Виктор Дубчек - Красный падаван
Профессор ещё некоторое время пытался скандалить, по старой "ушной" привычке щёлкал пальцами — но что он мог поделать. Уже на выходе из комнаты он столкнулся с двумя весьма озабоченными военными авиаторами в чинах. Все штатные атрибуты неизбежности и неотложности были на месте: кожаные папки, блестящие сапоги и суровое выражение мужественных лиц. Рядом с военными маялся какой-то штатский с умным насмешливым взглядом. Неодобрительно покачав головой, добрый доктор направился к выходу. Люди Власика уже подогнали машину.
Сталин отхлебнул чаю с лимоном, огладил усы и снова вчитался в бумаги. Читать было трудно, — кидало в жар, голова пухла и вроде бы даже потрескивала, — но надо было читать, надо было думать. Из представленных фотографий невозможно было понять ничего, да и торопливая пояснительная записка оставляла больше вопросов, чем ответов.
— Почему Вы, а не кто-то из астрономов? — остро спросил Сталин.
Михаил Клавдиевич Тихонравов, уже тогда знаменитый конструктор, автор проекта "Ракеты 09" — первой в СССР взлетевшей ракеты на жидком топливе, сидел за столом напротив Сталина. Военные расположились по бокам от ракетчика — сольную партию сегодня играл он.
— Да я, собственно, здесь случайно оказался. У нас постановление о серийном производстве ожидает подписания, ракета М-13 и боевая машина, Вы знаете.
— Всё будет подписано. — ещё бы Сталин не знал про "Катюшу", — Получит Флёров свою батарею. Продолжайте.
— И меня вот товарищи в Наркомате нашли и попросили сделать экспертное заключение. — Товарищ слева коротко кивнул, товарищ справа приосанился. — Мы всё посмотрели, запросили снимки в Кучинской обсерватории. Это они первые зафиксировали… объект. Пулково тоже устойчиво наблюдает, и в Томске подтверждают.
Тихомиров вздохнул и продолжил.
— Объект искусственного происхождения, сомнений нет. Форма регулярная, и мы наблюдаем самостоятельное свечение.
— Это может быть сверхвысотный аэростат?
Учёный замялся, но честно признал:
— Мы не знаем, что это за объект. Но не аэростат: на такой высоте от земли атмосферы уже нет. У меня в книге "Ракетная техника" про это подробно…
— Я прочитаю. — пообещал Сталин, делая пометку. Он действительно читал очень много и очень быстро, и собирался выполнить обещание. Но не сейчас.
— Объект находится на синхронной… геосинхронной орбите, — поправился ракетчик, — висит точно над Москвой.
Сталин неприятно нахмурился.
— Мы подняли звено истребителей, товарищ Сталин. — быстро сказал авиатор слева.
— И звено бомбардировщиков, товарищ Сталин. — быстро сказал авиатор справа.
— Зачем? — изумился товарищ Сталин.
— На всякий пожарный.
— Значит, бомбардировщики…
Иосиф Виссарионович задумчиво отхлебнул чаю.
Авиатор слева отхлебнул чаю. Авиатор справа отхлебнул чаю. Михаил Клавдиевич подумал и тоже на всякий случай отхлебнул чаю.
— Всё-таки ракета? — задумчиво спросил Сталин. — Какая-то из иностранных держав смогла запустить ракету, с бомбами на борту.
— Не могла, товарищ Сталин, — убеждённо ответил учёный. — Никто не мог.
— Вы что же, товарищ Тихомиров, полагаете, будто ваш Ракетный институт невозможно обогнать в данном вопросе? — раздражённо проговорил Иосиф Виссарионович. — Винклер в Германии запустил ракету на жидком топливе ещё в тридцать первом году. На два года раньше вашей ГИРД! У немцев же работает Герман Оберт, у американцев — Роберт Годдард. Вы, ученики Циолковского, возомнили себя впереди всех, а теперь выясняется, что у кого-то есть возможность угрожать бомбовым ударом нашей столице.
Авиатор слева отхлебнул чаю. Авиатор справа отхлебнул чаю. Михаил Клавдиевич сглотнул.
— Иосиф Виссарионович, — тихо сказал он, — этот объект не мог запустить никто на Земле. Его наблюдаемая длина — не менее десяти километров, и это самая осторожная оценка. Методов для измерения массы объекта у нас нет вовсе.
Сталин откинулся в кресле. Взял со стола трубку, повертел в руках, положил на место.
— Собирайтесь, товарищ Тихомиров. В Кремль поедем в моей машине.
Сержант государственной безопасности Коля Половинкин стоял на Красной площади с букетом нежно-розовых лилий и чувствовал себя полным дураком. Он торчал тут уже битых полтора часа, несколько раз прошёлся до метро и обратно, съел три порции ароматного эскимо в хрустящей бумажной обёртке, даже полюбовался, как в Спасские ворота проезжают сразу пять больших чёрных авто, а потом ещё много авто поменьше, но тоже чёрных; в общем, помирал со скуки.
Хорошая девушка из общежития МИИТ, назначившая свидание перед Историческим музеем, оказалась вовсе не хорошей, а дурной. Даже, наверное, немного порочной, как аромат вот этих самых лилий. Наверное, теперь с подружками хихикает над простоухим сержантиком, которого так удачно провела. Или, — хуже того, — сидит в общежитии за накрытым ситцевой скатертью столом и учит какую-нибудь глупую тригонометрию с каким-нибудь глупым брюнетом.
Он с мрачным мстительным удовольствием вообразил, как приезжает на Бахметьевскую, подходит к шестому корпусу МИИТ, достаёт своё замечательное новенькое удостоверение с гербом… "А подать сюда порочную девушку Зинаиду! И её глупого брюнета тоже."
Сам Половинкин был рус, белобрыс, отчаянно голубоглаз, и внешность свою полагал совершенно недостаточно мужественною, потому имел склонность хмурить брови и выдвигать вперёд нижнюю челюсть. Правда, силушкой папа с мамой не обидели, да что с того? сильных теперь много. Разве может кто-то быть слабым в такой замечательной стране, как СССР? Когда такая страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой.
Коля подумал, что обязательно стал бы героем, но просто пока не было повода. Он стоял в стенке против зареченских, ходил в одиночку в тайгу на две недели, прыгал в клубе с парашютом и, в общем, знал, что при случае себя покажет. Кроме того, Коля неплохо стрелял и боксировал: он чувствовал, — он всегда чувствовал, — как надо держать оружие, чтобы пуля летела в цель, и как надо держать себя, чтобы кулак соперника в цель не прилетал. А когда на показательных выступлениях по новой милицейской борьбе "самбо" сам знаменитый спортсмен Харлампиев вызвал его из зала на ковёр, Коля просто чувствовал всё, что собирается делать соперник, и так выворачивался и так упирался, что Анатолий Аркадьевич даже вспотел, пока наконец не сумел провести болевой приём. Харлампиев потом хвалил Половинкина, говорил, что у того прекрасное чутьё, и советовал серьёзно заниматься спортом, но в училище младшего командного состава НКВД их обучали хоть и тоже борьбе, но совсем, совсем иным приёмам…
По окончании училища комсомолец Николай Половинкин получил сержантские ромбики и направление в Москву, где и скучал смертельно, ибо никаких серьёзных дел ему пока не поручали. Под серьёзными делами Коля понимал, например, разоблачение шпионской сети, окопавшейся в научном центре по изобретению новейших электрических подводных лодок. Или, например, полёт на Марс для установления там Советской власти, как в замечательной книжке "Аэлита" писателя Алексея Николаевича Толстого, только чтоб победить. Уж наверное, такая девушка, как Аэлита, не стала бы обманывать Николая Половинкина и охотно пошла бы с ним в кинотеатр "Москва", где с февраля сорок первого года крутили стереофильм "Концерт" режиссёра Андриевского. Коля очень хотел посмотреть объёмное кино, но до сих пор как-то не получалось.
Вот и сегодня — пропала суббота, в общем. Подтянутый постовой милиционер, почти ровесник, в очередной раз с понимающим сочувствием бросил взгляд на Половинкина, поправил обшлаг модного белого кителя и отвернулся. Было жарковато.
Коля вздохнул, поглядел на часы, потом на порочные лилии. Наверное, лучше всего будет оставить их у какого-нибудь памятника.
Он огляделся.
И в этот самый момент знакомые иголочки упёрлись в виски. Так случалось, когда он чувствовал, и Коля привык относиться к иголочкам как к хорошим подружкам, всегда готовым предостеречь его от падающей сосульки или наряда вне очереди. В этот раз подружки казались чем-то напуганными.
Половинкин стал осторожно осматривать площадь перед Историческим музеем. Не прямо перед собой, нет: любой охотник (и любой читатель приключенческих книг) знает, как верно дикий зверь чувствует прямой взгляд. Сержант государственной безопасности с безразличным видом пялился в никуда и деликатно ощупывал гуляющих прохожих периферийным зрением. До тех пор, пока нежные иголочки не запели ему прямо в виски, тонко и звонко: динь-дон, динь-дон! вот-и-он! вот-и-он!
По брусчатке площади не быстро, но очень спокойно и целеустремлённо вышагивал высокий худощавый юноша в странной коричневой робе, похожей на костюм лёгкого водолаза. Юноша не выглядел крепким, но жилистым и точным в движениях. Он низко наклонил коротко стриженую голову и мог бы показаться сутулым, если бы такая осанка не казалась всего лишь подготовкой ко внезапному прыжку. На поясе странного костюма болталась недлинная металлическая штуковина, вроде складной подзорной трубы, что хранилась в сундуке у деда в Саратове. Коля мог бы поклясться чем угодно, что безобидная с виду железяка была оружием, и очень важным для его владельца: правая рука гражданина всё время тянулась к этой трубе, оглаживала кончиками пальцев, но всякий раз будто отдёргивалась, убедившись в близости оружия. Кисть руки, — кисти обеих рук были плотно покрыты шрамами, и Коле сразу не понравилась естественность этих шрамов, как будто гражданин в водолазном костюме считал явное уродство такой же важной частью себя, как и непонятное оружие на поясе.
