Глеб Васильев - Игрушка Белоглазого Чу
Следующий день оказался для Алексея судьбоносным. Время до восьми часов тянулось невероятно медленно и мучительно, как никогда раньше. Алексей успел трижды произвести влажную уборку во всем ресторане, не обойдя даже подвала, служащего ему жилищем, а часы предательски показывали всего полшестого. Грызя ногти, юноша слонялся по ресторану, получая тычки от официантов, но даже не замечал их – он ждал, когда же появится Кругель, достанет из синтетического чехла свой старенький японский инструмент и начнется волшебство. А потом, быть может, старик подзовет его и скажет, что согласен сделать попытку, но, конечно ничего обещать не может… И Алексей станет самым счастливым человеком в мире. В тот вечер не один только Алексей нервно поглядывал на часы, ожидая прихода музыканта. Борис Карлович, к которому из далекой Москвы приехал в гости родной брат Иван, всеми силами хотел показать гостю, что не только в столице умеют люди культурно отдыхать. В своем ресторане Иванов самолично обслуживал брата, поднося ему лучшие блюда и напитки. Но брат выпивал и закусывал как-то рассеяно, не отдавая должного мастерству поваров, будто заскочил перехватить кусочек в приуроченную к какому-нибудь заводу столовку. «Ну, и где твой обещанный виртуоз?» – каждые пять минут спрашивал Иван, заставляя Бориса Карловича напрягаться до дрожи в руках, держащих поднос с очередным кулинарным изыском. «С минуты на минуту, с минуты на минуту» – наскоро лепя из губ улыбку, отвечал радушный хозяин. Глубоко в душе Борис Карлович лютой ненавистью ненавидел младшего брата, и причины тому имелись. Пятнадцать лет назад Иван Иванов отправился покорять Москву, и целых четырнадцать лет о нем не было ни слуху, ни духу. Борис Карлович, решив, что брат либо погиб, либо стал привокзальным бомжем, думать о нем забыл, радуясь собственному достатку и благополучию – владелец самого шикарного ресторана в городе – это вам не хрен собачий. И все было хорошо до тех пор, пока Иван не дал о себе знать. Он написал родителям телеграмму, в которой говорил, что стал сверх актуальным музыкальным продюсером, Москва у его ног, скоро заедет в гости. Родители Ивановых умерли вскоре после отъезда Ивана, поэтому телеграмма попала в руки Бориса Карловича. Как он был зол, как вопил, как рвал на голове волосы! Все его достижения, выстраданные и заслуженные потом и кровью, в миг обесценились в свете той удачи, которую младший брат умудрился-таки ухватить за скользкий хвост. Провыв шакалом три дня к ряду, Борис Карлович угомонился, решив, что Господь не посылает на долю человека таких испытаний, которых он снести не в силах. С тех пор единственной целью жизни владельца ресторана стал миг, когда он утрет братцу нос, покажет ему, кто чего в этом мире стоит. Рассчитывал ли Борис Карлович действительно удивить давнишнего гостя златоглавой своим убогим заведением, или просто тешил себя иллюзией – неизвестно. Но, в любом случае, отсутствие в положенный срок Кругеля на боевом посту старшего Иванова приводило в бешенство не меньше, чем назойливые «ну, и где твой обещанный виртуоз» Ивана. Алесей и Борис Карлович, абсолютно не вспоминая о существовании друг друга, к девяти часам вечера буквально места себе не находили, мучимые одной тревогой на двоих. Иван, поковырявшись вилкой в седле барашка, намекнул, что минут через пятнадцать будет вынужден поблагодарить и хозяина за прием и отчалить, так как билетик до Москвы уже начинает жечься. Борис Карлович так сжал зубы, что чуть не раскрошил их в пыль – этому помешало неожиданное появления в ресторане капитана милиции Лопного. Козырнув Ивану, Лопный отвел Бориса Карловича в уголок, где сообщил ему пренеприятную новость: вчера, по дороге домой, Шота Васильевич Кругель получил от неизвестного нападающего шесть ножевых ранений, в результате чего скончался на месте. Следствие прорабатывает версию ограбления – при покойном не обнаружено ни денег, ни музыкального инструмента. Борис Карлович заплакал, подслушивавший разговор Алексей, сидящий под столом, – зарыдал, до крови впившись зубами в кулак. Неверно истолковав причину слез Иванова, капитан Лопный неуклюже обнял его за плечи, бормоча глупые фразы утешения: – «Ну, не надо так. Он совсем уж старик был. И родственника ни одного. Все, небось, наркоманы, будь они неладны. Еще и не такое видали». «Идиот!» – Иванов потерял остатки своего самообладания, жаркой струей выпустив истерику наружу. – «Кто у меня сегодня выступать будет?! Может ты, кретин безмозглый, «Полет шмеля» на свистке своем сраном исполнишь?!». С Лопным до этого еще никто так не разговаривал. Побелев лицом, капитан выпустил Бориса Карловича из своих объятий и потянулся к висящей на поясе кобуре, дабы выстрелом в извергающую слюну и брань голову Иванова защитить свою офицерскую честь. Но, подумав, что человек явно не в себе, убит горем и «все такое» (именно в такой формулировке Лопный и подумал), капитан козырнул Борису Карловичу и удалился, стараясь не слушать летящие в след оскорбления. «Кто? Кто выступит сегодня вечером?» – скулил Иванов, понимая, что его мечта уесть брата умерла, не на долго пережив бедного Кругеля. «Я!» – розовоглазым призраком из-под стола вынырнул Алексей, – «Я выступлю сегодня вечером. Нужно почтить память Шоты Васильевича». В тот момент языком Алексея управлял не он, но сама судьба. Борис Карлович едва удостоил полотера взглядом и махнул рукой, мол, делай, что хочешь – теперь уж все равно.
Тем временем, Иван Карлович, устав ждать обещанного перформанса, ослабил пояс на вздувшемся после ужина брюшке, предпринял первые попытки вылезти из-за стола. Через пять минут, вылезши из-за стола ровно наполовину, младший Иванов застыл, а через минуту сила земного притяжения усадила его обратно. И виной тому был не сердечный приступ, не ревматизм или прострел – то был ЗВУК. Источник звука находился прямо напротив Ивана Карловича – на крохотной сценке по стойке смирно стоял паренек с распухшим от слез лицом, двигались лишь его губы. Все разговоры, звон бокалов и посуды в секунду стихли, остался только один голос. Паренек с первобытной жестокостью и беспощадностью выстреливал в посетителей, сидящих за столиками, словами хитов – блатных и не очень, добавляя им какой-то абсолютно нелогичный, апокалипсический ритм. Алексей то разгонял слова так, что они звучали автоматными очередями, то делал неожиданные рваные паузы или выговаривал целые предложения по буковке. Тон преисполненного отчаяньем и ненавистью голоса не менялся, варьировалась только громкость – от оглушительного крика до еле слышного шепота – для сравнения можно представить себе человека с одним барабаном, по которому он то лупит со всей силы тяжелей колотушкой, то еле дотрагивается подушечками пальцев. Музыки не было, да и песнями эти речитативы вряд ли бы кто назвал. Казалось, что злая сила через речевой аппарат юнца нашла проход в этот мир, и теперь заставляет всех слушать его, затаив дыханье. Посетители замерли – кто с не донесенной до рта вилкой или рюмкой, кто с открытым ртом, в котором покоились кусочки не пережеванной пищи. Соляными столпами застыли официанты – те, что в момент начала выступления разливали гостям напитки, наполнили бокалы сперва с горочкой, а потом и вовсе вылили все содержимое бутылок через край на скатерть, совершенно того не заметив. Даже убитый горем Борис Карлович осушил глаза, чтобы тут же взглядом прикипеть к Алексею. Весь ресторан превратился в музей восковых фигур. Но вот Алексей выплюнул последнюю строчку песни «В таверне тихо плачет скрипка» и тишина вязким студнем растеклась по ресторану, наполнив собой каждый закуток. Несколько долгих минут все оставались в неподвижности, потом постепенно заморгали глаза, засопели носы, глотки принялись откашливаться, а головы крутиться. Люди приходили в себя как после сеанса глубокого гипноза. Раздался одинокий хлопок, через секунду второй, а еще через секунду ресторан утонул в громе оваций. «То, что надо!» – в голове Ивана Карловича разноцветными брызгами вспыхнул праздничный салют. Он без спроса схватил с соседнего столика початую бутылку водки и сделал из горлышка несколько долгих глотков, поздравляя себя с великим Открытием.
Ивану Иванову потребовалось чуть ли не облизать ботинки старшего брата, прежде чем тот, горделиво поглядывая сверху вниз, разрешил таки забрать Алексея в Москву. Не задаром, разумеется, а получив несколько пачек настоящих стодолларовых купюр в качестве компенсации. Приобретя и тут же лишившись яркого артиста, который без труда сделал бы ресторан «У дяди Бори» местом культовым не только в родном городке, но и во всем Тенькинском районе, Борис Карлович не расстраивался. Он ликовал – уесть брата все же удалось! Так Алексей поступил в полное распоряжение московского продюсера Ивана Карловича Иванова, который тут же определил юное дарование как «сверх новая звезда, надежда русского хип-хопа». То, что Алексей знать не знал, что такое хип-хоп или рэп, значения не имело.
