Татьяна Коростышевская - Леди Сирин Энского уезда

— Мне повторить вопрос? С каких пор тебя мое благополучие заботит?

— Ты договор с моей матушкой хотя бы читала?

— У меня времени не было, — возмутилась я.

— И это моя владелица! — заломил руки зеленый. — По договору, даже если ты где-нибудь в сугробе окочуришься, я при твоем теле оставаться обязан — все двести восемьдесят девять тысяч часов, и это я еще високосные года не учитывал!

Хлестко ответить у меня не получилось. Ларс ускорил шаг, и мне элементарно не хватило дыхания. Пак опять возился в своей котомке, чавкая так увлеченно, что мне стало завидно. Через несколько минут почти что бега, когда я, остановившись перед очередной ледяной дверью, пыталась отдышаться, маленький кровосос опять заговорил:

— А если совсем честно, Дашка, скорее всего, если что-то случится, мне придется умереть вместе с тобой.

Из ледяного коридора мы попали в другой, обычный. Два ряда простых деревянных дверей, светильники под потолком, который я бы назвала «лампами дневного света», если бы они не шевелились от малейшего колебания воздуха, как накачанные гелием воздушные шарики, ворсистый ковер, в котором мои ноги утонули чуть не по щиколотку. Провинциальная гостиница средней руки, честное слово! Вариация на тему «Райских кущей», где я всего пару дней назад бегала с монтировкой наперевес за несостоявшимся Жанкиным любовником. Или это подсознание пытается защитить мою психику, замещая настоящую действительность привычной картинкой?

В ярком свете, в котором исчезал другой конец коридора, появилась фигура. Я внутренне собралась, ожидая приближения Господина Зимы. Невысокий круглолицый дядечка мне сразу понравился. Наверное, своей обычностью: лет за пятьдесят, пушок вокруг розовой лысинки, крючковатый породистый нос, доброжелательный взгляд отливающих золотом глаз. Одет предводитель был скромно, но элегантно — в серый двубортный костюм с темной искрой и высокие сапоги из мягкой серой кожи. Веревочки, свисающие из нагрудного кармана сюртука, видимо, были данью местной моде. И этого милашку я должна опасаться?

Я присела в реверансе. Ну как присела… Короче, просто согнула колени, руками изображая классическое «во-о-от такую рыбину мы с кумом на прошлой неделе выловили!». Взгляд дядечки еще больше потеплел. Я, поднатужившись, увеличила размер «улова» сантиметров на пятнадцать.

Ларс застыл, недоуменно наблюдая мой приступ политеса, потом, видимо осененный догадкой, рассмеялся:

— Урух тоже рад тебя видеть, Даша. Он проводит тебя в комнату.

— Зачем? — буркнула я, залившись румянцем. Меня вдруг стали невероятно раздражать мышиные хвостики, которыми перекинувшийся крылатый украсил свой костюм.

— Господин Зимы снизойдет к нам и даст аудиенцию только ночью. Придется подождать.

Пак пискляво ржал мне в ухо, когда я следовала за улыбающимся рухом в отведенные мне покои. Ларс, бросивший мне равнодушное — пока! — исчез за одной из типовых дверей.

Покои тоже не впечатлили. Спальня — длинная и узкая, с большим стрельчатым окном, задрапированным полупрозрачной голубой кисеей. Две кровати у боковых стен, чуть дальше платяные шкафы с зеркальными дверцами, крошечные столики на гнутых ножках, у каждого — мягкий, обтянутый плюшем табурет. Сходство с гостиничной обстановкой стало абсолютным. Урух что-то невнятно пробормотал и удалился, аккуратно прикрыв дверь. Я повела плечом, сгоняя Пака, и присела на левую кровать.

— Значит, так, дорогой мой мелкий пакостник, — начала я, вытряхивая на плотное атласное покрывало смятый ворох бумаг. — Сейчас мы быстренько пробежимся по некоторым пунктам твоего райдера. Думаю, где-то на пятом мы найдем, что из твоих требований я уже не исполнила, и разойдемся, как в море корабли.

Пак, который с интересом изучал пузырьки и баночки на туалетных столиках, чихнул, исследуя пудреницу, и, тряхнув головой, удивленно спросил:

— Ты хочешь меня отпустить?

— На все четыре стороны, — кивнула я, сосредоточенно вчитываясь в первую строчку. — И как можно быстрее. Вот, например, пункт о трехразовом кормлении, к тому же не в день, а в час. Подходит? Всего доброго, не поминай лихом.

Я отбросила уже ненужные листы и удовлетворенно растянулась на кровати.

Пак молча подлетел и завис, помахивая крылышками перед моим лицом. Прижатая к груди пуховка для пудры делала его невероятно трогательным. Я зевнула.

— Проваливай… — Под руку попал венец, я подтянула артефакт к подбородку, закрыла глаза и размеренно задышала. — Я еще выспаться хочу перед важной встречей.

Судя по звукам, Пак сначала приблизился к двери, завис там на некоторое время, задумчиво сделал круг по комнате, другой, третий… двенадцатый…

— Эй! — возмущенно вскрикнула я, выныривая из дремы и сбрасывая с лица пуховку. — Мы так не договаривались!

— Ты без меня пропадешь, — серьезно проговорил зеленый.

Его лицо было сейчас настолько близко, что мне были видны даже крошечные золотистые веснушки на его переносице.

— А с тобой меня ждет великолепная будущность дойной коровы при мелком пакостном пикси? Я же была в ночном клубе и слышала, как ты посвящал Ларса в свои рабовладельческие фантазии.

— Это там, где ты за швабрами пряталась, присыпанная гламором? — Пак хихикнул. — Да от тебя так пахло страхом, что я удивился, что тебя никто больше не унюхал.

— Ну и что! — горячо возразила я. — На поляне во владениях Бусинки ты свои гадкие планы еще раз для меня озвучил. И что я теперь, по-твоему, должна чувствовать? Удовлетворение, что принц пикси хочет меня для себя?

— Ты должна испытывать радость, что так просто меня переиграла, — бросил Пак и резко спикировал на кровать.

Я вскочила, скорее от неожиданности, чем от испуга. Зеленый устраивался поудобнее, используя вместо подушки злополучную пуховку.

— Ты, девчонка-полукровка, знающая о волшебном мире только то, что я или охотник соизволили тебе сообщить, смогла в два счета очаровать мою матушку, изменить вердикт старых перечниц и обернуть дело таким образом, что я, мечтающий о власти над тобой, сам попал к тебе в кабалу!

Я осторожно присела на краешек постели.

— Не поняла, ты что — не сердишься?

— Я завидую, — буркнул Пак. — Завидую и восхищаюсь.

— И?..

— И предлагаю тебе, леди Сирин, свои услуги. Совершенно добровольно, невзирая на кабальный договор и непонимание, которое царило в наших с тобой отношениях раньше. — Зеленый умолк и засопел, ожидая решения.

— Хорошо, — улыбнулась я, замечая, что цветистая манера Пака выражаться оказалась заразной. — Теперь, чтобы подтвердить искренность своих намерений, ты расскажешь мне, с кем и о чем ты говорил по-итальянски, пока охранял мой сон.

Если бы я точно не знала, что малыши не приемлют ругательств, я бы решила, что Пак чертыхнулся.

— С Кнутобоем. Он рассчитывал доставить свою сирену к Зимнему Дому раньше нас.

— А ты бескорыстно ему помогал в надежде, что никому не нужная «лишняя» сирена достанется тебе?

— В общих чертах именно так дело и обстоит, — неопределенно ответил пакостник.

Я догадалась, что бескорыстием тут и не пахло. Но мне почему-то стало жалко расстроенного малыша.

— Ну вот, видишь, тебе все равно ничего бы не досталось, мы успели первыми.

— Ты и правда ничего не замечаешь? Эта комната рассчитана на двоих.

— Значит, Кнутобой со своей подопечной вот-вот прибудут?

— Они уже прибыли. Ну посмотри же — соседняя постель разобрана, на правом туалетном столике беспорядок…

Я еще раз оглядела комнату. Действительно, здесь кто-то был до меня. На приоткрытой дверце одного из платяных шкафов висела какая-то золотистая тряпочка, поначалу принятая мной за элемент декора.

— И, судя по запаху, витающему здесь, — продолжал Пак, — сирена Кнутобоя уже беседует с Господином Зимы.

Я не успела обидеться или расстроиться — из коридора послышалось звонкое цоканье каблучков. Моя соперница за внимание владыки темных фейри возвращалась с аудиенции.

За считаные секунды в моей голове пронесся целый вихрь мыслей. Ведь никогда прежде я не встречала никого, похожего на меня. А вдруг там, за дверью, — моя подруга, почти сестра? Вдруг ее тоже гнетет страшный дар предсказывать неудачи, вдруг ей не с кем поговорить о том, что она чувствует, разделить эту ношу, вдруг во мне она найдет опору, которой была лишена всю жизнь?

Дверь резко распахнулась. На пороге стояла… Короче, я сразу поняла, что дружбы у нас с ней не предвидится. Сирена Кнутобоя до зубовного скрежета напомнила мне сотрудницу Аллочку. Та же томная гримаса на бледном личике, поджатые пухлые губки и большие голубые глаза, взирающие на окружающий мир с дозированным презрением. Ах да, на голове «Аллочки номер два» поверх уложенных на манер каравая пшеничных кос красовалась диадема. И выглядела она в пятьсот раз красивее и богаче моей, похожей на ржавый моток колючей проволоки.