных забав, сиречь фейерверков, назначенная?

Надо сказать, что даже красноречивая Сильвия сразу не нашлась, что ответить, да и Евгений Афанасьев, как человек, который обычно за словом в карман не лез, проявил себя в этом смысле не с лучшей стороны. Выручил обычно молчаливый Ковбасюк. Он сказал, довольно ловко подделавшись под местную манеру изъясняться:

– Государь, сия машина запатентована аглицким ученым, и если мы будем раскрывать ее название без его дозволения, то будет большое неудовольствие и зело неприятно. Но если ты, государь, оценишь ее, то аглицкий ученый, быть может, станет торговать с Москвой для пущего развития ремесел и искусств. Петр хитро глянул на Ковбасюка и отозвался: – Аи, плутуешь! Ну да ладно. Подивили вы меня, к давно никто не удивлял! Ну что же! Ты, – он показал на Сильвию Кампанеллу Лу Синь фон Каучук, – будешь отправлена в Посольский приказ[7], дабы вести переговоры с иноземцами о делах торговых и военных. Ты, – он глянул на Пита Буббера, который усиленно щурился на русского царя, – отправишься в Прешпург, будешь обучать моих потешных военным ремеслам и кораблестроению. Тебе же, – сказал он Ковбасюку, – отправиться надлежит в зверинец князя-кесаря Ромодановского Федора Юрьевича, дабы учинить там науку зверям, кои могут быть полезны для наших дел и потех.