Валерия Малахова - Мент, меч и муж
Разумеется, так оказалось лучше. Ливис и Акьен пообещали стать глухими, слепыми, а главное – немыми, меня зачислили в благодетельницы, а путь от здания стражи до дома Крежей за истекшие сутки, увы, не укоротился. Долг службы – отличная штука, благодаря ему у меня до выхода на пенсию сохранится прекрасная фигура. Ладно, ходьба полезна для здоровья, особенно если вовремя уворачиваться от помоев, которые добрые горожане с утра выплескивают из окон. Стараются попасть в сточные канавы, но выходит не всегда. А может, не очень и стараются.
С первого взгляда Таиллия Креж казалась толстой. Но лишнего жира у нее не было – таких девиц иногда еще называют «толстомясыми». Широкая кость, мощные, борцовские бедра при не самой пышной груди – в общем, не уродина, но и явно не загляденье. Ситуацию ухудшало плоское, почти монгольского типа лицо. Почти все недостатки легко бы убрались косметикой, но порядочной горожанке непозволительно. Это Юляшка у нас благодетельница, ей можно, а Тайли Креж и им подобные должны выказывать скромность.
Веки у девчонки напухшие, глаза красные – долго ревела, видать. Я молча посочувствовала, храня строгое выражение лица. Пускай осознает вину, разговорчивей будет.
– Ну, ты понимаешь, что и сама влипла, и родню под каторгу чуть не подвела?
Тайля засопела, попробовала всхлипнуть. Отец ее, похоже, держал в строгости, окрик должен подействовать…
– А ну прекращай реветь! У тебя сейчас один выход: рассказать мне все об этом Юляшкином кавалере. И учти, я с вашей семейкой уже намучилась достаточно, узнаю, что соврала, – никого не пожалею.
Вроде с угрозами не переборщила. Теперь можно немного смягчить тон.
– Да ты не бойся, если будешь говорить правду, так ничего вам не грозит. И Мехмовы не узнают. С чего бы мне им открываться? Они на твоем горбу выехать пытаются, пойми это, а что с тобой случится – им без разницы.
Таиллия еще раз всхлипнула – уже деловито – и открыла рот. Голос у нее оказался низким, почти мужским.
– Гуляла Юляшка с ним, верно говорю. Влюбилась без памяти, Витека и забыла уже. Плакала, когда о скорой свадьбе речь зашла. Верьте, я верно говорю.
– Верю. А что за мужик, с которым Юляшка гуляла, кто таков?
Девица Креж задумалась, закусила губу. Думать получалось туго, но Тайля старалась.
– Приезжий. Издалека вроде. Может, даже из другого мира. Юляшка говорила, мол, ажно из самой столицы, да могла и приврать, верно говорю. С ней случалось временами. Где живет – не знаю, и, сдается мне, ей он тоже не сказал. Места для свиданок не Юляшка точно выбирала.
– Ты его видела, мужика этого?
– Один раз, и то со спины. Высокий такой, статный.
– Волосы какие?
– Не знаю. Темнело уже. Они у нас за домом встречались, Юляшка родным сказалась, будто ко мне идет, а потом в храм завернет, помолиться, а с батюшкой моим и с матушкой попрощалась раненько, чтоб не провожали. За угол завернула, да огородами снова к нам и зашла, в сарае схоронилась. На шею хахалю бросилась, ровно мужу, верно говорю! И целовались!
В голосе Тайли звенели обвинительные нотки, она обличала и взывала к общественной морали. Дорвалась, да? Удачливая подруженька наконец-то допрыгалась, можно ее осудить, можно высказать накипевшее и наболевшее. Ведь это не у нее, не у девицы Креж, есть и жених, и хахаль. Не ей досталось смазливое личико, ладная фигурка, да и богатство тоже не в здешнем доме водится. А у Тайли – суровый батюшка, забитая маменька, братец еще не понять кем выйдет, да и суженый-ряженый, ежели таковой и имеется, не торопится под девичью светелку пылкие песни голосить. Как же не вызвериться на Юляшку, как же не выдать страже все подружкины тайны?
Я слушала спокойно. Ну, противно, и что теперь? Работа у меня – копаться в чужом грязном белье, выволакивать его наружу любыми способами. Не в первый раз. И не в последний, будем честными. Процесс поиска истины всегда сопряжен с… эээ… неприятным запахом, исходящим от отбросов человеческого общества.
Таиллия Креж еще ничего. Обычная дуреха, таких двенадцать на дюжину.
А вот Юляшкин ухажер – типчик весьма и весьма интересный. Высокий, значит, и статный. Это еще нуждается в проверке, романтически настроенные девицы и в сморчке сушеном принца углядят, но главное не это. Главное – девица Мехмова собиралась встретиться с высоким и статным кавалером в ночь убийства Витека. А затем, перепуганная, побежала уговаривать подруг соврать городской страже.
Вопрос – зачем столько суеты?
Нет, конечно, все может оказаться куда проще, чем я предполагаю: Юляшка боится, что всплывет ее связь с посторонним мужчиной, старается замести следы… В Дойл-Нариже к измене жениху относятся куда строже, чем в просвещенном техногенном мире. Патриархальное общество, суровые нравы…
И все равно – что-то здесь не так.
О «хахале» знали лучшие подруги. Их можно попросить не рассказывать страже о постыдной любви. Дескать, не убивал Витека мой красавчик, до зари миловались, жениться обещал… Даже Магря десять раз подумает, прежде чем разболтает. Но Юляшке нужно не прикрыть ухажера, а сделать вид, что она в ту проклятую ночь не выходила из дома.
Значит, мне просто необходимо выяснить, где на самом деле обреталась невеста покойного Витека Кнеля в момент убийства.
Мужика Таиллия толком описать не смогла. Где живет – тоже неизвестно. Я бы, кстати, давно уже сделала из города ноги, будь я причастна к этому делу. Но ведь ходит по улицам Дойл-Нарижа какой-то гад, пристает к Риану…
Возможно, это совпадение.
Возможно, я – юная девственница из знатного рода.
Любое утверждение нуждается в проверке. Но во вторую гипотезу мне почему-то верится с большей охотой.
От дома Крежей было чуть ближе до нашей семейной резиденции, нежели до городской стражи. Желудок требовал достойного с ним обращения, бурчал и норовил подать мозгу петицию о своих правах и моих обязанностях. Можно, конечно, перекусить в таверне, но нестерпимо захотелось увидать Риана, убедиться, что с ним все в порядке. Да и до зарплаты еще три декады, а я уже половину жалованья проела. Муж, конечно, выделит средства на прокорм супруги, но тогда придется распроститься с мечтой о новых дорогих сапожках – ну очень дорогих. Говорить о них Роннену не хотелось – в былые времена он мог купить таких хоть сотню. Брак со мной, а не с единственной дочкой богатого аристократа, сильно подкосил его финансовую стабильность.
Кроме того, лорд Крим копит на собственный замок. Лорд Крим обещал возлюбленной невесте своей, леди Иане, что у них будет уютное семейное гнездышко.
До сих пор не знаю, на кой ляд мне замок и как с эдаким сокровищем управляться. Но огорчать Роннена страшно неохота.
Когда я, наконец, доплелась домой, там меня ждал неприятный сюрприз. В гости пожаловал папаша Айсуо.
Разумеется, формально это его хозяин прибыл вместе с мечом. Но светловолосого мужчину с застывшим лицом и резкими движениями можно было не принимать в расчет. Все знали, кто на самом деле кем владеет. Знали – и ничего не могли поделать.
Ваирманг, Черный Палач. Белоснежная полупрозрачная кожа, слепящая глаза, если долго смотреть. Черная копна волос. Такой же черный, безумный взгляд. И темная полоса стали, которую многие видели лишь однажды в жизни. А больше уже ничего не видели.
Древний меч, сейчас таких не куют. Сейчас в процессе ковки читают заклятья, охраняющие хозяина от прямой мысленной связи с подобным чудовищем. В частности, Илантир, Янтарный Лед моего супруга сделан именно так. А раньше считали, что если человек поддался – значит, слаб. Значит, нечего было брать живой меч в руки.
Ваирманг и ему подобные переубедили мастеров. Но и по сей день встречаются безумцы, готовые ради славы распроститься… с чем? Душой? Сознанием? Я не знаю. Не знаю, каким тупоголовым кретином нужно быть, чтобы взять воплощенный ужас, цельнокованое безумие и сказать: «Это мое!»
Хорошо, Роннен не такой. И с Илантиром общий язык найти можно. А отцу моего живого меча можно лишь подчиниться – или умереть.
Детей у Черного Палача много. И никто не оправдал надежд родителя. Еще один повод для ярости – хотя Ваирмангу обычно не нужно поводов. Но есть Айсуо – мальчишка, чья дорога отлична от прочих. Хрупкое создание, умеющее то, что неподвластно лучшим из лучших. И безбожно тупящее в простейших вопросах, тоже факт. По-моему, это Черного Палача слегка забавляет. Он пытается понять, кого произвел на свет. Айсуо умудрился удивить отца, за подобное ему положена родительская любовь. Бедный мальчик, ибо любовь Ваирманга подчас более жестока, чем ненависть. И высшее ее проявление – оставить любимое существо в покое. Айсуо удостоился – бурные аплодисменты папочке, сумевшему в кои-то веки себя обуздать.
Не пытайтесь понять. Тот, кто поймет Ваирманга, спятит.
