Terry Pratchett - К оружию! К оружию!

— Добрый день. У тебя случайно не найдется лишних десяти тысяч долларов на маленький дворец?

— Нет.

— Просто спросила.

Молли тронула посохом накрытое мантией тело.

— Что это было, капрал?

— Думаю, новый вид оружия.

— Мы услышали, как разбилось стекло, а потом нашли ее, — сказала Молли. — Зачем кому-то понадобилось убивать ее?

Моркоу посмотрел на бархатную мантию.

— А чья это комната?

— Моя. Тут я переодеваюсь.

— Значит, убить хотели не ее, а тебя, Молли. «Кто в лохмотьях, кто-то в тряпье, и всего один — в парче…» Кажется, так записано в вашей Хартии? Официальный наряд короля — или в данном случае королевы — попрошаек. Тот наряд, та комната, но вот человек — не тот.

Молли прикрыла ладонью рот, рискуя заработать минимум дизентерию.

— Заказное убийство?

Моркоу покачал головой:

— Не похоже. Убийцы предпочитают работать на более близком расстоянии. Считается, что таким образом они проявляют заботу о жертве, — добавил он горько.

— Что же мне теперь делать?

— Для начала — похороните бедняжку.

Моркоу снова покрутил в пальцах свинцовую лепешку. Потом понюхал ее.

— Фейерверки… — задумчиво промолвил он.

— Они самые, — согласилась Ангва.

— А вы что собираетесь делать? — спросила Королева Молли. — Вы же стражники! Что происходит в этом городе? Вы обязаны что-то сделать!

Дуббинс и Детрит следовали по Федрской улице. На ней сосредоточились сыромятни, печи для обжига кирпича и дровяные склады, и место это считалось не слишком привлекательным — именно поэтому, как подозревал Дуббинс, им поручили патрулировать данную улицу, чтобы «получше узнать город». Иначе говоря, чтобы услать их с глаз долой. Сержант Колон считал, что они придают караульному помещению бардачный вид.

Тишину нарушали только звон гномьих кованых башмаков и стук костяшек Детритовых пальцев по мостовой.

Наконец Дуббинс не выдержал:

— Хочу, чтобы ты знал: мне совсем не хочется быть твоим напарником! Так же, как и тебе — моим!

— Правильно!

— Но что случилось, то случилось. И чтобы нам лучше ужиться, нужно кое-что изменить.

— Например?

— Например, ты не умеешь считать, это же просто смешно! Большинство троллей умеют считать. А тебя что, не научили?

— Я умею считать!

— Хорошо, сколько пальцев я сейчас показываю?

Детрит прищурился.

— Два?

— Ладно. А сейчас сколько?

— Два… и еще один…

— А два и еще один будет?…

Детрит запаниковал. В дело пошла высшая математика.

— Два и еще один будет три.

— Два и еще один будет три.

— А сейчас сколько?

— Два и два.

— Это четыре.

— Четыре-е.

— А сейчас сколько?

Дуббинс попробовал показать восемь пальцев.

— Два раза по четыре.

Дуббинс приятно удивился. Он ожидал услышать «много» или, возможно, «очень много».

— А сколько будет дважды четыре?

— Два и два и два и два.

Дуббинс наклонил голову набок.

— Гм, — сказал он. — Ладненько. Дважды четыре мы называем восемь.

— Восемь.

— Знаешь, — примирительно промолвил Дуббинс, смерив тролля критическим взглядом, — ты, может, и не такой тупой, каким кажешься. Это совсем не трудно. Давай-ка подумаем… Ну, то есть я подумаю, а ты просто помолчи.

Ваймс захлопнул за собой дверь штаб-квартиры. Сержант Колон сидел за столом с довольным видом.

— Что случилось, Фред?

Колон сделал глубокий вдох.

— Интересное дело, капитан. Мы со Шнобби провели некоторое, э-э, обследование в Гильдии Шутовских Дел и Баламутства. Я записал все, что нам удалось выяснить. Все здесь. В самом настоящем рапорте.

— Чудесно.

— Все записано. Посмотри. Правильно. С пунктуацией и всем прочим.

— Молодец.

— С запятыми и всем прочим, посмотри.

— Не сомневаюсь, я получу настоящее удовольствие от твоего рапорта, Фред.

— И эти… Дуббинс и Детрит тоже кое-что выяснили. Дуббинс тоже написал рапорт. Но в нем меньше запятых, чем в моем.

— Сколько я спал?

— Шесть часов.

Ваймс попытался мысленно заполнить этот пробел, но потерпел неудачу.

— Нужно что-то проглотить, — сказал он. — Кофе или еще что-нибудь. И мир разом станет лучше. Хотя непонятно с чего.

Человек, оказавшийся в то время на Федрской улице, мог стать свидетелем престранного зрелища. Тролль и гном возбужденно перекрикивали друг друга:

— Дважды тридцать два, восемь и еще один.

— Вот видишь? А сколько кирпичей в этой стопке?

Пауза.

— Шестнадцать, восемь, четыре, один.

— А за одним следует два!

Более длинная пауза.

— Двадцать девять…

— Правильно!

— Правильно!

— Ты можешь!

— Я могу!

— Ты просто создан считать до двух!

— Я просто создан считать до двух!

— Если умеешь считать до двух, значит, умеешь считать до сколька угодно!

— Если умею считать до двух, значит, умею считать до сколька угодно!

— И мир станет твоим моллюском!

— Моим моллюском! А что такое моллюск?

Ангва почти бежала, едва поспевая за Моркоу.

— А как же опера? Может, стоит ее осмотреть? — крикнула она.

— Потом. Все равно тот, кто там был, давно уже скрылся. Сначала нужно доложить обо всем капитану.

— Думаешь, ее убила та же штуковина, что и господина Крюкомолота?

— Да.

— Девять птиц.

— Правильно.

— Один мост.

— Верно.

— Четыре-на-дцать лодок.

— Замечательно.

— Одна тысяч. Три сот. Шесть десят. Четыре кирпича.

— Прекрасно.

— А вот…

— Я бы на твоем месте отдохнул. Не стоит растрачивать все силы.

— А вот… один бегущий человек.

— Где? Где?!

Кофе Шэма Харги по вкусу напоминал расплавленный свинец, но обладал одним преимуществом: вы испытывали ни с чем не сравнимое чувство облегчения, когда наконец выпивали чашку до дна.

— Шэм, — сказал Ваймс, — кофе просто отвратительный.

— Верно, — согласился Харга.

— За свою жизнь я выпил немало плохого кофе, но сейчас мне словно пилой провели по языку. Сколько ты его варил?

— А какое сегодня число? — спросил Шэм, вытирая стакан.

Он всегда вытирал стаканы. Правда, никто понять не мог, куда он девает чистые.

— Пятнадцатое августа.

— Какого года?

Шэм Харга улыбнулся или, по крайней мере, пошевелил мышцами вокруг рта. Шэм Харга успешно заведовал «Реберным домом» вот уже много лет. Он всегда улыбался, никогда не кормил в кредит и быстро понял, что большинство посетителей предпочитает, чтобы еда состояла из четырех пищевых групп: сахар, крахмал, жир и подгоревшие хрустящие кусочки.

— Дай мне пару яиц, — сказал Ваймс. — Но чтобы желток был твердым, а белок жидким, как патока. А еще я хочу бекона, твоего особого бекона, покрытого твердыми узелками, и чтоб на нем болтались кусочки жира. И ломоть жареного хлеба, от одного вида которого сводит желудок.

— Непростой заказ, — покачал головой Харга.

— Вчера тебе удалось его выполнить. И дай мне еще кофе. Черного, как полночь в безлунную ночь.

Харга удивленно посмотрел на капитана. Сегодня Ваймс вел себя как-то странно.

— Так тебе черный кофе или нет? — уточнил он.

— Очень черный.

— Но как это?

— Что как?

— В безлунную ночь на небе всегда много звезд. Их лучше видно. И горят они очень ярко. Безлунная ночь может быть достаточно светлой.

Ваймс вздохнул.

— Пусть это будет безлунная ночь, когда небо затянуто облаками, — сказал он.

Харга внимательно посмотрел на кофейник.

— Кучевыми или перисто-дождевыми?

— Извини? Что ты спросил?

— Кучевые облака располагаются низко, поэтому от них отражается свет города, понимаешь? Кроме того, свет может отражаться от кристалликов льда…

— Хорошо, хорошо, — сдался наконец Ваймс. — Я хотел сказать, что у безлунной ночи цвет в точности как у твоего кофе. Наливай.

— Слушаюсь, капитан!

— И пончик. — Ваймс схватил Харгу за замызганный передник и подтянул к себе так, что они оказались нос к носу. — Пончик такой пончиковый, как самый обычный пончик, сделанный из муки, воды, одного крупного яйца, сахара, щепотки дрожжей, корицы по вкусу и джема, желе или крысиной начинки в зависимости от национального или видового предпочтения. Все понятно? А не такой пончиковый, как что-либо метафорическое. Просто пончик. Один пончик.

— Пончик.

— Да.

— Так бы и сказал.

Харга отряхнул передник, обиженно посмотрел на Ваймса и отправился на кухню.

— Стой! Именем закона!

— А как зовут закон?

— Откуда мне знать?!

— А почему мы его преследуем?