Дмитрий Мансуров - Молодильные яблоки
— С ума сойти! — изумился Мартин
— Вот такие у нас чудеса! — с гордостью произнес я. — А вот и конюшня…
Повар, услышав от меня про габариты сегодняшнего трофея, с ходу определил, что приготовил бы птаху за двадцать минут, но съесть ее было бы довольно сложно, потому что там, окромя перьев и кожи с костями, вряд ли было что-то еще. И аналог такой не найти, если только не поймать месячного цыпленка.
— Царевич, я тебя прошу: дай ты этим дистрофикам пожить на свете! Лучше посмотри, какие у нас нынче куры на вертеле — одно загляденье!
У Мартина забурчало в животе.
— Даже он согласен! — моментально среагировал повар.
Мартин смутился. Повар указал на плиту:
— Скоро будет ужин, не переживайте. На кухню вошел советник. Увидев нас, он воскликнул:
— Вот вы где! А я по коридорам искал, думал, вы наперегонки бегаете.
— А можно? — изумился Мартин.
По его мнению, ходить по дворцовым коридорам полагалось на цыпочках и при этом не дышать в сторону роскошных портьер, картин и всякого прочего, что вешалось, прибивалось или устанавливалось на протяжении сотен лет. Страшное дело: уборщиков столько, что их количество сравнимо с городской стражей. Только веники сотнями выбрасываем еженедельно.
Советник задумался, вспоминая указы царей за последние десятилетия.
— Указа на запрет передвижения по дворцу бегом никто не издавал, — сказал он. — Стало быть, можно! Но я не за этим пришел. Мартину требуется сменить гардероб, пока от его вида придворных поголовно не хватил кондрашка.
— Это опасно?
— Еще как! — воскликнул советник. — Где я потом новых придворных искать буду? Идем, я проведу тебя к нашему портному, и он быстро подберет тебе костюм. А не подберет, так новый сошьет. Он профессионал, много времени на это не понадобится.
Ровно через час ошалевший от пристального внимания Мартин вошел в обеденный зал, изредка ощупывая новый наряд и по-прежнему считая, что случайно попал в сказку.
Советник, сидевший неподалеку от меня и ждавший выполнения приказа, остался доволен результатом. Благодушно кивнув пришедшему вместе с Мартином портному, подозвал мальчишку.
— Вот что, мальчуган, — сказал он, — теперь слушай указ, который я написал по приказу царя!
Он развернул толстый пергаментный лист — обычно у нас пишут на тонких листах, но пергамент является официальной царской бумагой, и потому указы как писались на нем столетия назад, так и будут писаться еще не один век (если потопа не будет). Аршинными буквами, как велит традиция. Что называется, с царским размахом.
— Отныне ты официально назначаешься слугой царевича Ивана и будешь получать ежемесячное жалованье! — торжественно объявил советник. — Твои обязанности… — Эффектная пауза. — Помогать царевичу!
Снова пауза. Длительная.
Это странно. Что там за второй пункт, если советник не может его прочитать? Первым не выдержал Мартин:
— А дальше?
— Дальше? — Советник посмотрел в самый низ листа и на всякий случай перевернул его. — Дальше — дата, подпись, печать и много-много пустого места. Иначе говоря: это всё.
— Но я… — засомневался Мартин. — В каком смысле «помогать»?
— В прямом. Отныне ты выполняешь приказы и поручения Ивана, а первого числа каждого месяца получаешь жалованье. Я думаю, тридцать золотых монет в месяц для первого года службы хватит. Через год, если ничего не изменится, жалованье повысится в два раза.
Я помахал перед его лицом рукой, но ответной реакции с его стороны не дождался.
— Мне кажется, — сказал я советнику, — не стоило его так радовать. Надо было подготовить.
— Ничего страшного! — отозвался тот, щелкая пальцами перед глазами Мартина. — Скоро он придет в себя. А если мы ему каждый день будем сообщать по крохотной хорошей новости, то он привыкнет и станет ждать их даже тогда, когда мы все ему расскажем. Лучше уж сразу.
Щелк, щелк…
Мартин упорно не желал приходить в себя.
— Иван, пронеси перед ним курицу, — предложил советник, — вдруг оклемается?
На столе стояли тарелки с едой, и на главном блюде горкой лежали две здоровенные разрезанные курицы. Я подтолкнул Мартина к столу и сунул ему под нос окорочок. Парень, уловив запах еды, очнулся, глубоко вдохнул и шустро вцепился в него зубами.
— Тихо, тихо ты! — прикрикнул я, испуганно отдергивая руку.
— Садись, зубастый охотник, узнаешь, что такое домашняя птица по-царски! — радушно пригласил советник. Смущенный Мартин поискал ложку, после чего понял, что мы едим при помощи странных крохотных серебряных вил. — Садись, не стой столбом. А то повышу жалованье еще на пять монет!
Это оживило мальчишку. Он рассмеялся, решив, что мы все-таки шутим. Но упавший рядом на стол мешочек с деньгами вновь выбил его из колеи.
Я с укором поглядел на советника.
— Ну, вот такой я жестокий человек! — усмехнулся он. — Предпочитаю выложить правду полностью, какой бы горькой она ни была. Ладно-ладно, ухожу! Сам его приобщай к дворцовой жизни. Вы свои люди, и моя старческая помощь только во вред.
Выбрав куриную ножку и обернув ее салфеткой, советник с крайне независимым видом прошел мимо молчаливого стражника.
— Будешь? — спросил он. Стражник отказался. — Как знаешь!
Советник откусил приличный кусок и вышел из зала.
Мартин в который раз очнулся.
— Хватит столбенеть, — попросил я, — а то вместо обеда придется ужинать. Курица остынет!
— А вы…
— Мама родная… — перебил я. — Давай на «ты», договорились? Ты же мне жизнь спас, а теперь слова сказать не можешь! Что с тобой? Или ты становишься храбрым только тогда, когда тебе угрожает опасность? Держи, вот кружка с чаем, пей! И ешь!
Он кивнул.
— А это… — спросил он. — Ложки есть? Я вилами не умею…
— Что ты собрался есть ложкой? — заинтересовался я. — Из всего, что на столе, единственное, что ложкой можно есть, только подлива к курице. Если сумеешь соскрести ее с тарелки. Или ты предпочитаешь из кружки? И, кстати, это не вилы, а вилка.
— Для чего?
— Для вот этого. — Я проткнул картофелину, положил ее в свою тарелку и разломал на четыре части. — Как тебе?
— Я тоже так могу?
— Спрашиваешь!
Надо сказать, Мартин научился пользоваться незнакомыми для него видами столовых приборов даже быстрее, чем я в свое время. Я, кстати, до сих пор путаюсь среди одиннадцати различных ложек и вилок и потому с детства уговаривал отца издать указ, запрещающий подобное издевательство над голодными людьми: когда охота есть, не до выбора наиболее подходящей вилки.
Глаза Мартина горели от восхищения, и он, похоже, воспринимал возню с вилками-ножиками как некую игру, в которую играют богатые люди. Но все же ему, привыкшему к деревянной ложке, царские изыски были в диковинку, и он обрадовался, узнав, что птиц едят руками даже во дворце. Но, съев несколько кусков, Мартин с сожалением отодвинулся от стола.
— Не могу больше, наелся! — пояснил он.
— Желаешь угостить родных? — предложил вернувшийся советник.
— Конечно, желаю! — не раздумывая, ответил Мартин. Я обрадовался: наконец-то он перестал чувствовать неловкость. — А у вас есть вода?
— Кисель! — указал я на кружку.
— Поскольку ты стал слугой царевича Ивана, — добавил советник, — то обязательно приходи завтра — он покажет тебе дворец.
— Угу, угу! — промычал Мартин, не отрываясь от кружки с быстро убывающим киселем. — Конечно, конечно!..
Через час мы поехали в деревню: хотелось посмотреть на лица его родителей и соседей, когда они узнают новость о назначении Мартина.
Въехали — карета весело и громко позванивала колокольчиками, — и на дорогу высыпали все от мала до велика. Мартин показывал на домики и рассказывал, кто где живет, — получалось коротко, но захватывающе, и я чувствовал, что начинаю завидовать: столько разных соседей — во дворце такого не увидишь, там все как на подбор профессиональные интриганы. Скучно.
Мартин указал на свой дом, и советник приказал кучеру остановиться. Я выглянул в окошко. На крыльце стояла семья Мартина, с нескрываемым любопытством и некоторой долей страха глядя на царскую карету: не каждый день в гости приезжает подобная компания.
— Выходим! — Советник открыл дверцу, и мы выскочили на улицу. Мартин вышел первым, я — вторым, советник замыкал шествие. Крестьяне подходили, желая узнать, в чем дело и почему царская карета остановилась именно здесь: вроде бы избы ничем особенным друг от друга не отличаются.
Когда Мартин отворил калитку, его семья вежливо поклонилась, и отец Мартина — крепкий мужчина на вид лет тридцати — спросил:
— Чему обязаны вашим визитом, высокородные господа?
— Пап, ты чего? — изумился Мартин. — Это же я! Отец поднял голову, вгляделся, вытаращил глаза и выпрямился, потрясенный. Мартин хитро улыбнулся.
