Олег Шелонин - Операция "У Лукоморья"
— Так его и назовем, — обрадовался Чебурашка.
— Ну, будем считать, что Соловей испытание успешно выдержал, недальновидно сказал капитан, за что тут же и поплатился.
— Ой, и правда! — обрадовалась Саламандра.
— Братину хмельную сюда! — торжественно кукарекнул петух.
Это уже становилось ритуалом. Благие намерения Ильи завязать с пьянкой трещали по всем швам.
— Горыныч… тебе еще на болото… и к Яге…
— Папа, положись на нас! — Правая и Левая подхватили чан и с натугой подтащили его к крыльцу.
— Это еще зачем? — испугался Илья.
— Братиной будет, — пояснила Центральная. — Что мы всё из наперстков лакаем?
— Правильное решение! — приветствовал инициативу Горыныча воевода.
— А что там внутри? — поинтересовался Соловей-разбойник.
— Нектар, — лаконично пояснил Никита Авдеевич и бодро вспорхнул на чан.
— Пахнет как-то странно. — Соловей, стоя на краю крыльца, осторожно заглянул внутрь чана.
— Нормально пахнет! — отрезал воевода, сердито тряхнув головой, покачнулся и, потеряв равновесие, спикировал вниз. Мутные воды «нектара» сомкнулись над красным гребешком.
Соловей, в попытке поймать петуха, рефлекторно дернулся вперед и булькнул следом.
— Братаемся!!! — радостно пискнул Чебурашка и резво сиганул с верхней ступеньки крылечка в «братину».
— Это мне больше крещение напоминает, — пробормотал Илья, не на шутку испугавшийся за свою пьяную команду.
— Вот это по-нашему! — ликующе воскликнула Левая.
— Ныряем! — поддержала Правая.
— Все вместе! — предложила Центральная.
Головы с размаху плюхнулись в чан. Волна «эликсира» выплеснула на крыльцо полузадохшегося петуха и отчаянно чихающего Чебурашку, захватив на обратном пути капитана, пытающегося дотянуться до пускающего пузыри Соловья.
— Римские патриции в вине купались, а мы чем хуже? — пробулькал он, выталкивая разбойника на мокрое крыльцо.
Булькал он недолго. Вошедший в раж Горыныч одним махом высосал чан чуть не до дна.
— Братаемся! — радостно заверещала где-то рядом Саламандра.
— Горыныч! Оттаскивай чан! Сгорим к чертовой матери! — Набулькавшийся Илья еще не успел охмелеть настолько, чтобы не оценить опасность. Одним махом он вылетел из «братины» и покатился по крыльцу, сметая по дороге закуску.
Чан, повинуясь широкому жесту шеи Центральной, отлетел в сторону и вспыхнул ярким пламенем. Саламандра блаженно плескалась в огненной лужице на его дне.
— Эх, хорошо на свете белом жить! — лихо продекламировала Центральная и попыталась пустить огненную струю в небо. В горле ее забулькало. Запал не сработал.
Правая и Левая захихикали и попытались переплюнуть своего рулевого. Забулькало еще сильнее. Горыныч зашатался и рухнул на землю.
— Провалиться! — схватился за мокрую, слипшуюся от «нектара» голову Илья. — Как теперь протрезвлять эту орясину?
— Доверьте это дело профессионалу!
Илья повернул голову, и желудок тут же прилип к гортани. Центральные ворота пересек «народный целитель».
— Ну-с, где пациент? — радостно вопросил он бодреньким тоном доброго доктора Айболита. Раздался скрип, скрежет, и последняя цитадель оборонного комплекса Василисы рухнула, едва не прихлопнув «лекаря».
— Удивительно непрочная конструкция, — хмыкнул Лихо Одноглазое. Центральная, привлеченная шумом, тоже имела неосторожность кинуть взгляд в сторону «доктора». Судорога, всколыхнувшая тело Горыныча, подкинула Правую и Левую вверх.
— Только не здесь! — заорал Илья. — Не хватало нам посад в выгребную яму превратить!
— А где? — просипела Центральная, из последних сил борясь со спазмами, сотрясающими ее тело.
— Где хочешь! Хоть у черта на куличках, только не здесь!
Воздушная волна отбросила «лекаря» к бревенчатой стене гончарной мастерской. Дракон несся со скоростью курьерского поезда в указанном капитаном направлении. Одним прыжком перемахнув овраг, Горыныч с треском вломился в лес и, не снижая оборотов, помчался к черту на кулички, оставляя за собой широкую просеку. «Народный целитель», убедившись, что трасса свободна, выполз обратно на дорогу, отряхнулся и одарил поредевшую команду Ильи лучезарной улыбкой, выставив напоказ ряд почерневших гнилых зубов. Остатки команды сыпанули в разные стороны.
— Отвернись! Мать твою… — Не закончив фразу, Илья согнулся пополам, и до Лиха Одноглазого донеслись характерные звуки, проинформировавшие «целителя» о том, что лечение идет успешно. Удовлетворенно кивнув, Лихо повернулся к пациентам тылом в ожидании заслуженных похвал. Они не заставили себя долго ждать. Возмущенное кудахтанье, писк и отборный мат заставили «лекаря» серьезно задуматься о правильности применяемых им методов лечения.
— Принесла нелегкая… — бурчал «выздоровевший» Илья. — Стой! Не поворачиваться!
Дернувшийся было на звуки «лекарь» вновь застыл на месте.
— Ну-ка нацепи на нос эту хреновину.
В руку одноглазого целителя ткнулось что-то твердое. Лихо с любопытством осмотрел темные солнцезащитные очки и осторожно нацепил их на переносицу поверх повязки.
— Поворачивайся. Только медленно.
Лихо послушно выполнил команду.
— В глаза, в глаза мне смотреть!
Лихо посмотрел и с удивлением обнаружил, что лишился дара взглядотерапии. Рука сама потянулась к очкам.
— Куда? — хлестнул окрик капитана. — Снимать только по моему приказу. Будешь нашим секретным оружием. Хочешь в нашу команду?
— Хочу, — не задумываясь, согласился Лихо.
— Возьмем. — На этот раз Илья решил обойтись без игр в демократию. Чебурашка! Банька в посаде имеется?
— А как же? — удивился Чебурашка.
— Соловей! Натаскаешь воды. Саламандра! Баньку раскочегарь пожарче. Будем драить это чучело. Чтоб блестело и сверкало. Да и самим нам теперь помыться не мешает.
— Зачем? — охнул Лихо.
— А затем, что сила твоя не в струпьях да болячках, а в глазе твоем бедовом. И быстренько! Чтоб до возвращения Горыныча все готово было. А то до заката нам еще к Яге, да и обратно вертать надобно. На стрелки опаздывать нельзя. Не так поймут. Уважать перестанут.
13
А тем временем на берегу суверенного болота Трус, Балбес и Бывалый развили бурную деятельность. Трус занимался заготовкой сырья, Балбес и Бывалый — его обработкой. Балбес держал за ушки большую ржавую кастрюлю. Бывалый пытался выколотить в нее мед из сот, ударяя ими по краю емкости. Соты ломались. Мед не выскакивал. Из чащи послышался визг, треск ветвей, и на поляну выскочил Трус, прижимавший к груди очередную порцию сырья. За ним, басовито гудя, летел солидных размеров пчелиный рой. С размаху шмякнув добычу в кастрюлю, Трус в красивом прыжке преодолел последние метры и скрылся в родном болоте. Балбес от неожиданности выронил кастрюлю, которая благополучно финишировала на копыте Бывалого. Бывалый выронил соты и запрыгал на одной ноге.
— Держи кастрюлю! — завопил он, и тут черная туча накрыла их, на мгновение сделав похожими на двух толстеньких рогатых медвежат. Заорав благим матом, Балбес и Бывалый кубарем скатились с берега и погрузились в топь.
Через несколько минут коричневая вода заколыхалась, и над водой появились козлиные рога и их обладатели.
— Никогда не думал, что работа бортника такая трудная, — прошептал Балбес, опасливо косясь на клубящийся над кастрюлей рой.
— И опасная, — проблеял Трус.
— Надо что-то делать, братаны. — Бывалый строго посмотрел на Труса и Балбеса.
— Может, водичкой? — Балбес брызнул в сторону берега болотной жижей и тут же схлопотал по рогам.
— Я те брызну! — Бывалый поднес кулак к пятачку Балбеса. — Качество продукта испортишь! Есть еще предложения?
Трус открыл рот, но предложение внести не успел. Под треск вывороченных с корнем деревьев на берег вылетел взмыленный Горыныч, резко затормозил, вытянул свои длинные шеи и вывернул содержимое своего желудка на кастрюлю, одним махом похоронив ее вместе с роем.
— Успели, — облегченно вздохнула Центральная.
— А что, раньше нельзя было? — сердито спросила Левая.
— Папа сказал — сюда, значит — сюда! — грозно рявкнула Центральная.
— Ну, раз папа сказал… — Правая согласно закивала.
Потрясенные черти вылезли из болота и застыли в скорбных позах перед пахучей кучей.
— Во! — обрадовалась Левая. — На ловца и зверь бежит. Слышь, братва, папа в посад зовет.
— Зачем? — не в силах оторвать глаз от места захоронения своих надежд, спросил Бывалый. В глазах его стояли слезы.
— Пахан стрелку забил, — оскалила зубы Правая. — Совсем оборзел Череп. На папу наезжает. Мы ща всех своих в кучу сгребаем. Так че папе-то передать, к ночи будете?
— Будем, — траурным голосом прошелестел Трус.
