Елена Плахотникова - Сказка для сказочника
Пускай понесет, пока у меня руки заняты.
И от маленькой мести бывает много радости.
11.
- Оксанка! Оксанка, подожди!
Ну, кому это не спится в два часа ночи?
Оборачиваюсь, хотя можно было и так догадаться. Только у Светки хватило ума стоять посреди коридора и орать во все горло. А то, что за каждой дверью мамочка с новорожденным спит, про это она не думает. "Чего не вижу, про то не думаю!" - страсть какая удобная позиция.
- Оксанка, а ты куда?
Умнее вопроса, конечно, не нашлось.
Стою это я перед дверью туалета, уже взялась за ручку… и куда я могу идти?
Пальцем подзываю Светку и шепотом говорю:
- В бар я иду. Захотелось, знаешь ли, выпить и стриптиз посмотреть.
- Ой, и я на стриптиз хочу! Можно с тобой?
- Нельзя. Туда тех, кому нет двадцати одного, не пускают.
- А тебе тоже нет. Тебя тоже не пустят! радуется эта пустоголовая.
- Уже есть, - разочаровываю ее. Вчера исполнилось.
- Да?.. Обидно-то как!
И такую вселенскую скорбь на мордашке изобразила, словно я обидела ее в лучших чувствах. До слез обидела!
- Короче, Светка, чего тебе от меня надо? Я в туалет иду, а ты меня задерживаешь.
- А как же бар?
Слезы и скорбь уже позабыты.
- Бар это мечты и грезы, а туалет это страшная действительность. Так какого рожна тебе надо от меня?! шепотом рычу на нее.
- А почему ты на меня кричишь?..
И опять губки дрожат, глазки на мокром месте.
А я как подумаю, что мне предстоит в туалете, так не то что кричать, матом покрыть хочется, и отполировать. Садиться на унитаз или на мягкую постель через три дня после родов это в кайф только для законченной мазохистки. Только забудешься и сядешь, как обычно, а прострел от промежности до самых мозгов. Еще и запор у меня случился. Никогда со мной такого не было и вот… Трое суток уже как безотходное производство работаю. Ольга сказала, что после родов такое часто бывает, что она тоже без клизмы в туалет сходить не смогла. Но мне-то от этого не легче. А тут еще Светка со своими закидонами.
- Не хочешь говорить я пошла, - и открываю дверь, с изображением стильной мадамы, похожей на песочные часы.
- Скажу, скажу! тараторит Светка. Я хочу посмотреть на твоего негритенка, вот!
И эта знает! Ну, не больница, а большая деревня, где все про всех знают. Задолбали уже с этим "хочу посмотреть!", то врачи, то медсестры, теперь вот Светка.
- А чего еще ты хочешь? От Бога дулю, а от меня пендюлю? Могу устроить.
Фифа задумчиво моргает.
- Значит, не покажешь? А почему? Я своего показывала…
Закрываю дверь у нее перед носом и для надежности запираюсь. С этой станется зайти вместе со мной и продолжить общение. А оно мне надо в два часа ночи?
Про то, как Светка "показывала", я, как вспомню, так вздрогну. Притащилась вечером столовую, в одной руке ворох пеленок, а в другой пачка "Памперсов". Запечатанная. Подошла к нашему столу и положила все свое добро среди ложек и тарелок. А мы с Ольгой только-только ужинать закончили. В пеленках ребеночек оказался. Как Светка не потеряла его по дороге, только Бог знает. Она и несла малыша вниз головой. "…а чтоб не кричал!" Ольга как услышала это, так в лице изменилась. Уж на что спокойная женщина, но и она не выдержала, сказала пару ласковых. Сначала мамашке бестолковой, потом нянечке, что не научила эту мамашку "Памперсы" на ребенке менять. Еще и к завотделением зашла, предупредила, чтобы присматривали за пациентами из третьей палаты.
Эта Ольга, ну прям как моя баба Уля все ей надо, обо всех позаботится, кто сам о себе позаботиться не может.
Лет пять назад, в начале лета, я к бабке часто ездила, почти каждый день. Вот и увидела на станции собаку. Вроде бы овчарка, но без ошейника, худющая и с отвисшим брюхом. Стоит эта шкапа, в глаза пассажирам заглядывает. На нее наорут псина-то здоровенная, страшная она отойдет к кустам, а потом опять к людям тянется. Я пока автобус ждала, булку решила сжевать, так пришлось отдать эта собака возле меня крутилась и скулила. Я потом бабке о ней рассказала, а баба Уля собрала в сумку еды и на станцию! Собаку покормить ей приспичило, мол, щенки-сосунки у нее голодают! Ну, и чего добилась своей добротой?.. Эта хитрая тварь перетаскала щенков поближе к бабкиной хате. Чтоб бабке не пришлось далеко ходить. А из трех голодных сосунков выросли такие волкодралы, что на них глянешь, и рука сама тянется к дрыну, потолще. Такому, чтобы перекусить сразу не смогли. Бабка говорит, что хороших людей собаки не трогают, но откуда мне знать, кого они считают хорошим, а кого так себе.
Бабе Уле за шестьдесят, а рассуждает иногда как дите малое. Сколько раз отец предлагал ей переехать к нам, а она: "Я в лесу родилась, в лесу и помру". А от того леса две березы, один дуб остались. Да разве ж бабку переупрямишь? Ходит по лесу, порядок наводит. "Я лес берегу, - говорит, - а лес меня и накормит, и согреет, и силой поделится". Бабка у меня, конечно, сильная и здоровая, ни разу в больнице не была. Все зубы целые и читает без очков. Я когда рассказываю про нее, мне не верят. Мыслимое ли дело, всю жизнь в лесу прожить, с белками и елками разговаривать! Может, из-за этого ее Лешихой и прозвали. Или за то, что травами-корешками лечить умеет. И денег за лечение не берет. "Сколько сможете, столько и дайте", говорит. А с такими разговорами, если голодной не останешься, и то хорошо. Отец как-то сказал, что если б к бабкиным рукам да его мозги деньги лопатой можно бы грести. Меня бабка учить не стала, хоть отец и просил, а Мамирьяна сама не захотела. "Боюсь я бабы Ули, - говорит. Она еще ненормальнее бабы Фени будет!"
Вторая наша бабка тоже большая оригиналка. Вроде бы в Бога верит, посты соблюдает, ругается, когда при ней матом разговаривают, а котят живыми закапывает. Соберет их в мешок, вынесет в поле, выроет ямку и туда их! Из мешка. Ямку засыпала, а пустой мешок домой принесла. Котята уже большие, в мешке пищат, шевелятся, и кошка на чердаке вопит, запертая. Я тогда в первый раз у бабы Фени гостила, не поняла из-за чего кошка кричит, полезла, выпустила. Так она по мне, по лестнице и бегом за бабой! Я у Маринки спросила тогда она еще Маринкой была "Чего это с кошкой?" А Маринка мне ответила: "Так баба котят унесла". Я не поняла: куда она их унесла? отдавать? так почему сразу всех? Но мне быстро объяснили: куда, зачем и какая я дура, если думаю, что эти котята кому-то нужны. Еще и рукой пренебрежительно махнули, мол, городская дура она и в деревне дура.
Мамирьяна совсем не в деревне живет. Большие Лужки давно уже окраиной города стали, многоэтажками и богатыми домами застраиваться начали. Мы тоже дом не в центре купили, а всего лишь в Малых Лужках они чуть дальше от окраины. Но мы сразу стали городскими, а Мамирьяна со своими деревней остались.
Я не поверила, чего она наболтала про бабу Феню, и побежала смотреть. Ну, и посмотрела, убедилась, дура недоверчивая. Когда баба ушла, мы с кошкой на пару ту яму разгребали. И плакали в два голоса. Одного только котенка живым и выкопали. Как баба Феня меня потом ругала! Тихим, спокойным голосом, но от этого еще страшнее делалось. И дядька Павел ругаться начал. Кричал, что слепыми котят топить надо, когда они только родились, а эти уже смотрят и ходят, этих поздно, что такое зверство на детей плохо влияет. Баба Феня тогда тоже кричать стала, и дядьку Павла по-всякому обзывать. И тютей, и слизняком, и еще как-то. Кричала, что топить это грех на душу брать, а она брать не хочет и не будет. Вот если котята сами в яму свалились, а сыра земля их прикрыла, то в этом никакого греха нет. А если дядьке что-то не нравится, то пусть сам и топит. А если у него рука не поднимается, то нечего указывать. Пока она хозяйка в доме, лишних ртов в нем кормить не будут.
Я тогда сказала, что котенка заберу, и забрала. И бабе Уле про все это рассказала, когда в гостях у нее была. Та только головой покачала, так ей не понравился мой рассказ. Но говорить с бабой Феней не поехала, хоть я и просила. Сказала, что уже ездила и говорила, но баба Феня ее не послушалась. Потому что баба Уля молодая еще, чтобы ее учить. Почти на двадцать лет моложе. Баба Феня не моя с Маринкой бабушка, а дяди Павлика и моего отца.
Больше я у бабы Фени не гостила. Только раз с отцом заезжали на полдня. Мне тогда тринадцать было, и я уже не рыдала, как девятилетняя соплюшка. Но когда увидела кошку, что ходит по двору и зовет котят, а они не отзываются, то вернулась в машину и просидела в ней до отъезда. Отец потом еще ругался, что я не стала обедать, когда предлагали, а уехали сразу же проголодалась. Еще через год баба Феня умерла. На поле, возле вырытой ямы. В тот же год Маринка стала называть себя Марианной. Потом она была Марией, Марутэллой, потом еще кем-то. Каждому ухажеру она представлялась под другим именем. И смеялась, что я, непонятно для кого, берегу себя, обзывала Ксюхой-соплюхой. Язык у Мамирьяны всегда был кусючим, но и мозгов у нее хватало знала, на кого можно рычать, а перед кем хвостиком вилять. Это я кусала всех подряд, и до двадцати лет берегла себя.
