Татьяна Устименко - Эра зла
— Госпожа! — Тристан галантно опустился на колено, верноподданнически склоняя голову. — Моя госпожа!
— С прибытием, шевалье де Вильфор! — Андреа милостиво взмахнула рукой, приветствуя Тристана. — Я слышала о вас много хорошего.
Бледные щеки Тристана окрасил слабый румянец, ибо он почувствовал себя польщенным.
— Моя госпожа, — торопливо заговорил он, боясь запутаться в изрядно подзабытых итальянских словах и мысленно коря себя за то, что неосмотрительно пренебрегал практиковаться во владении этим певучим языком, — я привез важные новости…
— Потом, без лишних ушей! — Приказ прозвучал у него в голове, намекая на присутствие пилота и уничижительно хлестнув по нервам. Де Вильфор испуганно прижал пальцы к вискам, совершенно обескураженный чудовищной силой ее ментального воздействия. Заметив владеющую мужчиной растерянность, Андреа довольно усмехнулась и повторила уже мягче, щадя его мозговые рецепторы: — Все потом, ваши новости подождут.
— Но почему? — удивился Тристан, намеревавшийся рассказать ей о записке, извлеченной из тела мертвого монаха.
— Потому что я срочно нуждаюсь в вашей помощи, — пояснила госпожа, подхватывая доктора под локоть и деспотично увлекая за собой. — Мне рекомендовали вас, описывая как непревзойденного гематолога, способного творить настоящие чудеса!
Румянец Тристана стал чуточку ярче.
— А я, — вкрадчиво добавила Андреа, лаская мужчину гипнотизирующим взором своих огромных очей, — хочу предложить вам чрезвычайно необычную пациентку, нуждающуюся именно в чуде.
— Какую пациентку? — ошеломленно бормотал Тристан, очарованный напором и красотой своей повелительницы. — Человека?
«Нет!» — насмешливым движением ресниц показала Андреа.
— Стригоя? — шокировано вскричал врач. — Но наша раса не болеет!
— Мою сестру! — мурлыкнула синьорина дель-Васто, наслаждаясь неприкрытой оторопью, нарисованной на худощавом умном лице приезжего хирурга. — Шевалье, вы должны, нет, вы просто обязаны ее спасти!
Боль рассказывала мне о любви. Впав в одурманивающую полудрему, я благосклонно прислушивалась к ее коварному шепоту, соглашаясь с приводимыми доводами. Любовь дороже всего в мире, она первопричина многого и суть всему. Кто-то может подумать, будто люди борются за богатство, власть и признание, но на самом деле это не так. Мы все боремся лишь за любовь, за возможность любить и быть любимыми. Но внезапно в мое сознание проникла еще одна сторонняя сила, толкующая совсем об ином. «Мужчины — зло!» — доверительно подсказывал мне кто-то, обладающий маняще-журчащим голоском, а память услужливо подбрасывала в мой мозг образ тоненькой темноволосой девчушки, собственнически обнимающей меня за талию и выкрикивающей: «Не забудь о том, что мы сестры!» Кажется, мы с ней виделись несколько раз в детстве, нет, не росли вместе, а именно встречались. В том богатом трехэтажном особняке, наполненном антикварными вещами, который являлся нашим родным домом. Нашим! Значит, мы и в самом деле были сестрами. «Мужчины — зло!» — вдалбливала сейчас в мою ослабевшую от боли голову эта цветущая красавица с внешностью падшего ангела, в редкие мгновения просветления заботливо склоняющаяся над моим удобным ложем. А еще я точно знала: враги заточили меня в каменный гроб, но она, моя сестра, спасла меня и теперь бережно выхаживала те жалкие останки, которые назывались ранее моим телом. Жаль только, что я напрочь позабыла о том, как они выглядят и именуются, эти проклятые враги!.. Как печально, что память меня покинула! Зато моя сестра здесь, и она не собирается меня покидать. Прикосновение ее холодных пальцев дарило облегчение, а голос успокаивал душу, давая понять, что я не одинока в этом страшном мире, наполненном мукой и скорбью. Раздираемая противоречивыми эмоциями, я пыталась прислушаться к ним обоим — к боли и голосу сестры, недоумевая: «Как такое возможно, если любовь к мужчине несет в себе зло?»
— Вспомни! — приказывала сестра, бережно обтирая мой обугленный лоб. — Вспомни того мужчину, который похотливо воспользовался твоим телом, обманул твое доверие, попрал твою любовь. Он тебя разлюбил. Он предал и оскорбил тебя, забрал способности и защиту, а затем ушел и бросил. Найди его и убей. Обещаешь?
— Обещаю! — послушно ответила я, осознавая всю нерушимость принесенной клятвы. — Обещаю, ему не жить. Мой бывший возлюбленный сполна заплатит за свои грехи.
— Хорошо! — довольно выдохнула моя сестра. — Ты стала настоящей стригойкой, — и тут же поправилась: — Вернее, станешь ею сейчас…
Нечто жидкое и обжигающе холодное полилось ко мне в рот. Я рефлекторно глотнула, ощущая, как отступают боль и жар, а сердце усмиряет свой бешеный ритм и начинает биться медленно, еще медленнее, невероятно медленно… Все функции моего организма практически замирают, делая меня как бы не живой, но вместе с тем и не мертвой. Отныне боль уже не имеет надо мной никакой власти, а поэтому она сдается и исчезает, напоследок предупреждающе уколов меня в самую глубину сердца и вскричав: «Не смей отказываться от своей любви!» В какой-то миг мне показалось, что вот сейчас я точно не выдержу накала чувств и сойду с ума. Но льющаяся на губы жидкость постепенно убивала все человеческое, превращая меня в бездушное холодное создание, уподобив высеченной изо льда статуе. В моем сознании вспыхивает и мгновенно потухает образ высокого мускулистого мужчины, иронично поглаживающего свою на лысо обритую голову. Да, полагаю, я знала его в той, прошлой жизни, но теперь мне предстоит пойти по новой, абсолютно другой дороге. По дороге, ведущей в спасительную и такую надежную Тьму. А от страстной привязанности к тому мужчине останется лишь тающая на языке горечь, схожая с ароматом скоропалительно увядшего цветка, и сожаление об утерянной любви, по которой я так скучаю. О нет, я не отступлюсь от своей любви, я просто позволю ей уснуть навечно, заточив в оставленный мною каменный гроб. И тогда слезы высохнут, воспоминания потускнеют, а любовь уйдет…
Уйдет ли?
Наверно, я сошла с ума!Я за себя не отвечаю…Но точно знаю я сама —Я по тебе до слез скучаю.
Как бесконечен этот день,А ночь его длинней стократно.Гоню из сердца горя тень,Но та, шипя, ползет обратно.
Крадется тихо, будто вор,Меня от сладкой дремы будитИ шепчет, словно приговор:«А он тебя совсем не любит!
Усвоить четко ты должна,Что не жена и не невеста!Ему ты вовсе не нужна,Ты для него пустое место!
Он далеко, в других краях,А там найдутся те, кто краше!Ведь жизнь уже втоптала в прахИ стон любви, и счастье ваше!
Напрасно Бога не гневи,Не льсти себя мечтой заветной,С надрывом сердце не томиСтраданьем страсти безответной».
Но я угрозы не боюсьИ грубых слов не замечаю.Я за любовь свою борюсь,Я по тебе до слез скучаю…
Но так или иначе, а решение уже принято, и обратного пути нет. Я не поддамся слабости, я отвергаю любовь. Я избавлюсь от никчемной обузы чувств и стану сильной, неотзывчивой, несокрушимой. Равнодушие и невозмутимость — именно они делают нас счастливыми. А тех, кто нас любит и, хуже того, навязывает нам свою беспокойную любовь, нужно убивать. Причем лучше делать это сразу, как только заметишь бездумно-преданный собачий взгляд, неотрывно следящий за твоим лицом, эти умильно сложенные домиком брови и рот арочкой, эту дурацкую манеру бродить за тобой по пятам и постоянно держать тебя в поле своего зрения. Разумеется, жалко убивать настолько милое существо и, кажется, будто пока не за что. Но необходимо сделать это именно сейчас, иначе станет слишком поздно. Потому что он, любящий, в итоге обнаглеет окончательно: выроет неподалеку теплую затхлую норку, из которой примется неотрывно наблюдать за тобой, а потом предпримет следующий шаг. Он начнет наступать, слегка подталкивая и даже подтаскивая тебя к своей норке, чтобы ты просто заглянул, только одним глазком посмотрел, как там у него все замечательно. Ну да, уютненько… Всегда тепло, есть еда и мягкая постель, множество занятных безделушек, каждую из которых он готов подарить тебе. Ну да, мило… Хоть и несколько душновато. О нет, он не давит на тебя, он предлагает. И вот по истечении нескольких месяцев, ближе к зиме, тебе уже начинает казаться, что тесная норка — это даже хорошо, это даже удобно, когда все устроено и ниоткуда не дует. Возможно, в этом году ты устоишь и, кое-как перезимовав в сугробе, встретишь весну свободным, ну или почти свободным, потому как между лопаток у тебя поселилось неискоренимое ощущение присутствия жгучей красной точки — оптического прицела его любящего взгляда. А затем ты привыкнешь к придуманным для тебя ритуалам и согласишься иногда ему звонить. И даже убедишь себя в том, что это нужно не только ему, но и тебе тоже: хотя бы изредка отвечать на его эсэмески, есть его стряпню если не ежедневно, то хотя бы раз в неделю… Спать с ним, ну хотя бы раз в десять дней… Потому что он рядом, страдает и любит. Потому что ты себе внушила, что у него в долгу. Потому что приходит неизбежное чувство вины, и тебе уже кажется, что ты губишь, его жизнь, безответственно и эгоистично пользуясь теплом его сердца и ничего не давая взамен. А однажды, когда твой вечер выдастся особенно одиноким, ты придешь к нему без звонка и останешься навсегда… Ну сознайся, ведь тебе же приятно увидеть, как его лицо озаряется счастливой улыбкой лишь оттого, что ты рядом. Чувствуешь себя волшебницей? Нужно ли пояснять, как это закончится? Нужно ли говорить о том, что его объятия станут все теснее, а твое личное пространство уменьшится до мизера, его просьбы превратятся в требования, а улыбка на его лице сменится самодовольной капризно-раздражительной гримасой. Не жди наступления этого кошмара, убей его сейчас! А потом, когда останешься одна — свободная и независимая, загляни в бездонный шкаф своей памяти и достань из-под вороха белья пожелтевшую от старости, помятую фотографию того единственного, кому ты хотела отдать всю свою жизнь, того, кто умел делать тебя счастливой, того, от кого невозможно было отвести глаз.
