Леонид Каганов - День академика Похеля (сборник)
Порфирич недоверчиво протянул ладонь — бумажка была большая. Неужели червонец? Он непроизвольно отдернул руку, тщательно вытер ее о штаны и только после этого с глубоким уважением взял бумажку.
— Спасибо, сынок, спасибо, дай те Бог Христа!
— Будь! — отрезали широкие джинсы и, прежде чем Порфирич набрался смелости взглянуть в лицо благодетеля, скрылись в толпе.
Пальцы Порфирича теряли чувствительность постепенно. Еще на заводе они превратились в замасленную рабочую мозоль. А когда Порфирич начал вести кочевой образ жизни, еще и покрылись слоем грязи. Но даже сейчас он чувствовал необычную шероховатость бумаги. Неужели червонец? Мысли приобрели ясность и летели узкой вереницей, разминаясь, как солдаты на утренней пробежке вдоль казарм. Порфирич поднес бумажку к глазам. Как живая, на Порфирича зыркнула с бумажки обрюзгшая самодовольная харя, формой напоминающая хорошо отмытую серую картофелину. По бокам хари во все стороны вились длинные, как у бабы, волосы, а высокий лоб вздымался и далеким горизонтом переходил в лысину. Но страшнее всего были глаза — они сверлили Порфирича насквозь неприятным свинцовым взглядом.
— Опять допились до горячки, — сказал Порфирич и испуганно спрятал бумажку за пазуху.
Минуту он стоял так, но вокруг все было обыденно, чертики и червячки не беспокоили. Порфирич снова достал бумажку и смело взглянул на поганое лицо.
— Иностранец, — безошибочно определил он. — Ишь как глаза пучит. Иностранца всегда по глазам узнаешь, даже если молчит и одет по-нашему. Наши так не смотрят. Наши всегда смотрят, кому бы в рыло накидать. Или как бы не схлопотать в рыло. Это уж как выйдет — или-или. А этот гад смотрит и не так, и не эдак. Ровно он смотрит, будто со стороны. Они всегда так со стороны глядят, как наши друг другу рыла месят. На то и иностранцы.
Порфирич с трудом оторвал взгляд от круглых пронзительных глаз и оглядел бумажку. Там повсюду в каждом углу была написана цифра «100».
— Что же это за черт? Мож, долларка? Нет, долларка должна быть зеленая, а эта серая.
Порфирич перевернул бумажку — на другой стороне она была действительно зеленая.
— Там долларка, а тут нет, — удивился Порфирич. — Пойти спросить у кого? Нельзя, отберут долларку нашу.
Порфирич опасливо оглянулся, и в шее снова закололо. Вдруг как вернется тот в джинсах и потребует назад? Перепутал, бедняга.
— Сирень, сирень, девочки! — сказала бабулька у левого уха. — Подходим, берем!
Или подождать его да вернуть? Вдруг не его долларка, а чужая? Порфирич стал чесать в затылке — там как раз чесалось. Подождать здесь или пойти? Бабулька охнула и торопливо сгребла в охапку журчащие кулечки с темными подсохшими ветками. Толпу рассекали плечами два серых жилета. Порфирич быстро зашагал прочь к дальним ларькам.
— Долларка… — размышлял Порфирич. — Это самое настоящее богатство. Наверно, целый ящик. Ящик пива — это же праздник небывалый! И пожрать. А пиво — ясно, что заграничное, кто же наше продаст за долларку? А водка? Водка заграничная не бывает, водка русская. Ее ведь русские придумали. Мы ведь самое главное придумали, чего бы там ни говорили, — водку и Гагарина. А американцы придумали электропробки автоматические. Бомбу придумали на японцев. И пиво в консервные банки заливать придумали. И вот это, конечно, вредительство самое настоящее, потому что банку нигде не примут. Японцы придумали магнитофон, они умные, хоть и узкоглазые. Негры бокс придумали. Армяне придумали на рынке торговать. Армяне самые лучшие люди после наших — всегда дадут, чего выкидывать собирались. А бывает, и свежее дадут — лови, отец, яблоко и вали отсюда, да? Ну а самые бесполезные — евреи, только одно и придумали — Христа распять. Только он их простил. И нам простить велел, так и сказал: простите евреев, даром что сволочи. И верно, хуже их только немцы, которые войну придумали, они и есть самые сволочи. Но все равно водку никто не смог придумать, кроме нас. Американцы пытались, но только вермут придумали. Вермута тоже возьмем ящик. С детства вермута не пили. И портвешка можно взять под это дело ящик. Заграничного. Сколько это уже ящиков получилось? Пива ящик мы хотели и ящик… чего? Эх, память. И пожрать тоже ящик. Эх, повезло так повезло! Только вот где продают заграничное за долларку?
Порфирич остановился и огляделся. Ларьки здесь встречались реже. Он почесал в затылке и направился к ближайшему. Еще постоял немного у витрины, набираясь смелости, но смелости не прибавилось, скорее наоборот. Перед продавцами и милиционерами Порфирич всегда робел. Теперь, когда он стоял у большого, свежеокрашенного ларька, затея купить ящик заграничной выпивки уже не казалась такой естественной.
— Кто мы такие, чтобы заграничного покупать? — бормотал Порфирич. — Обнаглели мы совсем. Ой погонят нас, ой погонят.
Решимость таяла. Порфирич мелкими шажками приблизился к окошку.
— Мать! — просительно сказал он молоденькой продавщице и положил бумажку на прилавок, в истертую железную миску для монет. — Нам бы это… — И тут все слова у Порфирича закончились.
— Сто баксов? — удивилась девушка. — Это вам поменять надо сначала, мы не принимаем.
На «вы» с нами говорит! — подумал Порфирич с нежностью. — Неумелая продавщица, еще не научилась, как разговаривать надо, молодая. Из ее слов Порфирич понял только одно — ему отказывают. Поэтому на всякий случай он просунулся глубже и прошептал хрипло и предостерегающе:
— Христа ради Христа!
— Нет, нам не разрешают, вот там обменник, в павильоне рядом! — Девушка ткнула пальцем куда-то в сторону.
Порфирич понял, что ничего больше не добьется, и с грустью попятился назад.
— Да вот, вот обменник! — Из окошка высунулся рукав желтой кофты и указал Порфиричу направление.
— Ну, дай те Бог Христа… — недоверчиво пробормотал он и пошел, куда указали.
Это был внушительный продуктовый павильон из стекла. Внутри сверкали сыры и колбасы, блестели бутылки и толпились покупатели. А в дальнем углу было слепое окошко с надписью "обмен валют". В очереди к нему стояло несколько человек. Порфирич подошел к павильончику поближе. Через дверь то и дело шмыгали покупатели.
Порфирич знал, что в дверь ему заходить нельзя. Но ведь продавщица зачем-то отправила его сюда? Знала, наверно. Людям Порфирич верил больше, чем своему опыту, поэтому, потоптавшись у входа, все-таки шагнул. За дверью сидел охранник и читал газету.
— Ты чего? Давай отсюда! — пробасил он, лениво подняв взгляд.
— Нам бы долларкой поменяться… — потупился Порфирич и показал бумажку.
Двое рослых парней, разглядывавших бутылки винного прилавка, обернулись. Охранник оглядел Порфирича с ног до головы, пошевелил красными ноздрями, но ничего не сказал и снова опустил взгляд в газету. Порфирич понял, что путь свободен, и засеменил к окошку обменника, стараясь не смотреть на прилавки со сверкающими колбасами. Двое парней переглянулись и преградили ему дорогу.
— Меняться идем… — Порфирич показал долларку и кивнул в сторону окошка.
— Я возьму, — кивнул парень. — Пойдем, эта…
— Не отдадим! — неожиданно для себя сказал Порфирич. — Наша долларка, меняться идем!
— По курсу возьму, без комиссии, — тихо и веско произнес парень.
Второй подошел еще ближе.
Порфирич оглянулся на охранника у входа — тот невозмутимо читал газету. Внимание окружающих, свалившееся на Порфирича в последние несколько минут, сделало свое дело. Порфирич чувствовал себя человеком.
— Не отдадим! — повторил он еще громче. — Меняться идем!
Охранник оторвал взгляд от газеты и повернулся на шум. Порфирич втянул голову в плечи, но парни уже сами отступили к винному прилавку и стали вновь разглядывать бутылки.
Порфирич встал в очередь обменника. От окошка отделилась холеная дама и зацокала к выходу. Охранник углубился в газету. Очередь продвинулась, Порфирич тоже шагнул вперед. Парни у винного прилавка заговорили между собой о своем, изредка поглядывая на Порфирича. Шумно подошла тетка с пластиковой кошелкой, спросила "кто последний?" и брезгливо пристроилась за Порфиричем.
Вот такие санэпидстанцию и вызывают — думал Порфирич, тревожно оглядываясь на кошелку, — позвонит такая районному диспетчеру: бомжи развелись в нашем подъезде, нет житья никакого, приезжайте потравить. И тут уже едет санитарная машина. А в ней баллоны с газом. А сами в масках. Баллоны выкатят, шланги наверх, вентили — р-раз, и весь чердак протравят. И кто спрятаться не успел — тот отходит. А кого газом не взяло, для тех потом на лестнице рассыплют приманку отравленную — бутылки с водкой недопитой, бутерброды. И кто допьет, тот помучится пару часов и тоже отходит. Порфирич никогда не собирал еду на лестницах.
— Мужчина, или меняйте, или отходите! — сказала сзади кошелка, и Порфирич увидел, что окошко освободилось.
