Владимир Кунин - Кыся-2
Фридрих ушел в ванную, а я лежал и думал, что сыт не только "Тантрисом", но и всей рухнувшей на меня сегодня информацией -- и той, которую я сам ПОЧУВСТВОВАЛ, и той, которую услышал от Дженни, да, пожалуй, и той, которую только что мне грустно поведал Фридрих...
Как же мне связаться с Рэксом?! Неужели он не догадается внушить своему Человеку, что меня следовало бы навестить?! Догадался же он позвонить к Шредерам!.. После той чудовищной ночи на автобане, ей-Богу, я вправе рассчитывать хотя бы на небольшое внимание немецкой полиции...
Теперь, самое главное, -- не упустить момент вероятного взрыва! Точнее -момент попытки убийства Фридриха. Естественно, что Фридриху я даже слова про это не вымолвил! Достаточно того, что он сам что-то ОЩУЩАЕТ и пребывает в достаточно нервном состоянии. Не хватает мне подливать масла в огонь...
Помню, как-то Шура с приятелем притащил домой свежей корюшки и литр водки. Всю ночь пили водку и жарили корюшку. Это такая рыбка у нас в Неве водится... Так вот, когда они начали вторую бутылку пить, Шура -- уже хорошенький, -- плеснул на сковородку подсолнечного масла чуть ли не целый стакан. Но на сковородку не попал, а попал точненько на соседнюю горящую газовую конфорку.
Что тут было!.. Огонь до потолка, я на буфете, Шура с приятелем сразу стали трезвыми -- заливают огонь водой, брызги во все стороны, потолок -- черный, на соседней конфорке на второй сковороде -- корюшка горит уже синим пламенем, как угли... Я на буфете под потолком задыхаюсь от дыма, кашляю, Шура меня вниз стаскивает, окно распахивает, а на улице -- холодрыга жуткая!..
-- Картинка маслом!.. -- как сказал потом умудоханный Шура и добавил счастливо: -- Хорошо, что почти целая бутылка водки еще есть! Немедленно наливаем и снимаем к черту этот пожарный стресс!..
Опять отвлекся... Не идет у меня Шура из головы. Водилу забыть не могу, Питер...
Теперь вот, чувствую, с Фридрихом всякие душевные заморочки начнутся. Как его оставишь в таком состоянии, рядом с этими суками? Мало мне было своей российской преступности, я теперь, кажется, и в немецкую вляпываюсь...
Ладно, разберемся. Значит, эти гады хотят взорвать Фридриха в то время, когда он в Рождественскую ночь станет запускать в небо эти огненные штуки...
Стоп! Стоп! Стоп!!! В какую ночь -- в Рождественскую или Новогоднюю?! Вот где нельзя завалить ухо! Ведь еще Таня Кох говорила, что между Рождественской ночью и Новогодней -- вроде бы целая неделя... Вот, елки-палки, где можно пролететь "как фанера над Парижем"!..
Как бы не вышло, что я буду готовиться к взрыву в Новогоднюю ночь, а он раздастся в нашем доме на наделю раньше -- в Рождественскую!
Завтра же выяснить, сколько суток осталось до Новогодней ночи, а сколько до Рождественской! Господи, да у нас в Петербурге ни одному Коту в голову не придет даже думать -- которая из этих ночей раньше, и чем они вообще отличаются друг от друга!.. А здесь вот -- приходится. И не просто так, из пресловутого Кошачьего любопытства, а ради спасения Человеческой жизни и самого себя -- я же буду рядом с Фридрихом в момент взрыва. Да хотя бы ради того, чтобы Моника фон Тифенбах-Хартманн не умерла бы от "разрыва сердца" на могиле своего отца...
Честно говоря, после всего того, что я сегодня услышал под столом "Тантриса" от Дженни, -- я совершенно не против взрыва. Только взрыв должен произойти чуточку раньше, чем Фридрих запустит свою первую ракету в ночное праздничное небо. И совсем в другом месте. Ну совершенно не там, где рассчитывают это сделать Гельмут Хартманн и Франц Мозер...
____________________
Уже на следующий день произошло маленькое событие, которое утвердило меня в правильности моего решения...
Но сначала об обстановке в доме.
Во всех многочисленных выходах в сад, внизу дверей и гаражных ворот уже были аккуратно вырезаны небольшие квадратные проходы, сквозь которые я мог покидать дом и возвращаться в него, когда мне вздумается. Сверху этих проходиков герр Лемке предусмотрительно прикрепил заслонки из плотных листов резины против никчемушных сквозняков. Мне же было достаточно слегка надавить головой или лапой на нижний край заслонки и она любезно отгибалась, пропуская меня туда, куда нужно.
Каждый служащий дома фон Тифенбаха имеет свой автомобиль. Не очень новый, не очень дорогой, но собственный. И когда служащие ездят на них по Фридриховым делам, то Фридрих оплачивает им и бензин, и какую-то "амортизацию". Что это такое -- понятия не имею.
Так вот, фрау Ингрид Розенмайер -- кухарка, уже с раннего утра успела смотаться в ближайшую лавочку и накупила мне разных ихних немецких и английских Кошачьих жратв...
Можно так сказать -- "жратв"? Или нужно говорить "жратвы"?.. Ладно, наплевать... Купила она "Катценменю алле зортен" -- то есть, "Кошачье меню всех сортов" и "Кэтс динер" -- "Кошачий завтрак". И еще "Мультивитаминпасте" фирмы "Гимперт". И бутылочку той же фирмы под названием "Тринкмильх". Что значит -- "Питьевое молоко". Кретины, а какое еще может быть?.. Кстати, вполне приличное! Это был единственный продукт из купленных, который мне хоть как-то подходил. На все остальное я, к огорчению фрау Розенмайер, даже смотреть не мог.
Слава Богу, к завтраку в это время в столовую спустился Фридрих и предложил на выбор пару венских сосисок или половину свежей форели. Здесь эта рыбка в большой чести! Я сожрал и то, и другое, и выхлестал целую бутылку этого "гимпертовского" молока для Котов.
Фрау Розенмайер увидела, сколько я сожрал только за один завтрак, запаниковала и заперлась в кухне с карандашом, бумагой и электронным калькулятором. У Шуры Плоткина -- точно такой же...
А через час сложнейших расчетов она представила Фридриху новую повышенную смету на питание, которую Фридрих не глядя утвердил.
Герр Лемке поинтересовался у меня -- хороши ли размеры проходов в дом и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его комбинезона.
Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня на ковер в гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по животу, все больше и больше опуская свою блудливую ручищу в промежность моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да еще при этом, нахалюга, пришептывала:
-- Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну, и яйки!.. Как у хорошего мужика... Зобачь, маш бабо пляцек!..
Я от нее еле вырвался. Лапы дрожат, хвост -- трубой, ТАМ все звенит! Поставь пять Кошек в ряд -- ни одной мало не будет!!!
А что такое "маш бабо пляцек" я только потом сообразил. Это вроде нашего -"Вот тебе бабушка и Юрьев день!".
Уже в саду, когда мы с Фридрихом выходили пройтись по Грюнвальду, встретили мы и Франца Мозера. Они перебросились с Фридрихом двумя-тремя ничего не значащими словами, и Мозер решил меня погладить. Но я непроизвольно прижал уши к затылку, слегка приподнял шерсть на загривке и совсем немножко показал ему свои клыки.
Мозер в испуге отдернул руку. И в то же мгновение я ПОЧУВСТВОВАЛ, что он ПОЧУВСТВОВАЛ во мне ВРАГА!
Я отчетливо понимаю всю полуграмотность и нелепость построения последней фразы. Наплевать! Стиль мне потом Шура выправит, когда я доберусь до Петербурга. А пока -- пусть будет так. Так хоть и неграмотно, но максимально точно.
Перед выходом из дома, в прихожей величиной с гостиную Шредеров, из высокой ажурно-литой круглой бронзовой корзины, в которой торчали зонты и трости, Фридрих вытащил одну трость с желтой костяной ручкой, и сказал мне:
-- Я хочу показать тебе наш Грюнвальдский лес. К несчастью, он излишне цивилизован -- водопровод, дорожки, туалеты, указатели, но все же это -лес. И превосходный! У меня там уйма знакомых деревьев, которые состарились вместе со мной...
И тогда я подумал, что Человек, способный искренне сказать такую фразу, достоин счастливой и нескончаемой жизни! И мой долг Кота-гражданина...
Не хочу впадать в излишнюю патетику, но Я не буду Я, если я этим тварям -Хартманну, Мозеру, и тому, ТРЕТЬЕМУ, не заделаю такую козу, как выражался Водила, что чертям тошно станет.
Когда мы вышли за калитку, Фридрих меня сразу же предупредил:
-- Кыся, не откажи в любезности, пожалуйста, иди рядом со мной. Не убегай далеко. Здесь очень многие выгуливают своих собак и ...
-- Не боись, Фридрих! -- прервал его я в нашей с Шурой российской манере. -- Всех ваших Собак я видел в гробу и в белых тапочках.
-- Как?! -- не понял Фридрих. -- В каких тапочках? Повтори, пожалуйста, еще раз.
-- Ну, это только так говорится, -- поспешил я его заверить. -- Дескать, пусть только сунутся!..
-- Прелестно, -- сказал Фридрих. -- Я ценю твою храбрость, но все же попрошу тебя держаться рядом со мной.
Причем это было сказано тоном, противоречить которому просто не имело смысла.
И я пошел рядом с Фридрихом, поражаясь такому отточенному сочетанию интеллигентной вежливости с непреклонной волей Человека, привыкшего к неукоснительному исполнению своих распоряжений.
