Андрей Белянин - Дело трезвых скоморохов
Ночь была ясная, у ворот ждали Фома Еремеев и двое царских стрельцов верхами, плюс десяток наших. Мне подвели осёдланного жеребца с милицейской конюшни. Сивку-бурку мы без особой надобности не гоняли, на большие расстояния ей цены нет, но в масштабах города – животное просто сейсмоопасное… До государева подворья добрались быстро, небо горело звёздами, бодрил холодный ветерок, и в воротах не торчала надоедливая фигура дьяка Груздева, почему же и не зайти?! Внутри царила непривычная тишина, никто никуда не бегал, не суетился, не кричал – так, трое-четверо бояр шушукались по углам, да напряжённые лица охранников казались чуть более суровыми, чем всегда. В кабинете царя, где мы обычно беседовали, меня дожидалась взволнованная государыня.
– Он есть пропасть! – аккуратно заламывая белые руки, начала Лидия Адольфина, не забыв предварительно поприветствовать меня, извиниться за поздний вызов и справиться о здоровье сотрудников отделения едва ли не поимённо – немецкая вежливость!
– Когда пропал, в котором часу, при каких обстоятельствах?
– Час, три час, пять час назад… Ходить туда-сюда по всей комнат и много думайт своей светлой головой, – пустилась припоминать венценосная супруга. – Потом как кричит: «Эврика!» То есть латынь, в заводе… приводе… о переводе!.. значить…
– …«Нашёл», – кивнул я. – А что именно он нашёл, не сказал?
– Найн, но целоваль меня пилко-пилко в щётку… нет, в щёчку! О да!
– Хм… и что потом?
– Одевать весь стрелецкий платье и уходить за дело.
– На дело?
– Я, я! На важний дело – спасать девица, но я не ревновать, – великодушно пожала плечиками государыня. – Их бин… милицейская слюжба… дас ист опасна и трудна и не видна, так?
– Угу, на первый взгляд практически… – В голову пришло только одно место, куда наш скучающий царь мог направить торопливые стопы. Решил поиграть в одинокого техасского рейнджера? Как всё-таки плохо, когда люди занимаются не своим делом…
– Мне пора писать заявлений о пропаже мужа, а?
– Не надо, поищем неофициально, у меня и так всю следственную работу от лишних бумаг лихорадит. Судя по всему, ваш муж мог направиться только в…
За дверями раздался нестройный гул шагов, дверь распахнулась, и на пороге возник так и не поумневший Бодров в окружении вечно озабоченной боярской думы. На этот раз он говорил быстро и конкретно, не давая себя перебить:
– Ведомо ли тебе, государыня, что царь наш по делам отлучился исключительным, а уж когда вернётся, да и вернётся ли?.. Однако же в минуты таковые слуги верные тебя, матушка, без поддержки не оставят. Ты уж спать-почивать ложись, а мы, убогие, делишками государственными займёмся…
– Дас ист? – не сразу поняла Лидия Адольфина. – То есть… бунт?!
– Окстись, пресветлая царица! Мы ж тебе на царствие крест целовали, а ты всё на милицию безбожную смотришь, о нас худое думаешь… Отдохни от забот, государыня, а до той поры, пока царь-батюшка не пожалует, мы своим умишком управимся. Временно!
– Майн гот, – наконец-то въехала бедняжка. – То есть подмена… измена?.. замена?! царской власти!
– Доннер веттер, – грустно подтвердил я.
Бодров мгновенно отступил и, захлопывая двери, радостно проорал напоследок:
– Только не убивайся, матушка! Власть – дело не женское, а мы ко всякому правлению сызмальства приученные. Одного добра тебе хотим, уж посиди взаперти до рассвету, а там поглядим…
Бывшая австрийская принцесса гулко стукнулась грудью в дверь и замолотила в неё кулаками. Увы, видимо, с той стороны держали надёжно. Когда она обернулась, я впервые увидел в её голубых глазах бессильные слёзы…
Вообще-то милиционеры в политику не лезут, ну, не должны лезть по крайней мере. Но ведь и отказать в помощи несчастной иностранке, волей судьбы ставшей заложницей русского престола, тоже никак нельзя! Тем паче что мне здесь до утра куковать как-то абсолютно не улыбается.
– С ума тут сойдёшь с вами… Следствие горит, а им всё игрушки! – Я подошёл к закрытому окошечку, распахнул его и свесил голову вниз: – Еремеев! Фома! Да, да, я тебе кричу! Поднимай всю сотню в ружьё и двигай сюда, у меня проблемы.
Всё понимающий сотник махнул мне шапкой из-за забора и скрылся в ночи.
– Мой дрюг, ви будете их набивать… отбивать?.. убивать, как ослушников?!
– Нет, просто арестую и подержу в порубе до особых распоряжений. – Я опустился на скамеечку и, зевая, попробовал объяснить свою позицию: – Сколько знаю наше боярство – самомнение у них аж брюхо перевешивает! Вот вас заперли, и довольны, теперь сядут рядком где-нибудь в трапезной, откупорят хмельной мёд и будут всю ночь праздновать победу думы. Во всём тереме их сторонников, может быть, человек пять-шесть, да и те из подручных холопов. Разберёмся мы с ними…
– Посфольте одарить вас большой рюсский спасибо! – с чувством поклонилась матушка царица.
Я рассеянно кивнул, на самом деле меня гораздо больше интересовало, где царь, глубоко ли он влез, и успеем ли мы его вытащить… Благовоспитанная Лидочка в мои размышления не лезла, а, проявив разумную инициативу, активно пыталась докричаться до кого-то внизу. Надеюсь, у неё тоже получилось.
Мысли в голову лезли не то чтобы невесёлые, а скорее какие-то раздражительные. Например, какого лешего нашему драгоценному государю взбрело изображать из себя Джеймса Бонда и в одиночку переться в скомороший балаган вершить правосудие?! Более дурацкого поступка я за ним не припомню. Ну, посудите сами – ведь набегался вроде, по сусалам получил, хлебнул сполна жизни милицейской, к жене любимой живым вернулся… чего ещё надо человеку? Вот найду, посажу в поруб на весь день, а потом проведу профилактически-воспитательную беседу и… И он нас закроет на фиг! Царь всё-таки. Не получится, жаль…
Снаружи в окошко кинули камушком. Угу, надеюсь, это мои. Я выглянул, козырнул Еремееву и показал пальцем в сторону парадных ворот. Почти в ту же минуту два десятка царских стрельцов приволокли крепкую скатерть и растянули её внизу, держа за углы:
– Не изволь беспокоиться, матушка царица! Небось поймаем в лучшем виде.
– Будете прыгать?
– Я.
– Вы, естественно.
– Я, я!
– Ах, вот в каком смысле…
– Ошень бояться висоты, – по-детски пожаловалась Лидия, – но долг всего свыше! Надо пригать, поднимать фойска, будить народ и брать думу в штурм!
– О нет, не надо, это лишнее. Ещё гражданской войны нам тут не хватало. Просто пойдёмте вместе и арестуем их всех чохом.
– Ви пригайт со мной?
– После вас, – деликатно поклонился я, пропуская даму вперёд.
Царский двор тихо наполнялся стрельцами. Организаторов антиправительственного путча не было видно даже намёком. Хоть бы продумали всё как следует, охрану из терема отослали, своих людей нагнали, захватили вокзал и телеграф… Нет, не умеют у нас ещё революции устраивать.
Государыню поймали, как китайскую вазу – нежно, бережно, с почётом и пиететом. Меня дважды подбросили на скатерти, якобы случайно.
Пьяные в дрезину путчисты сидели в главной трапезной и на появление суровых стрельцов под командованием матушки царицы реагировали неадекватно – руганью, иканием и нетрезвыми покаяниями типа «бес попутал».
– Кто здесь временные? Слазь, кончилось ваше время!
Эффектно блеснув основами школьной программы по литературе, я распорядился торжественно отвести в отделение Бодрова и ещё четверых особо приближённых типов. Государыня без колебаний подписала ордер. А с ней, оказывается, приятно работать в паре, учту на будущее…
* * *Даже не упомню, когда в последний раз я испытывал такое удовлетворение. Упоённым собственной глупостью боярам даже в голову не пришло, что матушка царица окажется столь политически активной. Ей бы положено чинно, по-православному, удалиться в свои покои и вышивать крестиком, изредка проливая горькие слёзыньки в связи с отсутствием мужа. А уж избранные лица боярской думы скрепя сердце правили бы государством, как умели, не обременяя бедную женщину составлением указов, разбором судов, делёжкой земель и угодий, сбором налогов, тратами из казны и прочими безрадостными тяготами власть имущих.
В этом смысле поступок Бодрова со компанией был абсолютно оправдан. Не сомневайтесь, заявись Горох – ему бы тут же всё передали с рук на руки, не чиня ни малейших препятствий к воцарению на троне законного государя. Поэтому свой арест и сопровождение под стрелецкими пищалями в поруб милицейского отделения многие восприняли как кровную обиду. Они-то ведь хотели как лучше! За что ж так-то с родовитым боярством?! Сам бы я, наверное, всё-таки не рискнул, ограничившись внушением, но Лидия Адольфина показала себя куда более решительной… Чего только стоила одна её речь, выданная прямо с крыльца, перед верными стрельцами:
– Зольдатн унд официрен! Пока фаш царь, мой муж, ошень есть занят, я – фам мать и отец! Но больше-больше мать! Ви есть мои киндер… Кто сметь сказать, что я не есть фаш мать?! Виходить перёд сюда и строиться шнелле-шнелле, я сама их отшлёпать, по-матерински… нежно… чем-нибудь тяжёлим!
