Максим Бондарчук - Царство Гуверон (СИ)
— Нет, что ты. Это грязное дело и я…
На улице послышались звуки бубенцов. Приближаясь все ближе и ближе, они вскоре начали играть так громко, что бренчание этих мерзких безделушек чуть не вывело из себя волосатого незнакомца.
— А вот и наши главные гости. — трактирщик, радостно потирая руки, вышел из-за стойки и направился к выходу. В дверях он встретил высокого и очень толстого чернокожего мужчину. Представитель народности Нигг, он был похож на груду гранита, страшную и очень опасную. Езеф давно вел с ним дела, хотя и несильно афишировал их, ведь торговля рабами была под запретом и могла наказывать вплоть до смертной казни.
— Здравствуй мой друг. — он раскинул руки и попытался обхватить здоровяка своими коротеньки ручонками. Чернокожий натянуто улыбнулся и дождавшись, когда волна искусственных эмоций сойдет на нет, прошел вглубь помещения. Незнакомец сразу заинтересовал циркового гастролера. Пробежавшись взглядом по телу и заглянув даже в зубы, он сделал для себя вывод, что экземпляр мог бы сослужить ему неплохую службу. Оставалось только сторговаться с трактирщиком, а зная его скупой характер, это было делом архисложным.
— Триста шекелей. — выпалил здоровяк, даже не оборачиваясь к хозяину заведения.
— Триста? За первого попаданца? Да это грабеж! Тут как минимум тысяча, да и то, только потому, что я тебя давно знаю и мы с тобой в хороших отношениях. Так что давай не будем портить их такой глупостью как попаданец.
— Пятьсот.
— Нет-нет-нет, — трактирщик подлетел к сидящему в недоумении от происходящего незнакомцу и стал водить своими руками по грязному телу.
— Посмотри, какой красивый. Какое лицо, какая кожа… если отмыть конечно, а зубы. Таких нет даже у лошадей Его Величества. Бобры во всем Гувероне молча плачут, завидуя такому оскалу. И за такой экземпляр ты предлагаешь всего пятьсот шекелей? Тысяча!
Чернокожий знал, что торг не дастся ему легко и был готов торговаться хоть до следующего утра. Он просто не мог позволить себе не снизить цену и не утрать нос этому скупердяю Езефу.
— Восемьсот, мое последнее предложение. И не шекелем больше.
— Но ведь он красивый…
— Похож на клячу.
— Брось, старина. Ни один публичный дом в Нигге не имеет такого экземпляра. Ты озолотишься на нем.
— Что!?
Голос незнакомца был жалок и похож на предсмертный крик жертвы, которая осознала, что ее ждет в ближайшее время. Чернокожий гастролер повернулся к нему и, посмотрев в лицо готовое расплакаться, сделать дружеский жест в его сторону.
— Не бойся. Все плачут впервые, потом будешь улыбаться. Девятьсот.
— По рукам
Трактирщик радостно ударил в ладоши и схватил кошель с деньгами. Монет было очень много. Даже его руки, знавшие все суммы в этом королевстве, не могли спокойно держать туго набитый мешочек со звонкими монетами. Гастролер схватил незнакомца за плечо и поволок за собой.
— Но… но ты ведь говорил, что поможешь мне. Говорил, что ты гуманист.
Мужчина судорожно упирался всем телом, пытаясь хоть как-то сопротивляться здоровенному циркачу.
— Так и есть, мой милый друг. Следующие десять лет ты проведешь в компании мужчин, которые будут любить тебя всем сердцем. Разве не о таком ты мечтал всю жизнь. По крайней мере, тебе не придется умирать на каменоломнях, а это уже намного лучше.
— Ты предатель! Я вернусь! Обещаю тебе! В моем районе за такое …
Дверь захлопнулась. Последние слова смешались с криками и звоном удалявшихся бубенцов. Циркачи уехали. Трактирщик молча зашел за прилавок и принялся подсчитывать золотые монеты, бережно высыпанные на стол перед ним.
— Попаданцы, хоть какая-то польза от них.
Он поднял перед собой блестящую монету и продолжил любоваться ей.
3
— Дорогой, как тебе это платье?
Майнстейм смотрел на крутящуюся возле зеркала жену и все больше убеждался в том, что лучше бы он не женился на этой женщине. Красивая когда-то, она превратилась в нечто непонятное и несуразное для королевской особы. Лицо стало похоже на сухофрукт, талия перестала выделяться на фоне остального тела, а некогда пышная грудь опустилась так сильно, что опуститься до такой степени он себе не позволял даже в годы лихой молодости.
— А что если я скажу, что оно тебя полнит?
— Тогда я разведусь с тобой.
— В таком случае, зачем ты спрашиваешь меня об этом, если ответ уже очевиден.
— Ах, муж, — она приложила желтое платье к своему телу и еще сильнее закрутилась у зеркала. — сегодня бал. Будь хоть немного внимателен к своей даме. Скажи комплимент, дай мне почувствовать себя молодой.
Еще раз окинув взглядом растолстевшее тело, Майнстейм отбросил последние намеки на подобные слова.
— Каким может быть платье, купленное мной на мои же деньги? Конечно, красивым, вне зависимости от того на ком оно сидит.
— У тебя скверный характер, муж, и чем старше ты становишься, тем сильнее он проявляется в тебе. Тебе надо быть другим.
— Где наш сын, солнышко? Я не видел его уже очень давно. — король попытался сменить тему разговора. Жена уже давно не «волновала» его мужское воображение. И любые намеки на что-то близкое и личное приводили в ужас даже местную охрану, которая всем гарнизоном сочувствовала королю.
— Он уехал к маменьке как неделю назад. Ты что, забыл?
— Нет, что ты. Я все прекрасно помню.
Врал он как всегда глупо и неумело, но делать это приходилось не так уж и часто, поэтому Майнстейм несильно придавал этому значение.
— А ты знаешь, какой сегодня день?
Матильда резко развернулась и, отложив платье в сторону, начала медленно приближаться к сидевшему в кресле мужу.
— Воскресенье.
— А еще?
— Двадцать второе число.
— А еще? — ее голос становился нервозным.
— Сегодня полуночная служба в храме огня.
— Майнстейм! — она крикнула так сильно и пронзительно, что зеркало было готово треснуть на несколько частей и развалиться на осколки. — Сегодня день рождения моей матушки! Ты обещал мне, что больше никогда не забудешь эту дату!
— О, милая, прости, столько дел и забот, что из головы вылетело. Кстати, что там делает наш сын?
— Ты сам его туда отправил.
— Правда?
Король стал судорожно перебирать в своем мозгу все приказы и повеления, которые он отдавал последнюю неделю. Напряжение в личных покоях короля стало заметно нарастать. Жена приняла грозную стойку, воткнув свои кулаки в грузные бока, и была готова наброситься на благоверного, если он не сможет хоть как-то оправдаться.
Однако усилия не прошли зря. Каким-то чудом в его памяти всплыли обрывочные слова из приказа, которым он отправил сына к теще. Выдавив их из себя как можно мягче, он вдруг увидел как лицо жены стало постепенно приобретать спокойный и безмятежный вид.
— Ладно, на этот раз ты прощен.
Она развернулась обратно к зеркалу и начала примерять новое платье. Король устало выдохнул. За последние несколько лет совместной жизни она говорила подобное уже несколько сот раз, но угрозы с которыми она обращалась к нему, явно намекали на скорую его кончину в случае неправильной реакции на ее капризы.
— Раньше ты не любил балы, но теперь решил сходить. Что вдруг поменялось?
— Время смутное наступает, — король постарался придать голосу мрачную торжественность. — Страшный враг на пороге нашего дома, моя дорогая. Я должен быть вместе со своими подданными даже в такой час.
— Проще говоря, ты идешь туда ради Фрау Катарины.
— Да, я иду туда ради нее. — капитулируя, ответил Майнстейм. — На подданных мне плевать.
Эта ведьма все знает наперед.
— Тогда ты наверняка будешь доволен. Мои слуги докладывают мне, что Фрау не зря считается первой красавицей у себя в Восточной Гермундии. Сам король пустыни Абу Разир переплыл море, чтобы упасть к ее ногам, но она отказала ему, отчего тот приказал трем тысячам подданным переехать к нему в Гермундию и остаться там до тех пор, пока Фрау не даст своего согласия. И вот теперь она здесь…
Матильда вопросительно бросила взгляд в сторону короля и продолжила смотреться в зеркало.
— К чему ты это?
— Ну как же. Попаданцы возвращаются, фрау приезжает в самый ответственный момент и завтракает за одним столом. Тебе не кажется, что слишком много совпадений в таких вещах?
— Мы договорились о встрече полтора года назад. Не надо приписывать вещам не свойственные им имена.
— Ну да ладно. Уверена, ты не расстроился, когда Катарина пересекла порог твоего замка.
Король тут же вспомнил этот момент. Колесница пронеслась по брусчатке, «цокая» подкованными копытами породистых скакунов. Она сидела на заднем сидении до последнего пряча свое лицо и скрывая подробности своего тела от любопытных глаз. Она словно боялась их, и едва дождавшись поднятия ворот, умчалась прямиком в его резиденцию.
