Terry Pratchett - Маскарад (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)
– Откуда мне знать? У тебя случайно соли не найдется?
– Пршу прстить. Пршу прстить. Звиняюсь. Пршу прстить. Это была ваша нога? Пршу прстить…
Оставляя за собой след раздраженных и болезненно морщащихся театралов, ведьмы проследовали на свои места.
Положив локти на подлокотники, матушка устроилась поудобней, а затем, поскольку порог наступления скуки у нее был такой же невысокий, как и у четырехлетнего ребенка, она спросила:
– Ну и что дальше?
Скудные оперные познания нянюшки на этот раз не помогли. Так что она повернулась к соседке.
– Звиняйте, не одолжите ли на минутку программу? Только глянуть. Спасибо. Звиняйте, а очки не дадите? Так мило с вашей стороны…
Несколько минут нянюшка тщательно изучала программу.
– Сначала будет увертюра, – наконец уведомила она. – Вроде как бесплатное приложение, чтобы зрители примерно поняли, что их ждет. Здесь есть краткое изложение всей истории. А сама опера называется «Тривиата».
Читая, нянюшка шевелила губами и время от времени морщила лоб.
– Ну, история довольно-таки простая, – наконец подытожила она. – Целая куча людей друг в друга влюблены, много масок и всяческих переодеваний, щекастый слуга, все в недоумении, никто не знает, кто это такой, пара престарелых герцогов сходят с ума, хор цыган, ну, и все такое прочее. Типичная опера. Наверняка кто-нибудь окажется чьим-нибудь давно потерянным сыном, дочерью, женой или кем-нибудь в том же роде.
– Ш-ш-ш! – послышалось с заднего ряда.
– Надо было прихватить что-нибудь перекусить, – произнесла матушка.
– У меня в чулке, по-моему, завалялись мятные конфетки.
– Ш-ш-ш!
– Не могли бы вы вернуть мои очки? Большое спасибо.
– Пожалуйста, госпожа. Так себе стеклышки, а?
Кто-то постучал нянюшку Ягг по плечу:
– Госпожа, ваша меховая накидка ест мои шоколадные конфеты!
А кто-то еще постучал по плечу матушку Ветровоск:
– Госпожа, будьте любезны, снимите шляпу. Матушка Ветровоск повернулась к краснощекому господину с заднего ряда.
– Вам вообще известно, кем бывают женщины в остроконечных шляпах? – осведомилась она.
– Да, госпожа. Это женщины в остроконечных шляпах, и одна из них сидит прямо передо мной.
Матушка удивленно воззрилась на него. А затем, к вящему изумлению нянюшки, сняла шляпу.
– Прошу прощения, – сказала она. – Я вела себя так невежливо. Но это не по злому умыслу. Еще раз простите.
И она повернулась к сцене. Нянюшка Ягг задышала снова.
– Эй, Эсме, ты себя хорошо чувствуешь?
– Как никогда.
Игнорируя окружающие звуки, матушка Ветровоск изучала публику.
– Уверяю, госпожа, ваш мех ест мои конфеты. И уже добрался до второго уровня!
– Ну надо же! Покажите ему карту, которую обычно вкладывают в конфетные коробки. Он любит только трюфеля, а слюна у него не заразная, остальные конфеты оботрите, и все дела, кушайте на здоровье.
– Не могли бы вы помолчать?
– Я-то могу, это вот господин со своими конфетами никак не успокоится…
«Помещение большое, – думала матушка. – Большое помещение, и ни единого окна…»
Кончики пальцев странно закололо.
Она перевела взгляд на люстру. Канат терялся в похожем на альков углублении.
Далее ее взгляд заскользил по ложам. Все они были полны народу. И лишь в одной из лож занавески были почти задернуты – как будто кто-то пожелал посмотреть оперу, оставаясь невидимым для остальных зрителей.
Матушка осмотрела партер. Зрители в основном люди. Лишь иногда взгляд натыкался на огромные тролльи туши – что было весьма странно, ведь тролли предпочитают свои оперы, которые, как правило, длятся года этак два. Вот сверкнули несколько гномьих шлемов – тоже весьма необычно, поскольку гномов интересуют только гномы, и никто, кроме гномов. Колыхались перья, много перьев, изредка поблескивали драгоценности. Плечи в этом сезоне носят голые. Много внимания уделяется внешности. Люди приходят сюда, чтобы рассматривать, а не чтобы смотреть.
Матушка прикрыла глаза.
Вот что такое настоящая ведьма. Это вам не головологию применять и не лечебные травы собирать. И выдать подкрашенную воду за волшебное лекарство много кто может.
Но только настоящая ведьма умеет открыть свое сознание миру, а затем тщательно просеять все то, что попало в сети.
Матушка игнорировала информацию, которую посылали ей уши, пока исходящие от публики звуки не превратились в отдаленное гудение, периодически прерываемое визгливым голоском нянюшки Ягг.
– Здесь написано, что госпожа Тимпани, ну, та, что исполняет партию Загаделлы, настоящая дива, – вещала нянюшка. – Это, я так понимаю, нечто вроде работы на неполный рабочий день. Неплохая идея, есть время передохнуть, перевести дыхание.
Матушка, не открывая глаз, кивнула.
Она не открыла их, даже когда началась опера. Нянюшка, которая всегда тонко чувствовала момент, когда надо оставить подругу в покое, тоже постаралась заткнуться, но время от времени все же не могла удержаться от комментариев. А потом она вдруг воскликнула:
– Да там ведь Агнесса! Эй, это же Агнесса!
– Перестань размахивать руками и сядь на место, – пробормотала матушка, которая по-прежнему пребывала в своем сне наяву.
Нянюшка возбужденно перегнулась через барьер.
– Она в костюме цыганки. А сейчас вперед выходит другая девушка. Которая исполнит, – нянюшка заглянула в украденную программку, – знаменитую арию «Прощание». Вот это да, вот это голосище…
– Это поет Агнесса, – произнесла матушка.
– Какая Агнесса, тут написано, что исполнительницу зовут Кристина…
– Закрой глаза, безмозглая старуха, и прислушайся. И скажи, что это не Агнесса.
Нянюшка Ягг послушно закрыла на мгновение глаза, а потом опять открыла их.
– Это действительно поет Агнесса!
– Так-то.
– Но та девушка впереди, она улыбается во весь рот, шевелит губами и все остальное!
– Ага.
Нянюшка поскребла в затылке.
– Что-то здесь сильно не так, Эсме. Я не допущу, чтобы у нашей Агнессы за здорово живешь воровали голос.
Матушка по-прежнему не открывала глаз.
– Скажи, не шевельнулись ли занавеси в ложе справа? – вдруг спросила она.
– Слегка дернулись, Эсме.
– А.
Матушка позволила себе расслабиться и откинулась в кресле. Ее омывали волны оперы, а она опять распахнула сознание…
Углы, стены, двери…
Замыкаясь, пространство превращается в независимую вселенную. И какие-то предметы остаются внутри, как в капкане.
Музыка неслась сквозь ее голову, а вместе с музыкой плыли голоса, обрывки событий, эхо давних воплей…
Матушка погрузилась глубже, туда, где уже не было сознания, во мрак, куда не достигает согревающее пламя камина…
И там был страх. Он заполонил это место, как огромное темное животное. Выглядывал из-за каждого угла. Прятался внутри стен. Таился в каждой тени. Этот ужас был древним, одним из самых древних; едва человечество научилось передвигаться на двух ногах, как тут же познало этот кошмар и снова упало на колени. Это был ужас перед непостоянством сущего, знание, что все когда-нибудь закончится, что прекрасный голос или удивительная фигура как пришли не по твоей воле, так и уйдут, и вам их не удержать. Это было не то, что искала матушка. Но возможно, это было море, в котором плакал объект ее поисков.
Она погрузилась еще глубже.
Вот оно. Ревет в ночном мраке, как глубокое холодное течение.
Приблизившись, она поняла, что существо не одно, – их двое, они обкрутили друг друга… Она потянулась ближе…
Вероломство. Ложь. Обман. Убийство.
– Нет!
Она сморгнула.
Все глаза были устремлены на нее.
Нянюшка дергала ее за платье.
– Сядь, Эсме! Ну садись же!
Матушка оглядывалась по сторонам, ничего не понимая. Люстра безмятежно нависала над заполненным зрителями партером.
– Они избили его!
– О чем ты, Эсме?
– И бросили в реку!
– Эсме!
– Ш-ш-ш!
– Госпожа, сядьте немедленно!
– …А сейчас ваш воротник принялся за нугу!
Схватив свою шляпу, матушка по-крабьи полезла вдоль ряда кресел, по пути сокрушая толстыми подметками своих ланкрских башмаков лучшие образчики анк-морпоркской обуви.
Нянюшка неохотно уселась обратно на место. Последняя песенка ей очень даже понравилась, и она бы с удовольствием похлопала. Но в ее паре ладош не было нужды. Как только затихла последняя нота, публика буквально взорвалась аплодисментами.
Нянюшка Ягг взглянула на сцену, кое-что подметила и улыбнулась.
– Неплохо, а?
– Гита!
Она вздохнула.
– Уже иду, Эсме. Звиняйте. Звиняйте. Пршу прщения. Звиняйте…
Матушка Ветровоск уже была в обитом красным плюшем коридоре. Она стояла, уткнувшись лбом в стену.
