Станислав Лем - Путешествие двадцать пятое
Я очень рисковал, но другого выхода у меня не было. Я рассчитывал на то, что пробужденный резким ударом, который нанесет ему ракета, вулкан среагирует взрывом, — и не ошибся. Раздался гром, от которого заходили стены, и в многомильном столбе огня, лавы, пепла и дыма я вылетел в небо. Я направил ракету так, чтобы выйти на курс, ведущий прямо к Цирулее; это превосходно мне удалось.
Я был на ней уже через три дня, опоздав всего на двадцать минут. Но Тарантоги не застал: он уже улетел, оставив лишь письмо до востребования. Вот оно.
«Дорогой коллега, обстоятельства вынуждают меня немедленно отправиться в путь, поэтому я предлагаю встретиться в глубине еще не исследованной территории; поскольку тамошние звезды не имеют названий, сообщаю вам ориентиры: летите прямо, за голубым солнцем сверните налево, за следующим, оранжевым, направо: там будут четыре планеты, — встретимся на третьей, если считать слева. Жду!
Преданный вам Тарантога».Заправившись, я стартовал на закате. В дороге я находился неделю, а углубившись в неизвестный район, без труда нашел нужные звезды и, точно придерживаясь указаний профессора, наутро восьмого дня увидел планету, о которой он писал. Массивный шар утопал в косматом зеленом мехе; это были гигантские тропические джунгли. Такая картина несколько смутила меня — я не представлял, как приняться за попе ни Тарантоги. Но я рассчитывал на его находчивость и не ошибся. Двигаясь прямо к планете, в одиннадцать утра я увидел на ее северном полушарии какие-то неясные Знаки, от вида которых у меня перехватило дыхание.
Я всегда говорю молодым наивным космонавтам: не верьте, когда кто-нибудь вам рассказывает, что, подлетев к планете, он прочитал ее название, — это только обычная космическая шутка. Однако на этот раз я был поставлен в тупик, потому что на фоне зеленых лесов отчетливо выделялась надпись:
«Не мог ждать. Встреча на следующей планете.
Тарантога».Буквы были километровой величины, иначе я бы, естественно, их не заметил. Не помня себя от изумления и любопытства, я снизился, пытаясь понять, как удалось профессору вывести эту гигантскую надпись. Тут я увидел, что контуры букв представляют собой широкие просеки поваленного и поломанного леса, четко выделявшиеся на фоне девственных зарослей.
Не разгадав загадки, я помчался в соответствии с указанием к следующей планете, обитаемой и цивилизованной. В сумерки сев на космодроме, я начал расспрашивать в порту о Тарантоге, но напрасно: и на этот раз вместо него меня ожидало письмо:
«Дорогой коллега, приношу свои самые горячие извинения за причиненное разочарование, но срочные семейные дела вынуждают меня, к сожалению, немедленно вернуться домой. Чтобы смягчить ваше неудовольствие, оставляю в бюро порта пакет, прошу вас получить его: в нем находятся плоды моих последних исследований. Вам, наверное, интересно узнать, каким образом я сумел оставить на предыдущей планете письменное сообщение; это было совсем просто. Эта планета переживает эпоху, соответствующую каменноугольному периоду Земли. Ее населяют гигантские ящеры, в частности ужасные сорокаметровые атлантозавры. Высадившись на планете, я подкрался к большому стаду атлантозавров и дразнил их до тех пор, пока они не бросились за мной. И помчался через лес с таким расчетом, чтобы путь моего бегства образовал контур букв, а стадо, гнавшееся за мной, валило деревья. Таким образом возникла широкая, около восьмидесяти метров, просека! Это было, повторяю, просто, но несколько утомительно: мне пришлось пробежать больше тридцати километров, причем довольно быстро.
Искренне сожалею, что ина этот раз мы не познакомились лично, жму вашу мужественную руку и преклоняюсь перед вашими достоинствами и отвагой.
Тарантога. Р.S. Горячо рекомендую вам пойти вечером в город на концерт — это великолепно».Я получил оставленный мне пакет, велел отвезти его в отель, а сам отправился в город. Он выглядел чрезвычайно интересно. Планета вращается с такой скоростью, что время суток изменяется ежечасно. Большая скорость вращения создает значительную центробежную силу, и свободно опущенный отвес здесь не вертикален к поверхности, как на Земле, а образует с ней угол в сорок пять градусов. Все дома, башни, стены, вообще все строения возводятся здесь наклоненными к поверхности под углом сорок пять градусов, что создает картину, очень странную для человеческого глаза. Дома с одной стороны улицы как будто ложатся навзничь, с другой же, наоборот, нависают над мостовой. Обитатели планеты, чтобы не падать, вследствие естественного приспособления имеют одну ногу короче, а другую длиннее; человек же должен во время ходьбы подгибать одну ногу, что через некоторое время начинает изрядно досаждать и утомлять. Поэтому я шел так медленно, что когда добрался до здания, в котором должен был состояться концерт, там уже запирали двери. Я поспешно купил билет и вбежал внутрь.
Едва я уселся, дирижер постучал палочкой, и все притихли. Музыканты оркестра проворно зашевелились, играя на неизвестных мне инструментах, похожих на трубы с продырявленными воронками, как у лейки; дирижер то взволнованно вздымал передние конечности, то разводил их, как бы приказывая играть пиано, но меня охватывало все возрастающее изумление, так как я не слышал ни одного, даже самого слабого звука, Я осторожно огляделся и увидел выражение экстаза, написанное на лицах соседей; все больше смущаясь и беспокоясь, я попробовал незаметно прочистить себе уши, но без всякого результата. Наконец, решив, что я оглох, я тихонько постучал ногтем о ноготь, но этот тихий звук услышал отчетливо. Совершенно не понимая, что и думать обо всем этом, ошеломленный всеобщим выражением эстетического наслаждения, я решил досидеть до конца. Раздалась буря аплодисментов: поклонившись, дирижер снова постучал палочкой, и оркестр приступил к следующей части симфонии. Все вокруг были восхищены; я слышал громкое сопение и принимал его за признак глубокой взволнованности. Наконец настало время бурного финала — я мог судить об этом только по темпераментным движениям дирижера и по крупному поту, катившемуся по лицам музыкантов. Вновь вспыхнули аплодисменты. Сосед повернулся ко мне, выражая восхищение симфонией и ее исполнителями. Я пробормотал что-то невразумительное и, абсолютно сбитый с толку, выскочил на улицу.
Я уже отошел на несколько десятков шагов от концертного зала, но что-то заставило меня обернуться и посмотреть на его фасад. Как и все другие здания, зал был наклонен к улице под острым углом; со стены кричала огромная надпись: «Городская олфактория», а ниже были расклеены афиши, на которых я прочитал:
МУСКУСНАЯ СИМФОНИЯ ОДОНТРОНА
I. Preludium Odoratus
II. Allegro Aromatoso
Ш. Andante Olens
Дирижирует
находящийся на гастролях
известный носист
ХРАНТР
Я зло выругался и, повернувшись, поспешил в отель. Я не винил Тарантогу за то, что не получил эстетического удовольствия, ведь он не мог знать, что мне все еще досаждает насморк, который я схватил на Сателлине.
Чтобы вознаградить себя за разочарование, сразу же после прихода в отель я открыл пакет. В нем находился звуковой киноаппарат, бобина пленки и письмо следующего содержания:
«Мой дорогой коллега!
Вероятно, вы помните наш телефонный разговор, когда вы находились на Малой, а я на Большой Медведице. Я тогда сказал вам, что, по-моему, бывают существа, которые способны жить при высокой температуре на горячих, полужидких планетах и что я намереваюсь предпринять исследования в этом направлении. Вы выразили сомнение в том, что это предприятие увенчается успехом. Так вот, доказательства перед вами. Выбрав огненную планету, я на ракете приблизился к ней на возможно малое расстояние, а затем на длинном асбестовом шнуре спустил вниз огнеупорный киноаппарат и микрофон; таким образом мне удалось снять много интересных кадров. Некоторые из них я позволяю себе приложить к письму.
Ваш Тарантога».Я сгорал от любопытства и, едва кончив читать, вставил пленку в аппарат, сдернутую с кровати простыню повесил на дверь и, погасив свет, включил проектор. Сначала на импровизированном экране мелькали только цветовые пятна, до меня доносились хриплые звуки и щелканье, словно в печи трещали поленья, потом изображение стало резким.
Солнце опускалось за горизонт. Поверхность океана волновалась, по ней пробегали маленькие синие огоньки. Огненные тучи бледнели, становилось все темнее. Появились первые бледные звезды. Молодой Кралош, утомленный дневными занятиями, снялся со своего шпенька, чтобы насладиться вечерней прогулкой. Он никуда не спешил; медленно шевеля скриплами, он с удовольствием вдыхал свежие, ароматные клубы разогретого аммиака. К нему приближалась какая-то фигура, еле видная в сгущающихся сумерках. Кралош напряг смых, но только когда фигура оказалась совсем близко, юноша узнал своего приятеля.
