Терри Пратчетт - Монахи истории. Маленькие боги (Мелкие боги)
* * *
— Значит — произнес Брат Намрод, похлопывая Бруту по плечуЯ уверен, что теперь ты будешь яснее видеть происходящее. Брута почувствовал, что от него ждут какой-то определенной реплики. — Да, мастер — ответил он — Я уверен, что буду — буду. Это твоя святая обязанность — сопротивляться голосам в любое время. — продолжал Намрод, все еще похлопывая. — Да, наставник. Я буду. Особенно если они будут уговаривать меня делать то, что вы тут перечислили. — перечислили. Отлично. Отлично. Это я и хотел услышать. Я говорю это всем моим мальчикам. Помни, что я всегда рядом, чтобы помочь тебе с любой маленькой проблемкой. — Да, наставник. Могу ли я вернуться в огород?
— в огород? Да, разумеется. Разумеется. И чтобы никаких больше голосов, слышишь? — Намрод погрозил пальцем своей неласковой руки. Его щеку стянуло судорогой. — Да, наставник. — Что ты делаешь в огороде?
— Рыхлю дыни, наставник. — Дыни? А, дыни. произнес Намрод медленно. Дыни. Дыни. Да, конечно, это кое-что объясняет. Его глаз бешенно заморгал.
* * *
Не только Великий Бог Ом говорил с Ворбисом изнутри его головы. Любой заговаривал с эксквизитором рано или поздно. Это было всего лишь вопросом выдержки. Сейчас Ворбис редко спускался понаблюдать за работой инквизиторов. Эксквизитор отнюдь не обязан этого делать. Он посылает инструкции, он получает отчеты. Но нынче особые обстоятельства удостоились его особого внимания. Надо сказать, что… в подвалах Квизиции мало смешного. Если у вас нормальное чувство юмора. Здесь нет маленьких веселеньких надписей типа: “Ты Не Обязан Быть Безжалостным Садистом Для Того, Чтобы Работать Тут, Но Это Помогает!!!"
Зато здесь вдоволь вещей, наталкивающих любого думающего человека на мысль, что Создатель вообще обладает весьма специфическим чувством юмора, и порождающих в его сердце яростное желание взять приступом небесные врата. Например, кофейнички. Инквизиторы дважды в день делают перерыв на кофе. Их кофейнички, которые каждый приносит с собой из дому, выстраиваются на центральной печи вокруг котла, в котором, кроме всего прочего, раскаляются цепи и ножи. На многих их них есть надписи, вроде: “Подарок Святого Гротто, Полученный Им От Оссори”, или “Лучшему Папочке На Свете”. Большинство из них оббиты и ни один не похож на другой. Еще на стенах висят открытки. Уже стало традицией, что ушедший в отпуск инквизитор присылает зверски раскрашенный резной вид местных окрестностей с подходящим к случаю веселеньким и двусмысленным текстом на обратной стороне. Здесь же висят: слезливое послание Инквизитора Первого Класса Ишмаля Бича Квума, в котором выражается благодарность местной молодежи за то, что каждый из них собрал по меньшей мере по семьдесят восемь оболов на подарок по случаю его ухода на пенсию, и очаровательный букетик цветов от Миссис Квум, отмечающий, что она никогда не забудет дней, проведенных в подвале номер 3 и всегда готова придти и помочь, если тут не будет хватать рабочих рук. Все это означает только одно. Что едва ли найдется такое измышление наисумасшедшего психопата, которое не смог бы с легкостью воспроизвести обычный добропорядочный семьянин, просто-напросто приходящий на работу и занимающийся своим делом. Ворбису эта мысль доставляла удовольствие. Тот, кто знает это, знает все, что нужно знать о человеческой психологии. В данный момент он сидел возле скамьи, на которой лежало то, что, выражаясь технически, все еще было трепещущим телом Брата Сашо, в прошлом его секретаря. Он взглянул на дежурного инквизитора. Тот кивнул. Ворбис склонился над скованным секретарем. — Каковы их имена? — повторил он. — …не знаю… — Я знаю, что ты доставлял им копии моей переписки, Сашо. Они изменники и еретики, которым предуготована вечность в преисподнях. Ты хочешь присоединиться к ним?
— …не знаю имен… — Я доверял тебе, Сашо. А ты шпионил за мной. Ты предал Церковь. — …не знаю… — Правда прекратит боль, Сашо. Скажи мне. — …правда… Ворбис дал знак. Вслед за тем он увидел палец Сашо, выкручиваемый и вкручиваемый под цепями. Щелкание. — Да?
Он наклонился ниже. Сашо открыл единственный оставшийся глаз. — …правда… — Да?
— …Черепаха Движется… Ворбис снова уселся. Выражение его лица не изменилось. Оно редко менялось, разве что он сам того хотел. Инквизитор в ужасе смотрел на него. — Ясно. — произнес Ворбис. Он встал и кивнул инквизитору. — Как долго он пробыл у вас?
— Два дня, лорд. — И вы могли бы продержать его живым еще — ?
— Пожалуй, еще дня два, лорд. — Так и сделайте. В конце концов, это наша обязанность, сохранять жизнь так долго, как только возможно. Не так ли? Инквизитор нервно улыбнулся, как улыбаются в присутствии начальства, чье одно слово может положить его закованным на скамью. — Д-д-да, лорд. — Ересь и ложь повсюду. — вздохнул Ворбис. — Теперь мне придется искать себе нового секретаря. Пренеприятно.
* * *
Минут через двадцать Брута расслабился. Сиреньи голоса чувственного зла, казалось, пропали. Он занимался дынями. Он чувствовал, что способен понять, что им нужно. Дыни вообще были куда более понятны, чем большинство вещей. — Эй, ты !
Брута резко выпрямился. — Я не слышу тебя, вонючий суккуб. — сказал он. — Разумеется, слышишь, парень. А теперь я хочу, чтобы ты… — Я заткнул уши. — Что ж, тебе идет. Ты становишься похожим на вазу. А теперь… — Я собью тон! Я собью тон!
Брат Прептил, наставник по музыке, описывал голос Бруты как наводящий на мысль о разочарованном стервятнике, опоздавшему к останкам пони. Посещение послушниками хорового пения шло в принудительном порядке, однако после лавины петиций Брата Препитла особой милостью для Бруты было сделано исключение. Смотреть на его большое круглое лицо, перекошенное от усилий угодить, уже было достаточно неприятно, но куда хуже было слушать его голос, мощный и исполненный дерзкой решимости, скользивший то вверх, то вниз вокруг тона, но никогда даже на мгновение не останавливавшийся на нем. За это он получил Дополнительные Дыни. Вверху, с молельной башенки, поспешно снялась стайка ворон. После исполнения полной хоровой партии из "Он топчет нечестивцев копытами раскаленного железа ”, Брута ототкнул уши и рискнул чуть-чуть послушать. Стояла тишина, нарушаемая лишь далекими протестами ворон. Это сработало. Сказано: "Положись на Бога”. И он всегда так и поступал с тех самых пор, какие только мог вспомнить. Он поднял свою мотыгу и с облегчением вернулся к плетям. Острие мотыги почти коснулось земли, когда он заметил черепашку. Она была маленькая, некогда желтая и вся покрыта пылью. Ее панцирь глубоко треснул. У нее был один похожий на бусину глаз; второй был утерян в одном из множества несчастий, подстерегающих любое медлительное создание, живущее в дюйме от земли. Брута огляделся вокруг. Огород находился внутри святилищного комплекса и был обнесен высокой стеной. — Как ты попала сюда, малышка ? Ты что, прилетела?
Черепашка одноглазо смотрела на него. Брута почувствовал легкую тоску по дому. Там, в песчаных холмах, черепахи водились во множестве. — Я могу дать тебе немного салата. Хотя я не уверен, что черепах можно держать в огороде. А ты не клещ?
Брута чувствовал, что должен что-то сделать. — Здесь есть виноград. — сказал он. — Наверное, не будет грехом дать тебе одну виноградину. Тебя устроит виноград, черепашка?
— Тебя устроит превратиться в самую отвратительную гадость в самой дальней дыре хаоса? спросила черепаха. Вороны, перелетевшие на внешнюю стену святилища снова поднялись в воздух при исполнении “Путь неверных идет сквозь тернии"
Брута открыл глаза и вынул пальцы из ушей. — Я все еще здесь, — сказала черепаха. Брута колебался. Его начало понемногу осенять, что демоны и суккубы не появляются в образе маленьких старых черепах. Это ничего не дает. Даже Брат Намрод был бы вынужден согласиться, что когда дело доходит до безудержного эротицизма, вы можете куда больше, чем одноглазая черепашка. — Я не думал, что черепахи могут говорить. — сказал он. — Они не могут. — сказала черепаха. — Почитай по моим губам. Брута пригляделся. — У тебя нет губ. — сказал он. — Да, как и достаточных голосовых связок. — подтвердила черепаха. Я делаю это прямо у тебя в голове, понимаешь?
— Гошш… — Понял, да?
— Нет. Черепаха закатила глаз. — Я должен был предвидеть. Ладно, все равно. Я не обязан тратить время на садовников. Пойди и приведи ко мне главного, сейчас же. — Главного сказал Брута. Он приложил руку ко рту. — Ты не имеешь ввиду… Брата Намрода?
— Кто это? сказала черепаха. — Наставник послушников!
— О, Я ! сказала черепаха. — Нет. продолжала она в монотонном подражании голосу Бруты. — Я не имею ввиду наставника послушников. Я имею ввиду Первосвященника, или как там он себя величает. Я надеюсь, здесь есть такой?
Брута подавленно кивнул. — Первосвященник, ясно? Первый Священник. Первосвященник. Брута снова кивнул. Он знал, что здесь есть Первосвященник. Хотя он уже почти мог объять умом иерархическую структуру, связывающую его с Братом Намродом, он был просто не в состоянии воспринимать всерьез узы, существующие между ним, послушником Брутой, и Ценобриархом. Теоретически, он подозревал, что нечто такое есть, и этим нечто является могучая инфраструктура Церкви с Первосвященником наверху и им, Брутой, прочно внизу. Однако, он представлял себе это как, возможно, амеба представляет себе цепь эволюции от себя вплоть до, к примеру, главбуха. В течение всего пути наверх происходит потеря связей. — Я не могу пойти позвать…-Брута заколебался. Сама мысль о разговоре с Ценобриархом пугала его до онемения. — Я не могу попросить кого-нибудь попросить Первосвященника придти и проговорить с черепахой. — Стань болотной пиявкой и сгинь в огне воздаяния! — воскликнула черепаха. — Не надо проклятий. — сказал Брута. Черепаха в гневе подскочила. — Это не проклятие! Это приказ! Я — Великий Бог Ом!
