Вячеслав Шторм - Женить нельзя помиловать
К стыду своему, должен сознаться, что я не рискнул разубеждать Бородулю и солгал, что по дороге сюда сразился с неким великаном, который, прежде чем испустить дух, ударил меня по голове своей дубиной. И теперь я страдаю дефектами речи и выборочными провалами в памяти. Вот, например, совсем не помню, ни кто такой князь Вольдемир, ни где он живет… «Вот горе-то какое! — всплеснул руками тот. — Хоть как звать-величать-то тебя не позабыл?»
Я уже хотел было назваться, но потом подумал и решил, подобно славным рыцарям прошлого, выбрать себе какое-нибудь вымышленное имя, чтобы благодарные люди превозносили меня за мои деяния, а не за титул и благородную фамилию. Или я не рыцарь… в смысле — не богатырь?! Или я… А что, неплохо звучит! «Меня зовут Илия-богатырь», — объявил я Бородуле. «Иди ты! — вытаращился тот. — Неужто сам Илья?» «Сам», — гордо подтвердил я. «А люди баяли, что тебе еще три с половиной года на печи лежать». «А мне надоело! Когда столько зла кругом, ни один ры… богатырь не смеет не то что лежать, а даже сидеть лишнюю минуту без дела!» — вдохновенно ответил я, с радостью видя на глазах Бородули слезы радости и умиления. Да, в этих землях явно давно не было настоящего защитника! Так я, сам того не зная, поступил на службу к князю Вольдемиру Красно Солнышко.
— А отчего у князя такое странное прозвище? — Испросила Глори, когда рассказчик перевел дух. — О, ваше высочество, нет ничего проще. Достаточно взглянуть на лицо этого господина, и все сразу становится ясно. Видите ли, оно у него круглое, как блин, и нездорово красное. Подозреваю, что Вольдемир страдает полнокровием, что вкупе с его страстью к крепким спиртным напиткам и невоздержанностью в отношении прекрасного пола весьма прозрачно намекает на возможность скорого апоплексического удара.
— А почему вы сказали, сэр Шон, что поступили на службу, сами того не зная? Разве это не был осознанный выбор?
— И да, и нет. Я, разумеется, был совсем не против поступить на службу к какому-нибудь могущественному и достойному правителю, тем более что в болоте утонул мешок со всем моим имуществом, но сперва желал немного освоиться в Пределе. Однако судьба распорядилась иначе. Сначала мы мылись в бане, и я едва не преставился — мой радушный хозяин напустил такого пару и так крепко отхлестал меня березовыми ветками, что в конце я самым малодушным образом взмолился о пощаде. А потом мне, едва стоящему на ногах, поднесли литровый ковш местного меда и приказали выпить его залпом. Больше о том дне я ничего не помню.
Очнулся я в телеге, лежа на мягких шкурах. Телега двигалась, немилосердно скрипя и подпрыгивая, а голова моя болела так, будто по ней и впрямь кто-то стукнул дубиной. Не удержавшись, я тихо застонал.
«Очнулся?» — поинтересовался сидящий на козлах Бородуля. Говорить я не мог, лишь слабо кивнул. Но даже от этого невинного движения меня так замутило, что я сжал виски руками. «Эк тебя, бедолагу! — сочувственно вздохнул бородач, извлекая откуда-то большую плоскую флягу. — На, полечись». Глотнув из фляги, я тут же вновь провалился в небытие. Краткое просветление возникло в тот момент, когда меня куда-то несли пять здоровых мужиков, а Бородуля бегал вокруг и причитал: «Полегче, братушки, полегче! Все-таки три с лишком года Илюша недолежал, в полную силу не вошел!» Я хотел было ответить, что он не прав, и тут двое передних мужиков с размаху раскрыли дубовую дверь моей головой. Последнее, что я услышал, прежде чем свет в очередной раз погас в моих глазах, было их удивленное: «Гляди-ка! И впрямь — недолежал!..»
— А потом?
— А потом меня неделю лечили в княжеском тереме. То есть «лечили» — это весьма условно, скорее просто без меры пичкали блюдом, приготовленным из сырых яиц, взбитых с сахаром, и категорически запрещали вставать с постели. Все эти издевательства творились со ссылкой на распоряжение придворного лекаря со странным именем Ойболитий. Несмотря на весьма большую власть и влияние на князя Вольдемира, народной любовью лекарь не пользовался. По крайней мере, слуга, приносивший мне еду, шепнул по секрету, что «этому коновалу только волков да кур пользовать, да и то животину жалко!» На седьмой день я не выдержал и категорически потребовал разговора с Ойболитием, либо с князем, либо с обоими сразу. Поскольку данное пожелание я высказывал, небрежно помахивая отломанной от стола дубовой ножкой, лекарь очутился в моей комнате уже через полчаса. Не дав мне и рта раскрыть, он тут же заявил, что рад моему исцелению и уже приказал оборудовать превосходную печь. А если у меня есть какие-то пожелания по поводу того, чем князь может скрасить мой досуг в течение ближайших трех лет, то он, Ойболитий… Тут уж я рассердился не на шутку и, импровизируя на ходу, шестистопным ямбом объяснил лекарю, что любому ритуалу должен быть разумный предел. И если меня немедленно не отведут к Вольдемиру, то Ойболитий сам ляжет на свою печь. Тридцати трех лет не обещаю, но — надолго!
Лекарь заартачился, но я на его глазах отломил у стола вторую ножку и ударом ноги вынес дверь вместе с засовом. На свою беду и мою радость, по коридору как раз проходил сам князь. С другой стороны, как я уже имел честь вам сообщить, лицо у достойного правителя от рождения напоминало плохо испеченный блин, так что большого урона его красоте дверь не нанесла. Отлепив от нее свой нос, Вольдемир выслушал сбивчивые объяснения Ойболития, хлопнул меня по плечу и заявил: «Богатырь! Поедешь Кенарея-разбойника ловить!» Я и поехал.
— Но почему я? Неужели, кроме этого Кенарея, тут больше никто не водится?
Ки Дотт потупился:
— Видите ли, сэр Сэдрик… Во-первых, вы свистели, а во-вторых, объект охоты мне описали как могучего великана с пузом, подобным пивному котлу, и…
— Пузом?!
— Успокойся, милый, — едва сдерживая смех, положила мне руку на плечо Глори. — Так что там дальше, сэр Шон?
— Нет, погоди! Пузом?!
— Хорошо, хорошо. Брюшком. Милым, симпатичным!..
— Что?!!
— Не переживай, босс! — пришел на выручку Глори Бон. — Еще неделька-другая, и ты вновь придешь в форму.
Я только собрался поставить зарвавшегося мальчишку на место, как взгляд мой упал на ремень. Обычный кожаный ремень с массивной пряжкой. Совсем недавно в нем было восемь дырочек. Сейчас — девять. И то, что ремень был на мне, наводило на не шибко радужные мысли.
— Одним словом, — робко продолжил сэр Шон, — в моей голове возник образ слишком крупного для местных мужчины. Так что, когда я заметил у родника ваш силуэт, я подумал… а что мне еще было делать?! — Он чуть не плакал. Я оглядел эту глыбу литых мышц и в очередной раз подивился тому, как причудливо распорядилась судьба. Но потом мой взгляд остановился на нижней части торса Ки Дотта (ни намека на жирок!), и я не смог сдержаться:
— Исходя из полученных описаний, — как следует присмотреться к собственному отражению в воде и треснуть себя по лбу!
ГЛАВА XII
В которой мы, сами того не желая, даем толчок для первого в истории мира межчемоданного общества контрабандистов, а попутно знакомимся с совершенно невозможными близнецами
Само собой, мы не стали посвящать сэра Шона во все детали нашего нового путешествия. С другой стороны, и сочинять ничего особенного нам тоже не пришлось — история амурных похождений Бона так и просилась на страницы рыцарского романа. Влюбленный рыцарь, прекрасная девушка-сирота, жестко-сердечный опекун, нелюбимые претенденты на руку красавицы и драгоценный выкуп… — чтоб мне умереть, если уже на середине рассказа Ки Дотт не принялся подвывать от восторга и пускать слюни!
— …И вот мы очутились в Дальне-Руссианском Пределе, — закончил наконец парень. — И единственная зацепка, которая у нас есть, — эта имя. Друзь. Волхв Друзь.
— Невероятно! — подскочил на месте сэр Шон. — Мы определенно встретились в добрый час!
— О нет! — тихо прошептал я Глори. — Сейчас он заявит, что путешествовать вместе нам назначено судьбой или какую-нибудь подобную глупость.
— Поверите ли, милорды и миледи, но путешествовать вместе нам назначено судьбой!
Глори поперхнулась от смеха, я покраснел от злости. Нет, по сравнению с событиями двухгодичной давности сейчас от сэра Шона куда больше толку, но внешние изменения никак не отразились на его мозгах и длине языка. Я прикинул, что денька через два такого путешествия явно опущусь до человековредительства.
— А что, разве вам не нужно ловить этого… как его… — попытался вывернуться Бон, которого, судя по всему, посетила схожая мысль.
— Кенарея-разбойника? — живо откликнулся детина. — Разумеется, сэр Бон, но перед необходимостью помочь друзьям и благородной даме меркнут все прочие дела. Разве только, — тут он поскучнел и громогласно вздохнул, — вы вновь не связаны обетом отклонять любую помощь.
