Крэг Гарднер - Другой Синдбад
Тогда, возможно, это приостановленное время дано мне специально, поскольку это последний миг моей жизни, чтобы я успел прочесть последнюю молитву, прежде чем вода сокроет меня.
Но, как ни странно, я, казалось, не приближался к воде. Наоборот, я словно бы удалялся от нее, как будто что-то ухватило меня за пояс и тянуло ввысь.
Сначала я подумал, что мне посчастливилось удостоиться одного из заклинаний Малабалы, но, взглянув на обезьяний корабль, оказавшийся теперь подо мною, увидел, что маг был, казалось, единственным из всех людей и обезьян, кто не смотрел в небо и не указывал на меня, а, похоже, продолжал переводить что-то публике, которая его больше не слушала.
Следующей моей мыслью было, что гигантская Рух снова вернулась и похитила меня. Но разве смогла бы птица столь огромная, у которой каждый коготь был с меня величиной, так искусно сманеврировать, чтобы ухватить меня за пояс? Итак, ничего не поделаешь. Мне придется извернуться, чтобы увидеть, что происходит надо мной. Я, насколько мог, изогнул спину и шею.
Никаких сомнений быть не могло. Что-то действительно держало меня за пояс и поднимало в небо. Но при виде истинной причины происходящего дыхание застыло в моей груди.
Существо надо мной, с одной стороны, безусловно, было птицей, поскольку оно держало меня золоченым когтем, находившимся там, где подобало бы быть, и было с ног до головы покрыто ярко-желтым оперением. Далее две руки существа, хотя и оканчивались каждая преизящнейшей кистью, также по всей длине были оперены и использовались как крылья, ловя воздушные потоки высоко над океаном. Но хотя это создание было отчасти птицей, тело его было во всех иных отношениях человеческим, и это была прекрасная, изящная женская фигура, ни по форме, ни по размерам не отличавшаяся от стана нимфы, которую я встретил под водой.
— Вот так, человек! — прокричала мне женщина-птица сквозь свист ветра. Голос ее был мелодичен, каждое слово звучало отдельной нотой. — Ты сможешь отблагодарить меня, когда мы доберемся до моего гнезда!
И моя спасительница отвернула от меня голову и с удвоенной энергией замахала крыльями. Я посмотрел вперед и увидел, что мы направляемся к острову, и что посреди этого острова стоит огромная мрачная скала, столь высокая, что вершина ее терялась в облаках. И, поскольку мы поднимались все выше, я понял, что именно в эти облака и несет меня моя избавительница.
Итак, я висел в небе, много выше, чем если бы забрался на самый высокий минарет во всем Багдаде. Странное умиротворение снизошло на меня здесь, столь высоко над миром. Сюда не доносились ни гул моря, ни шумные споры обезьян и людей. Здесь были лишь чистый холодный воздух и свист ветра, перемежающийся ритмичными взмахами крыльев женщины-птицы.
Я снова глянул вниз и увидел, что корабль обезьян тает вдали. Корабля, на который изначально был оплачен мой проезд, нигде не было видно. После того как мы оказались во власти обезьян, наши человеческие капитан и команда, должно быть, сразу пришли к взаимопониманию и удрали подальше от такого соседства так быстро, как только смогли.
Зрение мое затуманилось, поскольку мир вокруг побелел. Мы влетели в облака. Воздух тоже стал холоднее, и я чувствовал, как студеная влажность забирается мне под одежду.
Перед нами неясно вырисовывалась огромная черная скала. Это была горная вершина. Женщина-птица издала высокий пронзительный крик, словно приветствуя родные скалы, и мгновение спустя крик ее эхом возвратился обратно, будто камни в свой черед приветствовали ее.
Мы, кажется, снижались, хотя в этом облаке трудно было точно судить о расстояниях и углах. Я снова извернулся, чтобы взглянуть на свою спасительницу. В этом приглушенном свете ее оперение, казалось, светилось тусклым оранжевым огнем, будто факел, пылающий в тумане.
И как раз когда я повернулся посмотреть на нее, ее коготь выпустил мой пояс, и я упал. Я услышал ее смех, что-то среднее между чириканьем воробья и сладостной ночной песней соловья.
Я упал на что-то мягкое. Оглядевшись, я увидел вокруг много тряпок и соломы, полоски тканей, беспорядочно переплетенные с длинными травинками.
Женщина-птица опустилась рядом со мной.
— Добро пожаловать в мое гнездо, — сказала она.
Значит, это — ее дом? Я посмотрел вокруг и увидел, что хотя сооружение, где я теперь находился, было просторным, как внутренний двор во дворце Синдбада, сделано оно было по большей части из соломы, а по всему периметру округлого пола полого уходили вверх стены, сделанные из того же материала. Это действительно было птичье гнездо, только раз в сто больше любого другого гнезда, какое я когда-либо видел.
— Смиренно благодарю тебя за мое спасение, — сказал я женщине-птице, почтительно склоняясь перед нею. — Если бы ты не поймала меня за пояс, очень вероятно, что я утонул бы.
Сказав так, я поднял глаза, потому что снова услышал смех, и заметил, что вблизи лицо женщины оказалось изумительной красоты, а ее почти человеческие черты покрыты тончайшим пушком чистого золотого цвета.
— Я не могла позволить, чтобы тебя заполучила моя кузина, — сказала женщина-птица. — Ты вот-вот должен был погрузиться в морские глубины в третий, и последний раз, не так ли, мой юный Синдбад?
Ее ответ поразил меня. Неужели эта женщина-птица намекает, что она родня той нимфе, которую я повстречал на дне морском? Она, несомненно, знает мое имя и вообще довольно многое про меня.
— Я решила, что тебе следует знать: в жизни всегда существует некий выбор, — продолжала она, не дождавшись от меня ответа.
Что я знал о выборе? В известном смысле один выбор я сделал, присоединившись к старшему Синдбаду в его путешествии, но выбор этот привел к нескончаемой череде удивительных и ужасных событий. Размышляя об этом, я понял, что все эти события заставляют нас совершать другие, меньшие выборы — великая цепь решений, которая будет длиться, пока наши приключения не закончатся или же не прикончат нас.
Весьма благоразумное открытие для носильщика, которому теперь нужно было выбирать, что сказать этому странному, но великолепному существу. Я решил, что, раз уж я, похоже, все еще цепляюсь за жизнь, надо поточнее выяснить, что еще эта самая жизнь мне уготовила?
— Зачем ты принесла меня сюда? — спросил я женщину-птицу.
— Достойная одобрения прямота, — ответила женщина-птица. — Каждое существо живет по определенным правилам. У моей кузины и у меня они довольно схожи. Она ищет мужчину с земли, которого волнует море. Я ищу мужчину, чьи ноги стоят на земле, но глаза обращены в небо.
Так эта женщина говорит, что тоже была бы не прочь завязать со мной близкие отношения? Хотя она была и не столь чувственной, как нимфа, чьей родственницей себя объявила, было в этом существе нечто безмятежное и прекрасное, и части меня хотелось ощутить мягкость ее перьев. Но я видел уже слишком много чудес, чтобы вот так сразу поддаться женским чарам.
— Возможно, я подхожу под это описание, — ответил я вместо этого. — Но и многие другие мужчины — тоже.
— Похвальная скромность, — отозвалась женщина-птица. — Но запомни одно, Синдбад. Некоторые люди избраны судьбой. Они окружены ею, как луна — сияющим нимбом. Старший Синдбад был таким человеком, но с годами это проходит. А ты, носильщик, едва достиг поры зрелости, и ты отправился на корабле навстречу новой жизни. И я думаю, что судьба с каждым днем будет улыбаться тебе все чаще.
Итак, еще кто-то, кроме торговца, заговорил о судьбе. Не уверен, что это мне пришлось так уж по вкусу. Свобода выбора была слишком внове для меня, чтобы пожертвовать ею ради какого-то Великого Замысла.
— Значит, ход моей жизни предопределен? — спросил я крылатую женщину с нескрываемым огорчением.
— Всегда есть выбор. — Она улыбнулась. Это было странное зрелище, казалось, что рот ее твердый, как клюв. — Разных судеб много, но у тебя, весьма вероятно, выбор небольшой. — Она обвела золотистым крылом вокруг. — Но как тебе нравится мое красивое гнездо?
— Отличная штука, — согласился я. — Неужели ты построила все это огромное сооружение сама?
— Я была вынуждена это сделать, — призналась она. — Пока у тебя нет дома, ты — ничто.
Я воспользовался моментом, чтобы осмотреть этот дом, и заметил, что там были не только обрывки ткани и пучки соломы. В одном углу лежала груда пергаментов, каждый лист которых был испещрен записями. В другом валялась куча изысканной одежды, куда лучше, чем одеяние королевы обезьян, и маленькое зеркальце, в которое могла бы глядеться женщина, любуясь собой. В другой части гнезда небольшой горкой лежали золотые монеты и драгоценные камни, сверкающие даже в этом тусклом свете.
Я вновь перевел взгляд на покрытое пушком лицо женщины, и она ответила прежде, чем я успел заговорить.
— Тебя заинтересовали мои сокровища, — сказала она. — Во мне есть доля человеческого, и меня влечет к вещам людей. И влечет к тебе. — Она протянула руку и коснулась моего лица своей нежной ладонью, человеческой во всех отношениях, за исключением того, что она тоже была покрыта золотым пухом. Щека моя ощутила теплоту и мягкость крохотных перышек, и я понял, что мне хочется тоже протянуть руки и обнять эту женщину за гибкую талию и почувствовать кожей все ее золотистое оперение.
