Алексей Калугин - Мир-на-Оси
Григорий Кириллович Бей-Брынчалов был вальяжен и тучен. Вернее, тучен и вальяжен. Поскольку вальяжность его являлась следствием тучности, а не наоборот. Чрезмерная полнота делала любое движение неудобным и неловким, поэтому ректор предпочитал без нужды и вовсе не двигаться, а сохранять, как он это называл, осанку. Все необходимые движения он сводил к коротким плавным жестам. Вальяжность его была того свойства, что в другом месте ее могли бы определить как чванливость. Однако сам Ректор об этом даже и не подозревал. Сам он считал себя отличным малым, душой компании и заядлым либералом, почти демократом.
Прежде Гиньолю доводилось видеть Ректора лишь издалека. Да и не рассматривал он его особо, поскольку никаких дел у него с Бей-Брынчаловым не было и не намечалось. Теперь же, взглянув на Ректора вблизи, Гиньоль решил, что он здорово смахивает на раздувшуюся от собственной важности жабу, завернутую в пурпурную мантию с золотой каймой. Гиньоль даже решил, что для законченности образа Ректору здорово недостает белого напудренного парика с буклями.
Однако ж Гиньоль имел замечательную привычку держать собственное мнение при себе. И даже когда его мнением интересовались, он далеко не всегда высказывал его вслух. А то, что все же бывало воплощено в слова, далеко не всегда и не во всем соответствовало тому, что он думал. Оказавшись перед всемогущим Ректором, Гиньоль лишь дежурно улыбнулся. Вежливо, но без подобострастия. У него не было на примете никого, кого бы он хотел пристроить в Центральную Академию. А раз так, следовательно, это Ректор имел к нему какой-то интерес, а не наоборот.
Между тем Григорий Кириллович Бей-Брынчалов старательно делал вид, что не замечает гостя. Растянув, насколько это было возможно, складки на шее, он сосредоточенно и тупо пялился в экран стоявшего перед ним монитора. И то и дело исправно давил двумя пальцами на клавишу пробела.
Уголки губ Гиньоля едва заметно изогнулись, лишь обозначив ироническую усмешку. Не дожидаясь приглашения, он подошел к столу, сел в глубокое и крайне неудобное кресло эпохи Бронсаль, обитое бело-голубым атласом с вышитыми геральдическими ромашками, кинул ногу на ногу и положил на коленку трость. Покачивая острым, блестящим мыском кожаной туфли, Гиньоль от нечего делать считал удары пальцев Ректора по клавише пробела.
Один… Два… Три…
Человеческая натура странна, но легко предсказуема.
Четыре… Пять…
Ректор хотел дать понять Гиньолю, что он страшно занятой человек.
Шесть…
Да, конечно, он сам пригласил Гиньоля, но при этом…
Семь…
…При этом Ректор все же делал одолжение, приняв его.
Восемь… Девять…
Зачем он это делал? Вот это – вопрос.
Десять…
Причины могут быть самые разные. Начиная с ничем не замутненного тщеславия и заканчивая мелочной, но тщетной в отношении Гиньоля надеждой сбить таким образом цену.
Одиннадцать…
Гиньоль не проявлял нетерпения. Он готов был ждать, сколько потребуется. Во-первых, ему не было скучно, поскольку любимым его занятием было наблюдение за людьми.
Двенадцать…
Он их бережно собирал и тщательно сортировал, как спичечные этикетки. Ректор Центральной Академии, несомненно, претендовал на заслуженное место в его коллекции. Гиньоль уже давно к нему присматривался. Однако возможность понаблюдать за Ректором вблизи представилась ему впервые. Ну а во-вторых…
Тринадцать…
…Гиньоль точно знал цену своему времени. То время, которое он проведет в кабинете Ректора, так же, как и то, что он затратил на прослушивание лекции по космогонии, будет непременно включено в счет, который он в конце концов предъявит господину Бей-Брынчалову. Как частному лицу или как Ректору Центральной Академии – это уже не имело значения.
– Четырнадцать!
Ректор вздрогнул от неожиданности и испуганно вскинул голову. Так, что щеки колыхнулись из стороны в сторону. Как уши у старого слона.
– Что?
Гиньоль улыбнулся приветливо, открыто и в меру располагающе.
– Вы знаете, почему число четырнадцать считается несчастливым?
– Н-нет. – Ректор слегка запнулся.
На всякий случай, уже не глядя на экран, он еще раз ударил пальцем по клавише.
– Хотите, расскажу?
– П-простите?..
– Я могу рассказать вам, почему люди не любят число четырнадцать.
– Это имеет какой-то рациональный смысл?
– Абсолютно иррациональный.
Ректор немного ожил. Он понял, что имеет дело со здравомыслящим человеком. Он заерзал на стуле. Подпер щеку кулаком. В глазках его мелькнул иррациональный интерес.
– Ну-ну? – Он уже не запинался.
Гиньоль взмахнул тростью, широко расставил ноги, утопил набалдашник в густом ворсе ковра и оперся о рукоятку. Он любил эту позу и называл ее «Застывший Порыв».
– Когда-то, очень давно, я бы даже сказал, на заре истории, в календаре было четырнадцать месяцев. Вам это известно?
– Ну, это не входит напрямую в сферу моих научных интересов.
Прозвучавшая из уст Ректора сия замысловатая фраза должна была означать то же самое, что и «нет», произнесенное обычным человеком.
– У вас бэббидж «Ананас»? – неожиданно сменил тему Гиньоль.
Ректор удивленно посмотрел на монитор. Он никогда не интересовался, какой марки у него вычислитель.
– А операционная система? – продолжал наседать Гиньоль. – «Цезарь» три в одном?
Ректор недовольно засопел. Он уже прикидывал, кому сделать втык за то, что его не поставили в известность, какая операционная система установлена на его вычислителе.
– Который час? – снова невпопад спросил Гиньоль.
Ректор глянул на часы в золотом корпусе в форме надкушенного яблока.
– Пятнадцать минут четвертого.
– Вы пригласили меня к двум.
Гиньоль произнес это даже без тени укоризны, просто констатируя факт.
– Разве? – не очень-то старательно изобразил недоумение Ректор. – Должно быть, я заработался… Но все равно вас должны были встретить и предложить кофе…
– Я не пью кофе.
– Да?
– От него понижается нервный тонус.
– Я полагал, наоборот…
– Думаю, этот вопрос также не входит напрямую в сферу ваших научных интересов. Вместо того чтобы травить себя кофе, я посетил лекцию по космогонии.
– Да? – Ректор улыбнулся. – Ну и как вам?
– Замечательно. Если, конечно, называть лекцией выступление выжившего из ума старика, с неподражаемо дурацким видом изрекающего банальные истины, известные даже первокласснику, который не поленился открыть школьный учебник. Вашему лектору следовало бы выступать в кабаре «Белая Лошадь». Там бы он имел сногсшибательный успех!
Ректор покрутил головой, как будто ему вдруг стало трудно дышать из-за того, что воротник давил на шею.
– Я бы предпочел… – начал было он.
Но осекся.
Потому что и сам не знал, что хотел сказать.
– Что?
Гиньоль чуть подался вперед. Весь – ожидание.
Ректор кашлянул, чтобы прочистить горло, и предпринял вторую попытку.
– Я бы хотел…
Впрочем, также безуспешную.
– Вы бы хотели знать, кто я такой! – как всегда вовремя пришел на помощь Гиньоль.
Двумя пальцами он извлек из нагрудного кармана золотистую визитную карточку и протянул ее Ректору.
«Гиньоль ГиньольРешаю любые проблемы».Бей-Брынчалов искоса глянул на гостя и перевернул карточку.
«Джин ОйлРешаю любые проблемы».– Вы партнеры?
– Нет. Я един в двух лицах.
– Как это?
– Мое имя некоторым кажется необычным, странным и почему-то труднопроизносимым. Поэтому я пользуюсь двумя.
Ректор удивленно хмыкнул.
– А это не противозаконно?
– Не более чем заставлять гостя ждать.
Ректор с озадаченным видом покрутил карточку в руках.
– Какое же из этих имен настоящее?
– Первое.
Ректор еще раз перевернул карточку со стороны на сторону. Но даже не стал пытаться угадать, какая из двух сторон первая.
– И как же мне вас называть?
– А мне вас?
– У меня одно имя.
– Вас можно называть официально – господин Ректор. Или чуть менее официально – господин Бей-Брынчалов. Или уважительно – Григорий Константинович. Или по-приятельски – Гришка. Или совсем уже просто – Бей. Или насмешливо…
– Обращайтесь ко мне официально, господин Гиньоль!
– Ну вот видите, как все просто, – улыбнулся гость. – Перейдем к делу?
– Да, конечно…
Ректор вновь посмотрел на визитку Гиньоля. «Решаю любые проблемы». Не слишком ли самоуверенно? Так уж и любые?..
– Мне порекомендовали вас друзья.
– Именно так и узнают обо мне все мои будущие клиенты. – На лице Гиньоля ни тени улыбки. Он серьезен, как грозовая туча, знающая, что она несет тем, кто вышел сегодня из дома без зонта. – Я экономлю на рекламе.
– И что, вы действительно… – Ректор постучал краем золотистой карточки по яблоку-часам. – Действительно можете решить любую проблему?
