Вячеслав Шторм - Женить нельзя помиловать
— Римбольд! Ты что, правда его расколол?
— Ну-у, — задумчиво протянул гном, — это как посмотреть. С одной стороны, он раскололся после того, как я в сердцах наподдал по нему ногой. Палец отбил, между прочим. Цени.
— Ценю безмерно. А с другой?
— А с другой, — вмешалась Глори, — еще неизвестно, что бы было, если бы ты предварительно не приложился об него головой. Так что будем считать уничтожение булыжника коллективным подрядом.
— Будем, — кивнул я и огляделся по сторонам. Мы находились в узком каменном мешке. Слева и справа — отвесные стены насколько хватает глаз, за спиной — такая же, ничем не отличающаяся от других. Даже сейчас, зная, что это иллюзия, я мысленно зааплодировал поставившему ее магу. Отменная работа! Что ж, тем лучше. Не нужно ломать себе голову на предмет того, куда ехать дальше. Держись, бабка Штефа! Мы уже близко!
Дно ущелья, в котором мы очутились столь необычным образом, оказалось настолько каменистым, что ни о каких следах не приходилось и мечтать. Впрочем, Изверг и Лака несколько секунд принюхивались, а потом рванули вперед столь резво, что Забияка не сумел за ними угнаться при всем желании. Возмущенные вопли Римбольда остались далеко позади — драконозавры мчали вперед с мрачной целеустремленностью Тикакота и Тутукака — ездовых демонов богини войны Вархильды (она же Бой-Баба). Кем при таком раскладе являлись мы с Глори, даже думать не хотелось, особенно если взять в расчет, что факт наличия мужа Вархильды теологи дружно отрицали.
Проскакав по ущелью, мы оказались в обширной котловине. Ага, вот и наша беглянка! Первым ее заметил Изверг. Штефа самым наглым образом расположилась на здоровенном валуне с трубкой в зубах и увлеченно пускала колечки, время от времени зыркая по сторонам. И вообще у меня сложилось впечатление, что старая карга поджидала именно нас. Тем более что, услышав громовой рев моего приятеля, обещающий похитительнице малолетних массу всего приятного, она ничуть не испугалась, а лишь глубоко затянулась и выпустила новую порцию аккуратных колечек. В этот момент взошло солнце, от чего-то там отразилось, и мне на миг показалось, что колечки превратились в буквы, а буквы сложились в слова. Слова же гласили: «И шо так долго?» Я моргнул, и, когда вновь открыл глаза, никаких букв, разумеется, и в помине не было. «Вот ведь довела, дрянь! — мысленно выругался я. — Уже мерещится невесть что!»
В этот момент непонятно откуда выскочил Ветерок. Увидев нас, он радостно взвизгнул и припустил навстречу, радостно мотая ушами и хвостом одновременно. Одно слово — ребенок. Подождав, пока малыш получит двойную порцию облизываний от счастливых родителей, и убедившись, что с ним все в порядке, мы не спеша направились к бабке, благо деваться ей было некуда.
— Здг'асьте-здг'асьте! — энергично помахала она, когда мы с Глори спешились.
— У тебя есть ровно две минуты, чтобы доходчиво объяснить все произошедшее, — сурово отрезал я, кладя руки на загривки Изверга и Лаки. — После этого я предоставляю вот этим милым животным полную свободу действий. Учти, они крайне недовольны твоим поведением. Время пошло.
— А пошло оно! — хмыкнула Штефа, красивым прыжком оказавшись рядом с нами. Да, с ногой у нее, и впрямь, все в порядке.
— Значит так, мои хог'ошие, — начала лепрехунша, уперев руки в боки. — Шоб вы знали, я тоже кг'айне недовольна вашим поведением. Для начала могли бы сказать стаг'ой женщине «спасибо».
— За то, что украла у нас Ветерка?!
— Ой, да нужен он мне, как паг'алитику ходули! Это во-пег'вых. Во-втог'ых, если я шо-нибудь хочу укг'асть, то я это таки укг'аду с такой же легкостью, как вы скушаете дольку апельсина.
— У тебя осталась еще минута! — зловеще напомнила Глори. — Как я понимаю, есть еще и «тг'етье»?
— Умненькая девочка, — похвалила бабка, не обратив никакого внимания на издевку. — Тг'етье касается «спасибо». За то, шо указала вам дог'огу в Ущелье, за то, шо не оставила тут одних, и главное — за то, шо…
— Время вышло! — перебил ее я, как и Глори до бесконечности возмущенный наглым поведением старушенции. — Ребята…
Конец моей фразы утонул в жутком грохоте. Потом земля содрогнулась настолько основательно, что все — и я, и Глори, и драконозавры, и даже подъезжающие Забияка, Бон и Римбольд — не удержались на ногах. Все, кроме бабки Штефы. Она будто в землю вросла и даже не покачнулась. Так и стояла, широко расставив кривые ножки в грубых башмаках, подобно полководцу созерцая из-под руки громадное облако пыли, заслонившее всю восточную часть котловины.
— Да чтоб вас всех Пругг молотом приложил! — возмутился Римбольд, поднимаясь на ноги и смачно плюнув. — Что тут происходит?!
— Не что, а кто! — прогрохотало из облака пыли. — Это я происхожу!
Несмотря на явную комичность этого заявления, нам было не до смеха. Судя по размытым контурам и подрагивающей земле, на нас надвигалось нечто размером с дом. Хороший такой, просторный. В три этажа плюс мансарда.
— А ты кто? — осторожно поинтересовалась Глори, на всякий случай пододвигаясь поближе ко мне.
— Я-то? Я-а-а-пчи!!!
Облако пыли мигом переместилось на нас. Несколько минут все мы (кроме опять-таки лепрехунши) чихали, кашляли, отплевывались, терли глаза и всячески возмущались. Потом послышалось: «Ша! Хватит! Пог'а пг'ибг'аться!» и подул ветер. Такой, знаете ли, ласковый, теплый, но при этом — весьма сильный ветерок. Причем или в моем носу от пыли что-то засбоило, или ветерок весьма отчетливо пах морем. А море отсюда не разглядеть ни с какой высоты и ни в какую подзорную трубу! Как бы там ни было, но когда мы протерли глаза, то сразу же увидели ЕГО.
— Ой, мама! — слабо простонал Римбольд, закатывая глаза и оседая на землю.
Перед нами возвышался громадный, высеченный из гранита кабан с мощными крыльями, сложенными на спине, и головой человека, изо рта которого торчали загнутые клыки подлиннее любого ятагана, а вместо носа — плоский пятачок.
— А вот и не угадал! — радостно ответил кабан гному, взрывая копытом камни. — Вовсе даже не мама. И даже не папа.
— Кто это? — Глори в кои-то веки изменило самообладание, и она юркнула ко мне за спину.
— Свинкс, — не моргнув глазом, ответила лепрехунша. — Хг'анитель пг'охода в Дальне-Г'уссианский Пг'едел.
— Хрюшиан, сын Ниф-Нифа, сына Нуф-Нуфа, сына Наф-Нафа, — шаркнул копытом по камням кабан, породив уйму искр. — Но вы можете обращаться ко мне просто: пан свиноман Хрюшиан Погибельный.
— Подожди-ка, так Ущелье Хрюкающей Погибели… — дошло до меня.
— Именно. Хрюкающая Погибель перед вами во всей своей красе! — Свинке подбоченился и громоподобно всхрюкнул, словно желая рассеять все наши сомнения.
— Впечатляет, — вынужден был признать я, лихорадочно прикидывая, сумеем ли мы сесть обратно на драконозавров прежде, чем эта живая статуя раздавит нас в лепешку. А если сумеем, то далеко ли успеем ускакать. По обоим пунктам перспектива вырисовывалась отнюдь не радостная.
— То-то! Кстати, ущелье, которое вы совсем недавно проехали, иногда называют еще Пан или Пропал. Но мне первый вариант больше нравится! — И свинкс вновь всхрюкнул так, что меж скал заметалось эхо.
— И что теперь? — поинтересовался Бон.
— Теперь я сильно хочу кушать. До вас меня тревожили в последний раз годков эдак с пятьдесят назад. Приперся один нахал, Идипом звали. Я его спрашиваю: «Кто утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером — на трех?». Он мне отвечает: «Человек».
— А при чем тут человек? — недоуменно поднял брови я. — Это же самый обыкновенный бибизян, который по деревьям на четырех бегает, на земле на две встает, а спит вниз головой, держась за ветку задними лапами и хвостом.
— Соображаешь! — похвалил меня Хрюшиан. — А вот Идип не знал. «Идип-каты, — говорю я ему, — сюда, сладенький!» Тут он завыл, на колени бухнулся, про комплекс какой-то ныть стал, дурачком прикидываться.
— А ты?
— А что я? Мне все его комплексы до окорока. Разумеется, прыгнул и сожрал. На вкус, кстати, так себе оказался. Надеюсь, вы повкуснее будете.
— Вот уж действительно, пан или пропал, — задумчиво произнес Бон, созерцая необъятную каменную тушу свинкса.
— Пропал, пропал, — радостно откликнулся тот и облизнулся.
— Ну вот что, Хг'юша! — решительно начала бабка Штефа.
— Хрюшиан! — возмущенно взвизгнул свинкс, от недавнего добродушия которого не осталось и следа. Где-то невдалеке сошла лавина, земля ощутимо содрогнулась, но лепрехунше было все нипочем.
— Хг'юша! — с нажимом повторила она, уперев руки в боки.
— Сожру!!!
— Таки сильно в том сомневаюсь!
Свинке склонил голову на бок и посмотрел на старушонку с явным замешательством.
— Это почему?
— Ой, и шо тут непонятного? Как говаг'ивал мой папочка Ися, шоб он сто тг'идцать лет кушал цимес: «Сначала тухес, потом нахес».
