Воротиться нельзя влюбиться! (СИ) - Муратова Ульяна
— Ой всё! Молчи уж, малахольная! — опасливо осмотрелась старуха. — Ну, бывай, удачи тебе, как говорится, здоровьечка да жениха бохатого!
Она осенила меня благословляющим жестом, с недюжинной силой рывком достала из ближнего к выходу шкафа массивную ступу и ловко в неё забралась, мелькнув скрюченной сухой ногой. Подхватила подмышку подозрительно звякнувший богато украшенный ларь, распахнула скрипучую дверь, обернулась на меня и добавила:
— Ты энто, сильно-то не серчай. Я как ворочусь, чем-нить тебя одарю. Коли доживёшь!
И с этими словами бабка уцепила приставленную к косяку метлу, махнула ею перед моим носом, а потом взяла и вылетела вон.
Вылетела. По воздуху. В ступе. В ступе, управляемой метлой. Я даже успела заметить, что её древко сделано из неровного тонкого ствола, а прутья прикручены старой, позеленевшей проволокой.
Я в шоке и мой шок в шоке.
Оторопело посмотрела ведьме — а это, очевидно, была ведьма — вслед. Но долго так простоять не смогла: за порогом лютовала зима, ноги мгновенно озябли, и я даже сквозь шок почувствовала холод.
Захлопнув дверь, я невольно заозиралась, а потом принялась осматриваться в поисках одежды и обуви. В маленьком домике явно кто-то поколдовал — шкафов было столько, что я устала открывать дверцы. И, главное, смотришь с двух шагов — вроде один шкаф. А стоит дверку открыть, в нём ещё десяток, вложенных друг в друга, как матрёшки. Пока нашла вещевой сундук, запыхалась. Откинула массивную крышку с коваными уголками и заглянула внутрь. А там ларь. Открыла ларь, а в нём мешок. Развязала его, а внутри — три кокошника и две пары лаптей. Всё самое нужное.
— Да что за чертовщина такая?! — возмущённо пробормотала я и вернулась из шкафного пространства обратно в комнатку. Осмотрелась.
Белёная печка, внутри которой потрескивает огонь. Тёплая и древняя. Над ней — постель на полатях, забраться на которую можно только по лестнице. Остальное пространство закрыто полками с банками сушёных трав, ягод и кореньев. На округлых стеклянных боках — этикетки. Очанка лекарственная, лапчатка белая, зимолюбка зонтичная, аир болотный, ятрышник пятнистый, боровая матка, молочай, нечуй-ветер, расковник, прострел. Это вообще что за названия? Из всего перечисленного мне известен только молочай.
У окна — большой, добротный рабочий стол. Столешница каменная, отшлифованная до блеска, а ножки — из брусьев. Над окном — куча полок с книгами в кожаных переплётах, почерневшими то ли от времени, то ли от жизни с ведьмой. В ящиках поблизости — баночки, скляночки, лопаточки, ложечки, ступки. Настоящая алхимическая лаборатория.
В общем-то, это вся обстановка. Комната квадратная. По одной стене — печка и банки с сушёными растениями. По другой — окно, стол, книги и дверь. По третьей — шкафы. По четвёртой — стеллажи. Подошла к ним поближе и чуть не заорала в голос.
Куски рогов, склянки с какой-то болотной жижей, сушёные мыши, сосуды с кровью, плавающие в банках глаза и уши… А одна из полок с застекленной дверцей занята клетками с запертыми в них живыми зверьками и птичками. Кошмар! Кунсткамера настоящая! И главное — ни звука. Видимо, чары какие-то… Стоило повернуть торчащий в дверце ключик и приоткрыть её, как комнатка наполнилась чириканьем, шуршанием и тонким жалобным писком.
— Да что ж такое-то?.. — в ужасе посмотрела я на птичку в маленькой клетке.
— Выпусти нас, красна девица! — взмолилась птаха человеческим голосом.
Было б у меня что в руках — точно выронила бы.
— Я-то выпущу, но там зима, — указала я за окно.
— Выпусти, милая, сердце в неволюшке скорбит да ноет…
— Выпусти! — поддакнули мышки из банки с перфорированной крышкой.
И посмотрели на меня жалостливыми глазками-бусинками.
— На улицу? — уточнила я.
— На волюшку ясную, — пропищали мышки.
В общем, я не выдержала и достала банку и клетку с полки. Кроме мышек, говорливой птахи и флегматичного ужика в коробке, в которую я заглянула с опаской, нашлись ещё спящие летучие мыши и две жирные жабы в террариуме. Их я трогать не стала — одни в спячке, другие зимой на воле не выживут.
— Вы только это… бегите в лес куда-нибудь, ладно? — неуверенно обратилась я к мышкам.
— Да куда ж мы в снег-то? Пощади, голубушка! — запричитали они, а я поняла, что со своей спасательной миссией влипла конкретно.
Замерла в ступоре, шокированная внезапным жизненным поворотом. Видимо, придётся теперь жить среди жаб и мышей. Не то чтобы это прям сильно отличается от учёбы в нашем институте, там историческая (или, как её ещё оригинально называют, истерическая) кафедра — по сути, террариум и есть, и обитают в нём отнюдь не ужики. Но всё же…
Кстати, об ужиках. Оказалось, змееныш как-то выбрался из приоткрытой коробки, оплёл моё запястье и пригрелся. Я как заметила — хотела заорать, но было уже поздно панику поднимать… Вот бывают обыкновенные ужи, а этот — компанейский.
В общем, я решила, что сходить с ума нужно с достоинством — открыла банку с мышами и решила с ними побеседовать. А чем ещё заниматься первого января? Белочку-то не выдали.
Осторожно высадила трёх грызунов на стол, а птаху достала из клетки и усадила на дверцу шкафа.
— Спасибо, благодетельница наша! — трогательно запищали мышки.
— Спасительница! — чирикнула птичка и нахохлилась.
— Меня Мар…уся зовут, — представилась я. — И я была бы очень признательна, если б вы мне рассказали, где мы и что происходит.
Пока версию стремительного развития у меня шизофрении я рассматривала как рабочую, но не единственную.
— Три дня назад принялась Яга ворожить… — прощебетала птаха. — Да только ничего мы не разобрали, что она себе под нос бормотала-то. А потом — бах! — и ты явилась прям средь комнаты. Удивилася Яга, знамо, сильнёхонько. В сарафан тебя обрядила, на печку отволокла да заколдовала. Три дня и три ночи ты спала…
— И никакой добрый молодец надо мной не надругался? — на всякий случай уточнила я.
— Какой же он добрый, ежели над спящей надругался бы? — резонно заметила пернатая собеседница.
— Ну там, целовать спящую не полез?
— Так ты ж не царевна! Да и спрятала тебя Яга, никто и не видал, — заверили мышки.
Ладно. Я прислушалась к ощущениям: вроде ничего нигде не болело и не тянуло, смутило только одно. Заглянула под подол — и правда. Трусов на мне не было.
Просто потрясающе! В новый год — без старых долгов, а в новую реальность — без старых трусов!
— И что теперь делать? — вслух подумала я.
— Для начала поесть, — подсказали мышки.
— Зерна поклевать, — чирикнула птичка.
Ужик на руке ничего не сказал, но я как-то почувствовала, что он тоже не против потрапезничать. А что ему предложить? Не мышку же…
Вообще, обед — дело хорошее. Выходит, я три дня не ела? То-то самочувствие не очень. Неужели сегодня четвёртое января? Нет, ну что ж такое? Никак у меня не получается с первого января начать зарядку делать по утрам. Неужто снова год придётся ждать до следующей попытки?
Залезла в провизионный шкаф, как я его про себя назвала, и там меня ждало настоящее изобилие. Икра красная, икра чёрная, икра заморская, мелкая. Лягушачья? Сыры, сочные ломти ветчины, горшок с наваристыми щами, чугунок со сладкой кашей, калачи, пряники, вареники… Всего и не перечислишь. По одной стороне скромно несла караул батарея из различных наливок: и смородиновая, и вишнёвая, и рябиновая. При виде такого изобилия невольно растеряешься. Вот и я сначала замерла в неуверенности, но потом решила не интересничать и начать с чёрной икры. Исключительно потому, что витаминов в ней много.
Отрезала себе ломоть хлеба, намазала маслом, наложила сверху икры и вгрызлась в получившийся бутерброд. Вкуснотища!
Пока жевала, мышкам и птичке на блюдечко насыпала зерна, а ужик икоркой не побрезговал. Не слишком ли для него солёное? Нашла кусочек сырой рыбы и дала. Съел. Вот и прекрасно.
Утолив голод, решила утолить и желание ходить обутой, а то половик колол ноги, а дощатый пол не вызывал доверия. Наверняка меня на нём уже поджидает какая-то особо неприятная заноза.
