Мариэтта Шагинян - ДОРОГА В БАГДАД

Констэбль остановился. Чистильщик поднял голову. Даже Друк сделал самое покорное лицо, — дескать, что есть — то есть, что классично — то классично.

Кенворти порозовел от блаженства.

— Обратите внимание, констэбль, на всю цепь — звено за звеном. Перед вами сыщик — я не говорю знаменитый сыщик, но вы слышали, по всей вероятности, его имя в каждом участке!

При слове «сыщик» чистильщик ножей рас крыл рот и так заработал ногами, что камень завертелся не хуже молнии.

— И вот, — продолжал! Кенворти, — этому известному сыщику поручают поймать опытного преступника, бежавшего из ульстерской уголовной тюрьмы. Другой бы на моем месте, констэбль, окружил себя сотней помощников, оцепил все вокзалы, устроил засаду в Уайтчепле, вооружил лодочников, покрыл всю Темзу полицейскими яликами, разослал телеграммы с описанием наружности белого преступника… Так я говорю, или нет?

— Честное слово, так, — угрюмо вырвалось у самого Боба Друка, сердито, переступившего с ноги на ногу и чуть не столкнувшего точильный камень.

— Но я поступаю иначе, — милостиво прервал — Кенворти: — человеку даны мозги чтоб не шевелить зря руками и ногами!

Я просто пошел в портерную, сел и стал думать. Что говорит логика? Логика говорит: «вое люди подчинены человеческим привычкам», «преступник есть человек», «следовательно, и преступник подчинен человеческим привычкам»!

— Чёрт побери! — завистливо пробормотал Друк, скосив на сторону не только лицо, но и обе кисти О наручниками, вследствие чего стальные браслеты так и прижались к острому ребру точильного камни,

— Слушайте дальше, констэбль! — упоенно вещал Кенворти. — Каковы человеческие привычки, присущие всем людям? Прежде всего кушать и пить. Были бы мы с вами людьми, если бы Мы не кушали и не пили? Нет! Можем ли мы с нами отучиться кушать и пить? Еще раз нет…

(Ж-ж-ж-ж… ш-ш-ш-ш, — жужжал и шипел точильный камень, кушая стальную браслетку.)

— И потому, констэбль, для меня было ясно, что преступник рано утром захочет кушать и пить, и, вследствие закоренелой человеческой привычки пить not утрам кофе, он будет искать место, где ему это кофе дадут. А так как — следите за цепью моих рассуждений, констэбль! — рестораны открываются: не раньше одиннадцати, то преступник вынужден. будет, говорю я, спуститься в портерную и измененным голосом, подняв воротник к лицу, спросить себе кофе!

Здесь и констэбль и Кенворти бросили разом такой пронзительный взгляд на Боба Друка, что несчастный преступник зашатался.

— Сказать по чести, сэр, после этого можно сесть, где сидишь, и не встать! — с восхищением проговорил констэбль. — Все равно, сэр, умнее, чем ваша логика, ни с какой стороны не придумаешь!

Кенворти принял комплимент как заслуженный.

— В том-то и заключается практика, любезный, — самодовольно закончил он свою лекцию. — И когда я теперь пойду в Скотланд-Ярд, мистер Лестрад выйдет — ко мне, держа в руках телеграмму. «Ужасная неприятность, Ник, — скажет он мне, потому что, констэбль, он зовет меня просто по имени, как близкого человека, — можешь себе представить, этот негодяй сбежал из ульстерской тюрьмы!» — «Неужели, Лестрад? — отвечу я спокойным голосом, — а мне показалось, я держу его за моей спиной с наручниками на руках и под охраной этого молодца, констэбля номер…» Ай!

Пронзительный крик вырвался из груди знаменитого сыщика. Констэбль вздрогнул и обернулся. Прямо перед ним на земле, валялись перепиленные наручники, а Боба Друка простыл и след.

— Собака! — воскликнул Кенворти, кидаясь на точильщика. — Ты освободил государственного преступника!

Точильщик встал со своего сиденья, Глядя на сыщика честными серыми глазами, полными слез.

— Этого, сэр, я от вас не ожидал! — дрожащим голосом ответил бедняга. — Коли я заслушался себе, в убыток вашей соловьиной речи, так меня пожалеть надо, а не крыть такими словами! Как же это я мог его освободить, сударь, если он ие заплатил мне за работу ни полпенса!

— Что правда, то правда, мистер Кенворти! Тут поблизости есть хороший ресторан, чик, где публика обедает за пол шиллинга. Часа через четыре, по вашей логике, сэр, мы спокойно можем, сидя за столиком, рассчитывать…

— Дурак! — бешено прервал его Кенворти, выхватывая свисток и издавая пронзительный свист. — Оцепи дом! Устрой засаду на черной лестнице! Опиши швейцару наружность преступника! Вооружи дворников! Он мог скрыться только в этот дом — и никуда больше!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Брюки майора Кавендиша оказывают Бобу Друку чудодейственную помощь

Чтo правда, то правда! Боб Друк скрылся именно в парадный подъезд серого домища, предварительно перечитав его блестящие дощечки с фамилиями жильцов, висевшие возле дверей.

— Один шанс из тысячи, но все-таки шанс! — бормотал он, несясь стремглав вверх по лестнице. — Коли я знаю человеческую природу не хуже мистера Кенворти, я спасусь. Ага! Вот он!

Друк! остановился перед массивной дверью со сверкающей! надписью:

 и изо ваш силы дернул звонок.

— Станам воды! Доктора! Замрите дверь! — шепнул он изнемождённым голосом, вваливаясь в переднюю и падая на руки прехорошенькой горничной в чепчике. Тотчас же из-за дверей выглянул тощий доктор! с синим носом и красными глазками.

— Сударь, я уповаю на врачебную, тайну! — плачущим голосом простонал Друк. — Брат моей невесты гонится за мной! Он выдает себя за сыщика! Могу ли надеяться, что такой знаменитый доктор… ай! Я слышу шаги! Он подкараулил меня! Ой идет сюда!

— Ни слова молодой человек! — воскликнул доктор Блессинг, хватая своего пациента и втаскивая его в кабинет.

В ту жё минуту раздался резкий звонок. Горничная в чепчике открыла дверь. На пороге стоял Ник Кенворти, дыша, как паровоз,и вращая глазами:

— Будьте добры сказать мне, звонился ли к вам…

Доктор Сульииций Блессинг прервал его речь:

— Войдите, войдите! Правда, y меня нет приема но вы сегодня первый обратились ко мне за помощью, а я в ней никогда не отказываю красивым молодым людям жертвам нашей гибельной цивилизации. Давно ли, вы захворали, сударь?

Кенворти судорожно отшатнулся:

— Так у вас никого не было?

— Говорю вам, вы первый…

Ник Кенворти, резко поворотился и сбежал с лестницы.

Доктор подмигнул хорошенькой горничной в чепчике. Та закрыла дверь, положила цепочку, задвинула засов.

Сульпицйй Блессинг потер руки с сознанием исполненного долга и возвратился в свой кабинет. Боб Друк лежал на диване, ломая голову над тяжелой задачей: он припоминал, нет ли у него где-нибудь xoть какого-нибудь прыщика, пятнышка или пареза от бритвы.

— Дорогой юноша, — Произнес доктор, садясь к столу, надевая очки и разворачивая огромнейшую толстую книгу, похожую на библию, — не волнуйтесь! Все обойдется! Брат вашей невесты, между нами говоря, в высшей степени мускулистый человек с бицепсами, ушел ни с чем. Теперь отвечайте на мои вопросы, как на исповеди. Ваше имя?

— Кав… Кав... Кавендроп!

— Кавендроп? Ага. Возраст?

— Двадцать семь лет

— Пол?.. Впрочем, это само собой подразумевается. Ну-с, а теперь — когда и при каких обстоятельствам вы захворали?

Наступила самая трудная пауза в жизни Боба Друка. Он тяжко вздохнул, заморгал и опустил глаза в землю.

— Собственно говоря, доктор, я не совсем уверен, в точности ли я подцепил эту самую болезнь, или она гнездится в моём организме, так сказать, в скрытой форме, до поры до времени невидимо людскому, глазу.

— На этот счет, Молодой человек, не беспокойтесь! Исследование вашей крови…

— Ай! — воскликнул Боб Друк. — Не надо исследовать кровь! Я нам все расскажу, сэр как родному отцу с матерью. Дело это в высшей степени запутанное и таинственное.

Доктор Снисходительно улыбнулся и похлопал по толстой книге.

— В этой книге, сударь, собрано и запечатано могильной плитой столько тайн и загадок, что вы можете безбоязненно говорить о своей!

— Начну, уважаемый доктор, с того, что мне пришлось гостить в одном родовом замке. Дело было весной, я был обручен с очаровательной. Молодой девушкой. Не судите о ней по eё брату. Это не родной брат, а сводный. Моя невеста, сэр, в высшей степени милая, благовоспитанная и приятная девушка, вся в локончиках, с голубыми глазами, нежным голосом и большой наблюдательностью. Эта девушка могла бы сделать честь любому герцогу. Я был влюблен б нее. Она тоже была влюблена в меня. Мы были влюблены друг в друга. И представьте себе, сэр, когда до свадьбы осталось всего три дня, я почувствовал, что ее брат, — сводный, а не родной, сэр, — подозревает меня!