Елена Анфимова - Степь да степь кругом...

Сидя на диване, Раечка с недовольством смотрела, как неуклюже перемещается по полу ее супруг, и давала ценные советы.

— О боже! — восклицала она. — Ты делай вид, что тебе это занятие нравится. Тогда и Сириус увлечется, а то ты пыхтишь и строишь рожи. И вообще, неси-ка ты их лучше в зубах, ведь собака не может брать тапочки лапой.

— Не собираюсь я брать в зубы всякую грязь, — уныло огрызался Саша, еще не забывший светлые времена, когда он был астрофизиком и работал в обсерватории. Это уже после наступления перестройки и сопутствовавшего ей безденежья жизнь в лице Раечки устроила свою половину, которая, к счастью, прекрасно готовила шашлыки, поваром в кавказский ресторанчик.

— Эти тапочки, между прочим, я тебе подарила, — обижалась супруга. — Нет, ну до чего же эти твари все-таки тупые!

— Ты это о ком? — обижался в свою очередь муж.

Эту пару многие находили необычной. Даже если не брать в расчет крайне экзотическое сочетание их национальностей — еврейка и кореец. Если нынче национальность в паспорте не пишется, то еще совсем недавно так называемый пятый пункт имел довольно большое, хотя официально и непризнаваемое, значение. Однако в паспорта Раечки и Саши заглядывать не стоило и раньше: и у той, и у другого ярко выраженные национальные признаки были четко обозначены как на лицах, так и в характерах. Хотя в те не столь далекие годы, когда эти двое решили наконец-то зарегистрировать отношения, существование всяких там национальных характеров напрочь отрицалось. Советский человек, выросший под рентгеновскими лучами коммунистической идеологии, мог, конечно же, иметь те или иные отклонения от основной мутации, но объяснять их национальным характером было по меньшей мере неправильно. Такова была официально принятая точка зрения. В быту же Раечке, например, поступившей не так, как хотелось бы окружающим, доводилось слышать за спиной, а то и в лицо кое-что насчет морды в сочетании с ругательным словом, обозначавшим ее национальность. И это притом, что «морда» у нее была очень и очень даже ничего. Возможно, общее впечатление слегка портил несколько массивный нос с горбинкой, который завистливые сотрудницы обсерватории, где Раечка работала секретарем-референтом директора, называли шнобелем, да ярко-красная помада, к которой она всегда питала слабость.

Благодаря своей невероятной активности и убежденности, что, если не все, то многое в этой жизни должно быть направлено на то, чтобы ей, Раечке, было комфортно, она сумела занять довольно высокий пост в профкоме обсерватории и оказаться у истоков распределения талонов на одежду. Дело в том, что в те, еще не забытые, странные времена, несмотря на отсутствие войны или каких-либо стихийных бедствий, которые могли бы объяснить повальный дефицит в богатейшей стране, чтобы купить еду и одежду, нужны были талоны. Но и с ними следовало поездить по городу, орлиным оком высматривая, где толпится народ, потом занять очередь и через несколько часов стояния испытать истинное счастье, эти самые талоны отоварив сахарным песком, водкой, мясом или другими столь желанными любому советскому человеку продуктами. Или не испытать. Потому что на всех не хватило.

На одежду, правда, талоны во всесоюзном масштабе не вводили. Возможно, поэтому на прилавках не было ничего такого, что можно было бы надеть на себя и, взглянув потом в зеркало, не испытать острое чувство собственной неполноценности. А вот на производстве и в различных крупных организациях, при которых имелись магазинчики для сотрудников, эти самые талоны очень даже практиковались, и купить что-либо достойное без них было просто невозможно.

Оказавшись, образно выражаясь, в роли стрелочника, который направляет поезда в нужных направлениях, Раечка организовала движение талонов таким образом, что сумела одеть в одинаковые, но очень достойные куртки, костюмы, сапоги и колготки всех своих близких и дальних родственников и даже некоторых знакомых. Теперь, когда во время праздников семья Фраерман собиралась в полном составе, создавалось впечатление, что за столом сидят воспитанники одного, хоть и совсем не бедного сиротского приюта. Может быть, поэтому Раечка не слишком любила эти сборища.

Занюханный научный сотрудник Саша Пак заинтересовал Раечку, когда она заметила, что не производит на него никакого впечатления. Это было странно. Раечка привыкла, что в институте ее кто-то любит, а кто-то терпеть не может. Саша же, занятый своей наукой, смотрел сквозь нее, как сквозь стекло, причем хорошо помытое. Впрочем, с этим Раечка еще смирилась бы, потому что мало ли… Может, этого чернявого парнишку с узенькими, словно припухшими, глазками вообще ничего, кроме науки, не занимало. Но как-то раз она оказалась с Сашей в одной компании на чьем-то дне рождения и обнаружила, что девушки его как раз очень даже занимают. Он прелестно тренькал на старенькой гитарке, внушая в песнопениях гостям спорную мысль, что то, что все они здесь сегодня собрались, — это здорово. Тогда мужчины, игравшие на гитаре да при этом еще ходившие в туристские походы (лучше всего в горы), пользовались повышенным спросом, и Раечка, хотя и была тогда уже очень даже замужем, постаралась сесть за столом рядом с Сашей. Когда слегка выпили, она, выразительно глядя на своего соседа, коснулась его плечом. Как пишется в романах, между ними пробежала искра, во всяком случае Раечке так показалось. Но Саша, заморенный на столовских харчах и общежитской складчине, продолжал пожирать салат оливье. Раечка навалилась сильнее и с удовлетворением увидела, что Пак перестал работать вилкой и нижней челюстью. Но дальше последовало нечто неслыханное.

— В чем дело, девушка? — нагло поинтересовался он, обернувшись к Раечке и вперившись взглядом в ее ярко-алый рот. И когда она, вспыхнув, резко отодвинулась, как ни в чем не бывало продолжил жрать.

В наши дни любая девушка, получившая столь активный отпор, в первую очередь подумала бы, что ее визави придерживается нетрадиционной сексуальной ориентации. Но в те, еще недавние, времена довольно строгих нравов о такой ориентации знали немногие, но, и зная, не очень-то верили, что такое бывает. Поэтому Раечка, отодвинувшись, решила, что этот прожорливый чукча (так она в злобе мысленно обозвала корейца Пака), скорее всего, антисемит. Но эта ободряющая мысль рухнула, не успев оформиться, потому что, когда начались танцы, Саша принялся приглашать какую-то незнакомую, но вполне иудейского вида сутулую девицу, несколько раз выводил ее на лестницу курить, а потом вдруг исчез вместе с ней неизвестно куда. Вернее, известно. Раечка с удивившей ее саму злобой думала о том, как хамоватый чукча поволок девицу к себе в общежитие и там чертит вокруг нее крылом, чтобы потом разочаровать убогим северным сексом.

Однако Раечка была не из тех, кто мирится с тем, что издавна называется на Руси «от ворот поворот». С того самого дня рождения она начала Большую Охоту, дичью на которой стал научный сотрудник Саша Пак. Многочисленные Раечкины родственники с недоумением и досадой наблюдали, как благодетельница, вместо того чтобы по-прежнему осыпать их талонными благами, вдруг, облачившись в новенькую штормовку и симпатичные кеды, в компании еще недавно презираемых ею романтиков ходит по горам и долам, распевая у ночных костров про щемящее чувство дороги. Возвращалась она со стертыми ногами, обломанными ногтями, спиной, надорванной тяжеленным рюкзаком, и бессвязными рассказами о том, как в одном абхазском селе какого-то Мишку, заросшего бородой по самые глаза, приняли за снежного человека или какая-то дура Танька подтерла задницу листом борщевика и попала в больницу с серьезным ожогом. Ха-ха-ха! Да уж…

Вряд ли кто-то из родных догадывался, что роль бациллы, вызвавшей Раечкино помешательство, сыграл Саша Пак, у которого в жизни было два интереса: далекие звезды, любовь к которым он в конце концов задокументировал, защитив диссертацию, и походы — то на катамаранах, то верхом на лошадях, а то и просто пёхом.

Солидный Раечкин муж, господин Репкин, привыкший летом отдыхать на престижных кавказских курортах, несколько лет мирился с неожиданно проснувшейся в жене тягой, как он выражался, к бомжеванию, а потом познакомился с очаровательной женщиной — главным врачом одного санатория, где он отдыхал, будучи соломенным вдовцом, — и радостно оставил изрядно надоевшую ему туристскую богиню. Впрочем, Раечка, кажется, и не заметила перемены в своем семейном положении. Как раз в тот момент Саша Пак, ставший доктором наук, начал давать слабину и даже сказал, в смущении отводя глаза, что она ему всегда нравилась, а на том дне рождения он нарочно ушел с посторонней девицей, так как не смел даже мечтать о такой женщине, как Раечка. Так-то вот!

Добившись Саши, Раечка быстренько расправилась с туризмом во вновь образовавшейся семье, а потом ушла с работы, чтобы в полной мере насладиться статусом жены доктора наук и вытекающими из этого самого статуса благами. Но хоть перестройка к тому времени уже благополучно миновала, оказалось, что наука, а вместе с ней и Саша Пак больше никому не нужны. А нужны банкиры, спекулянты, бандиты и бизнесмены всяческих мастей. И еще, конечно, депутаты. Но ни к одной из этих категорий Саша не относился, и, если бы не многочисленные Раечкины родственники, которые, как оказалось, ко всем этим категориям относились и, что немаловажно, имели хорошую память и умели быть благодарными, семья Фраерман — Пак пришла бы в упадок.