Terry Pratchett - Мелкие боги (пер. Н.Берденников под ред. А.Жикаренцева)
И рек Великий Бог Ом:
— Эй, ты!
Никакого ответа. Ни малейшего намека на то, что бога услышали.
Тогда Ом вышел из себя и превратил Лю-Цзе в презренного червя, копошащегося в самой глубокой выгребной яме преисподней, — и разозлился еще больше, когда увидел, что старик по-прежнему мирно перекидывает лопатой навоз.
— Да заполнятся твои кости серой! Да возьмут тебя дьяволы бесконечности! — взревел бог.
Ничего особенного не произошло.
— Старый глухой козел, — пробормотал Великий Бог Ом.
* * *Знать о Цитадели все-превсе очень трудно, однако вполне возможно, что такой человек все ж существовал. Всегда находится такой тип, который копит знания не потому, что ему нравится это занятие, а просто так, из жадности, подобно сороке, таскающей в гнездо все блестящее, или ручейникам, собирающим песчинки и веточки. И всегда найдется человек, который выполняет то, чем наотрез отказываются заниматься все прочие.
Третье, что бросалось в глаза при виде Ворбиса, — это рост. Ворбис был очень высоким — шесть с лишним футов, но вместе с тем настолько тощим, что казалось: какой-то ребенок сначала вылепил из глины нормального человечка, а потом раскатал его в трубочку.
Второе, что замечали в Ворбисе люди, — это глаза. Предками Ворбиса были члены пустынного племени, которые выработали особый метод затемнения глаз, причем не только зрачков, но почти всего глаза. Определить, куда он смотрит, было крайне трудно. Словно он вставил солнечные очки в само глазное яблоко.
Однако прежде всего внимание привлекал его череп.
Дьякон Ворбис был намеренно лыс. Почти все служители церкви сразу после посвящения в сан начинали отращивать волосы и бороды, в которых потом легко можно было потерять козла. Тогда как Ворбис брился. Череп его всегда блестел. И странное дело, недостаток волос, казалось, только усиливал его власть. Он никогда не угрожал, не пугал. Просто Ворбис вызывал такое ощущение, что его личное пространство распространяется на семь метров вокруг и что каждый приблизившийся к нему вторгается туда, куда вторгаться не стоит. Даже жрецы, которые были старше Ворбиса не только по годам, но и по званию, принимались извиняться, если им случайно приходилось прервать его размышления — каковыми бы эти размышления ни были.
О чем думает Ворбис, догадаться было почти невозможно, да никто его об этом и не расспрашивал. И наипервейшей причиной подобного отсутствия любопытства был тот факт, что Ворбис являлся главой квизиции и в обязанности его входило выполнять то, чем наотрез отказывались заниматься все прочие.
Таких людей не стоит спрашивать, о чем они думают, ведь они могут неторопливо повернуться и ответить: «О тебе».
Дьякон был в квизиции высшим званием, и правило это было введено сотни лет назад, чтобы данная ветвь церкви случайно не выросла из своих сапожков[2]. Все говорили, что со своим-то умом Ворбис давно уже мог стать иамом или даже архижрецом.
Однако Ворбиса такие пустяки не интересовали. Он точно знал, что ему предначертано судьбой. Разве не сам Господь сказал ему об этом?
— Ну вот, — заключил брат Нюмрод, похлопывая Бруту по плечу. — Теперь, я полагаю, тебе все понятно.
Брута почувствовал, что от него ожидают какого-то ответа.
— Да, учитель, конечно.
— Конечно… Постоянно противостоять голосам — твоя святая обязанность, — промолвил Нюмрод, все еще похлопывая юношу по плечу.
— Да, учитель. Я так и буду поступать, особенно если они прикажут мне сделать то, о чем вы рассказывали.
— О чем я рассказывал… Хорошо. А если ты услышишь эти голоса снова, как ты поступишь? Гм-м?
— Приду и расскажу все вам, — покорно ответил Брута.
— Расскажешь мне… Прекрасно. Именно это я и хотел услышать, — кивнул Нюмрод. — Я всегда готов выслушать своих подопечных. И помни: я только буду рад помочь тебе решить твои маленькие, но столь насущные проблемы.
— Да, учитель. А можно мне сейчас вернуться в сад?
— В сад… Думаю, что можно. Но никаких голосов, ты понял? — Нахмурив брови, Нюмрод погрозил Бруте пальцем другой, не похлопывающей по плечу руки.
— Да, учитель.
— А чем ты занимаешься в саду?
— Окучиваю дыни, учитель.
— Дыни? А, дыни… — медленно произнес Нюмрод. — Дыни… Дыни… Это в некотором роде объясняет происходящее.
Его веко бешено задергалось.
С Ворбисом говорил не только Великий Бог. Рано или поздно эксквизитор любого разговорит. Все зависит от выносливости вашего организма.
Однако в нынешние деньки Ворбис не часто спускался в рабочие помещения, дабы понаблюдать за работой инквизиторов. В обязанности эксквизитора это не входит. Он просто диктовал указания и получал отчеты. Но иногда возникали особые обстоятельства, которые требовали его личного присутствия.
Необходимо сказать, что смеяться в подвалах квизиции особо не над чем. Если у вас нормальное чувство юмора. Там не развешаны всякие маленькие красочные плакатики с надписями типа: «Чтобы работать здесь, не обязательно быть безжалостным садистом, но это помогает!!!»
Однако некоторые вещи здесь явно намекали на то, что у Создателя было несколько извращенное чувство юмора.
Взять, к примеру, кружки. Дважды в день инквизиторы прерывали свою работу, чтобы попить кофе. Их кружки, которые были принесены из дома, стояли вокруг чайника у топки центральной печки, которая, как правило, использовалась для нагрева всяческих железных штырей и ножей.
И на всех кружках без исключения красовались надписи вроде: «Подарок из священного грота Урна» или «Лучшему папочке на свете». Причем большинство кружек были с отбитыми краями.
А на стене висели открытки. Согласно традиции, каждый уехавший в отпуск инквизитор посылал своим коллегам по работе грубо раскрашенную ксилографию местного пейзажа с какой-нибудь сомнительной шуткой на обороте. Рядом с открытками было пришпилено трогательное письмо от инквизитора первого класса Ишмаэля «Хлоп» Квума, в котором всем «ребятам» объявлялась благодарность за сбор целых семидесяти восьми серебряных оболов в качестве пенсионного подарка и за подношение огромного букета цветов госпоже Квум. В постскриптуме Квум клятвенно заверял, что никогда не забудет дни, проведенные в подвале номер три, и всегда будет рад помочь, если возникнет нехватка специалистов.
Мораль: нормальный семейный человек, который каждый день ходит на работу и ответственно относится к своим обязанностям, мало чем отличается от самого чокнутого психопата.
И Ворбис это знал. Обладая подобным знанием, вы знаете о людях все, что необходимо.
Сейчас Ворбис сидел рядом со скамьей, на которой лежало легонько подрагивающее тело его бывшего секретаря, брата Сашо.
Он взглянул на дежурного инквизитора, и тот кивнул. Ворбис склонился над закованным в кандалы секретарем.
— Назови их имена, — повторил он.
— …Я не-е…
— Мне известно, что ты передавал им копии моих писем, Сашо. Это вероломные еретики, которым уготована вечность в преисподней. Ты хочешь к ним присоединиться?
— …Я не знаю их имен…
— Я верил тебе, Сашо, а ты шпионил за мной. Ты предал церковь.
— …Не знаю…
— Правда избавляет от мучений, Сашо. Расскажи мне все.
— …Правда…
Ворбис вздохнул, но тут вдруг заметил сгибающиеся и разгибающиеся пальцы Сашо. Они как бы подзывали его.
— Да?
Он склонился над телом еще ниже.
Сашо открыл оставшийся глаз.
— …Правда в том…
— Да?
— …Что все-таки Черепаха Движется…
Ворбис выпрямился. Выражение его лица не изменилось. Оно никогда не менялось — если только он сам того не хотел. Инквизитор в ужасе смотрел на него.
— Понятно, — сказал Ворбис и кивнул инквизитору. — Как долго он уже здесь?
— Два дня, господин.
— И ты можешь продержать его в живых…
— Возможно, еще два дня, господин.
— Так и поступи, так и поступи. В конце концов, наша прямая обязанность — как можно дольше бороться за человеческую жизнь. Верно?
Инквизитор нервно улыбнулся — так улыбаются в присутствии начальника, одно-единственное слово которого может приковать вас к пыточной скамье.
— Э… Да, господин.
— Кругом ересь и ложь. — Ворбис вздохнул. — А теперь придется еще искать другого секретаря. Столько беспокойств…
Минут через двадцать Брута успокоился. Мелодичные голоса сладострастных соблазнителей куда-то пропали.
Он продолжил обрабатывать дыни. С дынями у него всегда ладилось. Они казались более понятными, чем многое другое.
— Эй, ты!
Брута выпрямился.
— Я не слышу тебя, грязный суккуб.
— Слышишь, мальчик, слышишь. Так вот, я хочу, чтобы ты сделал следующее…
— Я заткнул уши пальцами!
— Тебе к лицу. Очень похож на вазу. А теперь…
— Я напеваю песню! Напеваю песню!
Учитель музыки брат Прептиль как-то сказал, что голос Бруты напоминает крик разочарованного стервятника, слишком поздно прилетевшего к дохлому ослу. Хоровое пение было обязательным предметом для всех послушников, но после неоднократных прошений со стороны брата Прептиля Бруту освободили от этих занятий. Брута с раззявленным ртом — достаточно жуткое зрелище, но много хуже был голос юноши, который обладал достаточной мощью и внутренней уверенностью, однако имел привычку блуждать по мелодии как попало, ни разу не попадая на правильные ноты.
