Андрей Белянин - Верните вора!

Лев и Ходжа просто не сразу поняли, во что ввязались. Хотя должны были соображать, не маленькие. После первого же невинного вопроса они попали в целый водоворот шумных, улыбающихся лиц, кричащих на все лады и искренне пытающихся помочь своему же бизнесу. Отбрехаться и вырваться было абсолютно невозможно…

— Ай, какие видные дервиши и уже куда-то уходят? Такая жизнь, жаркое солнце, все спешат, каждому нужны деньги, и я даже охотно подам вам монету. Совершенно даром, берите! Только постойте немножко у прилавка моего соседа, я хочу, шоб ваши блохи таки отпугнули от него моих покупателей…

— Два дервиша ищут ребе Забара? А что они хотят? А почему именно у него? А чем другие ребе хуже? А сам Забар про это знает? А что, уже нельзя просто спросить?

— Бегите с этой улицы, пока вас не разорвали на мелкие кусочки! Это же не люди, это стервятники, клянусь Моисеем… Дервишам нужен ребе Забар, а они пристают с глупыми вопросами… Бегите сюда! Спрячьтесь в моей лавке, посидите, отдохните, отдышитесь, и таки, может быть, чего-нибудь купите!

— Лёвушка, спаси меня от них, — жалобно простонал Насреддин, пытаясь запрыгнуть другу на руки. — Я не знаю, что они от нас хотят, но один честный мусульманин может умереть от такого навязчивого сервиса…

— О, выучил новое слово? — Оболенский жёстко пресёк попытки друга прижаться поплотнее. — Не смеши, «честный мусульманин» — это ты, что ли? Кто бы другой сказал, ведь поверил бы…

— Лёвушка-а-а!!!

— Ладно, не ори, спасу… Алле, братцы иудеи, а у кого самый лучший процент на три тысячи таньга в год, без налогов, мелочью, под гарантии швейцарского банка в Цюрихе?

Улица смолкла. Ростовщики лихорадочно углубились в расчёты. Никто не рисковал первым озвучить цифру, прекрасно понимая, что любой сыгравший на повышение тут же опустит неудачника перед клиентом и соотечественниками.

Двух минут нашим героям вполне хватило, чтобы раствориться в задумчивой толпе…

— Мы явно не так одеты, друг мой!

— Не вижу проблемы, вижу бельё на верёвочке.

— Нет, нет, из тебя в прошлый раз вышел совершенно ужасный еврей, — запротестовал домулло, оглядываясь по сторонам. — Впрочем, боюсь, что из меня получится ещё хуже. Можешь где-нибудь украсть две паранджи?

— Понравилось переодеваться в женское? Опасная привычка, братан, многие так начинали, а знаешь, как заканчивали…

— О аллах! Просто укради их, и всё!

Бывший помощник прокурора покровительственно хлопнул друга по плечу в знак того, что победу в споре повесил себе на грудь, и попросил не уходить никуда с этого места. На то, чтобы добежать через весь квартал назад к базару, стырить требуемое и вернуться назад, ему понадобилось около получаса. Всё это время бедный домулло, как мог, отмахивался от трёх поймавших его ростовщиков с «самым выгодным процентом под кредит на любую цель, таки хоть женитесь в пятый раз, вдруг дервишам оно можно!».

Подбежавшая сзади высокорослая, плечистая ханум громко проорала:

— Шухер, там облава!

После чего пол-улицы опустело едва ли не в мгновение ока.

Насреддин сдержанно поблагодарил друга и быстро накинул тяжёлую паранджу. На моей памяти все женщины Востока в глубине души считали её душегубкой и маской лицемерия, но против исламских законов в те древние времена ещё всерьёз бастовать не пытались. Отдельные вспышки шумного недовольства, разумеется, были, но значительного успеха не имели и быстро гасились на корню плетью или подзатыльником…

Никакого удовольствия париться в сорокапятиградусную жару в плотной парандже с сеткой из чёрного конского волоса Льву и Ходже тоже не доставляло, но надо — значит надо. По крайней мере, теперь к двум «восточным дамочкам» уже никто не приставал. Главное было идти не торопясь, старательно качая бёдрами и семеня маленькими шажками.

— И где мы будем искать этого Забара?

— Понятия не имею, уважаемый, но думающего все здесь знают. Могущественнейший еврейский маг, владеющий всеми тайнами Торы, способный превратить человека в осла и заключить союз с самим Хайям-Каром, вряд ли живёт в хибаре на отшибе. Нам лишь нужно найти самый богатый дом и…

— Да легко! Если, конечно, оторвёмся от стражи.

— От какой, к шайтану, стражи?! У меня и так с утра все нервы на пределе, а ты так плохо шутишь…

Оболенский взял друга («подругу») за плечи и молча развернул назад в нужном направлении. Теперь уже и домулло разглядел блестящие шишаки медных шлемов. Трое воинов Шехмета методично прочёсывали улицу, не особо стесняясь даже заглядывать под паранджи и вуали проходящих женщин.

— Я же говорил — шмон, менты, облава!

— Да ты накаркал! Ты просто накаркал, о синеглазая язва моей израненной души. Валим отсюда!

Соучастники рванули на второй скорости, дабы включением первой не привлечь к себе слишком пристального внимания. Не все стражники дураки, как бы этого ни хотелось…

Возможно, они бы и сумели незаметно оторваться, если бы какому-то старому, тощему и невероятно прилипчивому еврею с витыми белыми пейсами и внешностью милляровской Бабы-яги не взбрело в голову непременно всучить им чудодейственнейшее масло для умащивания тела.

— О две мои прекрасные и благородные госпожи! Идите сюда обе сразу, и вы ещё будете меня благодарить! Только сегодня и только для таких упоительных красавиц, а я сразу почувствовал вашу красоту по одной походке, у меня есть редчайшая вещь. Настоящее масло иланг-иланг! Да, да, то самое, что заставляет мужчин терять голову, если женщина нанесёт хотя бы одну каплю между грудей! Куда вы спешите? Таки вы его даже не понюхали! Какие же вы после этого женщины?!

— Нам, правоверным мусульманкам, запрещено разговаривать с посторонними мужчинами, — елейным голоском пропел Насреддин, цепляя продавца под локоть и кивая другу. Тот недолго думая подцепил болтуна под вторую руку, и они вновь ускорили шаг, волоча за собой неумолкающего еврея. Обернувшиеся было на его голос стражники переключились на других прохожих…

— Ну вот, таки совсем иное дело, продолжим разговор! Поверьте, мне очень недёшево достался этот пузырёчек, и будь он весь золотым, то и тогда бы стоил дешевле! Ибо масло иланг-иланг в сочетании с естественным запахом женщины творит такие чудеса… Ваш муж (я надеюсь, вы обе замужем за богатым человеком?) будет носить вас на руках по очереди и сразу! Клянусь мамой, одна капля, и вы ещё раз придёте ко мне за другой! Если, конечно, вы настоящие женщины?!

Счастливый торговец, уносимый двумя запыхавшимися «ханум» в паранджах, не умолкал ни на минуту. Сомневающиеся стражники вновь изъявили нездоровый интерес к его последним словам…

— Ой, не так быстро, вы совсем пережали мне локти, и я уже чувствую замедление циркуляции крови. Не надо волноваться, мы сторгуемся, каждый предмет имеет свою цену, но вам я уступлю. Но только вам и один раз, иначе меня ждёт разорение, потому что покойная жена вечно пилила меня: «Забар, ты глупый поц и опять торгуешь себе в убыток!» Мир её праху… Но что поделаешь, когда я вижу, что такие чудесные женщины изо всех сил нуждаются в масле иланг-иланг. А чего мы остановились?

— Ты ребе Забар? — тяжело дыша, спросила высокая ханум.

— Нуда, иногда меня называют и так. Но чаще просто Забар-аптекарь или Забар — знаток трав и ароматов, или Забар-парфюмер, или…

— Ходжа, линяем от него, я читал Зюскинда!

— Но, Лёва-джан, нам нужен этот человек. — Низенькая ханум ловко сменила направление, втолкнув жертву в маленький проулок. Разговор был короток и конкретен.

— Ладно, колись, ботаник, это ты три дня назад продал другому юному медику (через букву «п») волшебное снадобье, превращающее человека в осла?

— Я?! Ой, нет, — юля, замотал пейсами торговец маслом. — Во-первых, я об этом ничего не знаю. Во-вторых, он сам это украл. В-третьих, где доказательства? И пусть меня судит суд нашего квартала, антисемиты проклятые!

— Это он, — с рыком признал домулло. — Где твой дом, ибо мы имеем к тебе важнейшее дело?

— Какое?

— То, за которое всем нам будет уплачено звонкими таньга, — бесстыдно соврал герой народных анекдотов. — Примерно по тысяче таньга на брата! Бешеные деньги, между прочим. А теперь пойдём к вам домой и…

— Таки всего тысяча? Ой вей! Это же несерьёзно. — Ребе Забар мигом сменил тон и внёс конструктивное предложение: — А давайте вы угостите меня кое-чем в одном хорошем заведении и мы побеседуем о двух тысячах таньга только мне, а вам по пятьсот?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Мы будем распевать странные песни, будем танцевать странные танцы, мы будем рисовать странные знаки, там, где цветут маки-и!

Лев и Ходжа страдальчески переглянулись, но выбора не было. Устраивать допрос с пристрастием в еврейском квартале — это нарваться сразу на два обвинения: в антисемитизме и феминизме одновременно. А оно никогда никому не надо.