Терри Пратчетт - Шляпа, полная неба
— А зачем вы держите в лавке волшебника, господин Рукисила? — с милой улыбкой поинтересовалась Тиффани. — Разве все эти амулеты вас не защищают?
Закзак повернулся к Брайану:
— Ну что ты стоишь? За что я тебе деньги плачу, а? Она опять за свое! Сделай же что-нибудь! Наложи на них какое дукционное заклятье или еще что!
— Ну, это… С этой вот покупательницей могут быть некоторые проблемы… — нерешительно пробормотал Брайан, кивком указав на Тиффани.
— Если ты изучал магию, Брайан, тебе должен быть известен закон сохранения массы, — сказала она. — Ты ведь знаешь, что на самом деле происходит, когда человека превращают в лягушку?
— Ну, это… — проблеял Брайан.
— Ха! Это все слова! Хотел бы я посмотреть, как ты превратишь кого-нибудь в лягушку! — вмешался Закзак.
— Будь по-вашему. — И Тиффани взмахнула палочкой.
Брайан поспешно начал:
— Послушай, когда я говорил, что был в Незримом Университете, я имел в виду… — но сбился и закончил: — Ква!
Оставим Тиффани в лавке и поднимемся выше. Еще выше, туда, откуда земля внизу кажется лоскутным одеялом полей, лесов и гор.
Магия расходится, как круги по воде. В радиусе нескольких миль она заставляет путанки бешено крутиться и рвет нити сетей-оберегов. Чем шире расходятся волны, тем слабее воздействие, но полностью оно не исчезает, и его можно уловить при помощи того, что чувствительнее любой путанки…
Летим прочь от лавки, вон к тому лесу, и спустимся на той опушке, у того самого домика…
Голые беленые стены, голый каменный пол. У очага нет даже плиты для готовки, только черный чайник свисает с крюка над огнем. Нет, не над огнем, а над несколькими едва тлеющими палочками, сиротливо прислонившимися друг к дружке.
Тот, кто живет в этом доме, выбросил из своей жизни всю шелуху, оставив только сердцевину.
Если подняться по лестнице, можно попасть в комнату, где на узкой кровати лежит старуха в блекло-черных одеждах. Но и в голову не придет, что она мертва, потому что на шее у нее висит картонка, а на картонке написано:
— а раз уж так написано, приходится верить.
Ее веки сомкнуты, руки скрещены на груди, рот открыт.
И в этот открытый рот свободно забираются пчелы. Они копошатся на ее подушке, ползают по ушам. Ойи кишат в комнате, влетают и вылетают через открытое окно. На подоконнике чьей-то рукой расставлены блюдца с сиропом.
Все блюдца разные, и это понятно. Ни одна ведьма не держит в доме сервизов. Пчелы неустанно суетятся, влетают и вылетают — словом, трудятся, как пчелы.
Когда расходящиеся волны магии достигают домика, жужжание становится оглушительным. Тучи пчел влетают в окно, словно их принесло порывом ураганного ветра. Они опускаются на неподвижное тело старухи, голова и плечи ее скрываются под копошащейся черно-желтой массой насекомых.
А потом они вдруг все, как одна, взвиваются в воздух и тучей вылетают прочь из комнаты, на опушку, где ветер играет кленовыми семенами.
Матушка Ветровоск резко села в кровати и сказала:
— Жжжж…
Сунув палец в рот, она выудила оттуда заблудившуюся пчелу, подула на нее и прогнала в окно.
Мгновение казалось, что глаза у нее состоят из множества граней.
— Так-так… Выходит, она научилась Заимствовать? Или ее саму Позаимствовали?
Аннаграмма упала в обморок. Закзак вытаращился во все глаза — он слишком испугался, чтобы терять сознание.
— Видите ли, — принялась объяснять Тиффани под глухое бульканье сверху, — лягушка весит всего несколько унций[14], тогда как вес Брайана составлял… где-то около ста двадцати фунтов[15]. Так вот, если хочешь превратить кого-то большого в нечто маленькое, надо сперва придумать, что делать с остальной массой, верно?
Она подняла с пола остроконечную шляпу волшебника.
— Ну как, Брайан, ты доволен? — спросила Тиффани.
Лягушонок, сидящий на куче одежды, поднял на нее глаза и сказал:
— Квак!
Закзак не смотрел на лягушку. Он не мог оторвать взгляд от того, что продолжало тихо булькать под потолком. Больше всего это походило на большой розовый воздушный шарик, наполненный водой. «Шарик» медленно колыхался.
— Ты убила его! — выдавил гном.
— Что? О нет. Всего лишь отделила то, что ему больше не пригодится, — сказала Тиффани. — Это, если угодно, запчасти Брайана.
— Квак! — сказал Брайан.
— Бульк! — сказало то, что раньше было им.
— Так вот, насчет скидки, — зачастил Закзак. — Думаю, десять процентов…
Тиффани повела палочкой, и за спиной у нее все хрустальные шары взмыли в воздух. Они принялись кружиться в очень красивом, блистательном и легкобьющемся танце.
— Но эта палочка на такое не способна! — выпалил гном.
— Разумеется, нет. Она ведь просто безделушка. А вот я — способна, — сказала Тиффани. — Девяносто процентов, ты сказал? Думай быстрее, я начинаю уставать. И удерживать запасного Брайана становится все труднее.
— Забирай все! — заорал Закзак. — Бесплатно! Только не расплещи его, ради всего святого!
— Нет-нет, что ты, я вовсе не хочу, чтобы ты разорился, — сказала Тиффани. — Девяноста процентов будет достаточно. Я бы предпочла, чтобы мы расстались… друзьями.
— Да! Хорошо! Я твой друг! Я вообще очень дружелюбный! А теперь, пожалуйста, верни его! Прошу тебя! — Закзак упал на колени, благо падать было недалеко. — Умоляю! Он ведь и не волшебник вовсе! Просто ходил в Университет на вечерние курсы выпиливания лобзиком! Они там комнату для занятий снимали, или как-то так. Он думает, я не знаю! Но он украдкой прочитал несколько книг по магии, стибрил балахон и шляпу и навострился говорить всякие мудреные слова — по мне, так чем не волшебник! Прошу тебя! Мне нипочем не нанять настоящего волшебника за такие деньги! Не делай ему ничего плохого, пожалуйста!
Тиффани взмахнула рукой. На миг им предстало зрелище еще более неприятное, чем то, которое привело к колыханию запасного Брайана под потолком, — и вот уже весь Брайан целиком и полностью стоит перед ними, беспомощно моргая.
— Спасибо! Спасибо! Спасибо! — просипел Закзак.
Брайан моргнул:
— Что это было?
Закзак принялся лихорадочно его ощупывать:
— Эй, ты в комплекте? Ты больше не булькаешь?
— Руки убери! — Брайан оттолкнул его.
Аннаграмма застонала и открыла глаза. Увидев Тиффани, она попыталась одновременно подтянуть под себя ноги и попятиться от нее, и в результате поползла назад, как паук.
— Не делай это со мной! — завопила она в отчаянии. — Пожалуйста, не надо!
Тиффани догнала ее и рывком поставила на ноги.
— Я ничего тебе не сделаю, Аннаграмма, — сказала она весело. — Ты ведь мой друг. Мы все тут друзья! Ну разве не чудесно? Пожалуйста, пожалуйста, кто-нибудь, остановите меня…
Важно помнить, что пикеты — не домовые. Теоретически, если оставить для домовых блюдце молока, они помогут по дому.
А Нак-мак-Фигли… не помогут.
О да, они будут очень стараться, особенно если не оскорблять их чувства блюдцем с молоком. Они честно попытаются помочь. Но пикеты не очень хорошо понимают, как это сделать. Например, им невдомек, что застарелое пятно на подносе не исчезнет, сколько ни бейся об него головой.
И мало кто из хозяек обрадуется, увидев, как толпа Фиглей плещется в одной раковине с их лучшей фарфоровой посудой. Или как по полу туда-сюда катается дорогой кувшин, а пикеты в нем одновременно сражаются с налетом внутри и друг с другом.
Но когда тетушка Вровень убрала фарфор подальше, то решила, что Нак-мак-Фигли ей даже нравятся. Было в них что-то непотопляемое. И к тому же их ни капельки не смущала ее двойственность.
— А, эт’ ниче, — махнул рукой Явор Заядло. — В те времены, когда мы для Кральки грабили-тырили, мы зырили мир, где у всех было по пять тушек. Одни грамазды, другие мал-мал, чтоб сподручно разные делы делать.
— Правда? — удивилась тетушка.
— Ах-ха, а у самоей грамаздой тушки была огроменная левая рукса, нарочняк шоб банки с соленьями открутивать.
— Да, эти завинчивающиеся крышки бывают ужасно тугие, — согласилась тетушка.
— Мы ишшо и не такенных заморочных местов позырили, когда грабствовали для Кральки, — похвастался Явор Заядло. — Токо мы с этим повязали, потому что она коварная, злобунствующая, жадная эльфуха, вот!
— Ах-ха, и вовсе не потому, что нахрюксались выш-крыш к двум часам, а она узырила и вышвыркснула нас, как грят всякие чувырлы мммф, ммммф! — добавил Туп Вулли.
— Нахрюксались? — не поняла тетушка.
— Ах-ха… эт’ знатца… выдохнулись, вот! Прям с ног валились, так устали! — сказал Явор Заядло, крепко зажимая брату рот. — А ты поприкуси язык при даме, мала чучундра врушная!
— Э… спасибо, что все помыли, — сказала тетушка Вровень. — Хотя право же, не стоило…
