Тайный сыск царя Гороха. Книги 1-5 - Андрей Олегович Белянин
– Издеваетесь?
– Господь с тобой, да рази ж я посмею, – искренне открестилась Яга, что-то высматривая в окошке. – Ты глянь, навроде парнишечка наш в дорогу дальнюю собрался. Надо бы выйти попрощаться, чай, не на один день ценного сотрудника теряем…
Митяй, собранный и снаряжённый, как на край света, не преминул устроить отдельный спектакль из самого факта своего отъезда. Для начала он в обнимку попрощался с каждым из наших стрельцов, Еремеева вообще облобызал троекратно, а для нас с Бабой Ягой традиционно заготовил целые речи:
– Отец родной, Никита Иванович! Вот те крест – не забуду вашей любви да ласки! Ежели б у кого другого жил, ходил бы битым, а под вашей рукой нежною – тока холился да лелеялся… За науку личную, что на меня тратили, как вернусь, ноги вам мыть стану да ту воду пить заместо чаю духмяного! Вы ж мне сердце своё отдали, я вам душу открыл, и нет ныне в Митьке беспутном местов для вас сокрытных! Дозвольте ж облобызать щёчки ваши лишний раз на прощание…
– Без поцелуев! – едва овладев голосом, хрипло просипел я, красный, как кустодиевская купчиха.
Болтливый изверг не обиделся, трогательно пожал мне руки и переключился на Ягу:
– Бабуленька-красатуленька! А ить без присмотру вашего материнского я в городе большом в единый день от голоду обе ноги протянул бы. Без наставлений ваших напутственных, без поучений жизненных, без советов ежеутренних, по часу кряду передыху не знаючи, ох и скучно б было моё существованьице! И щенком был, и петухом оборотистым, и каких ещё бед с руки вашей на мою башку тока не сыпалось… Да рази ж забавы ради али нрава вашего психического?! Нет! Токмо в заботе об поумнении моём пёкшися! Дайте хоть обниму, а то кто ж на старости лет-то позарится?
Мы все инстинктивно пригнулись, понимая, что сейчас будет взрыв и в деревню к матушке поедут Митькины обгорелые сапоги. Но, видимо, Яга после таких слов впала в столбняк полнейший, и нахал ушёл безнаказанно. Стрельцы помахали ему шапками от ворот, а Еремеев тихохонько увёл бабку в терем, успокоиться…
Я хотел уточнить, не поставит ли она новую систему охраны, но передумал, в голову пришла гораздо более интересная идея. Негодяев ведь можно отвадить и другими способами, не обязательно прибегая к колдовству. Гвоздей, например, набить или стекла колотого насыпать… Шучу, простите, глупая шутка получилась. Мы сюда не членовредительством заниматься поставлены, а правомочным задержанием хулиганствующих граждан. Стекло и железки острые – это нетуманно, вполне достаточно натереть доски салом. Эх, полковника Чорного на меня нет, его бы обморок хватил от такого святотатства!
Я подозвал двух ближайших стрельцов и популярно объяснил план действий. Парни удивились, но, слазив на козырёк, спорить не стали, разве что предложили заменить сало более действенным смальцем. Иначе якобы мы с крыши замучаемся котов приблудных прогонять – они нам всё сало до досок слижут…
Потом меня вызвали за ворота: один из наших ребят доложил, что на Колокольной площади дьяк Филимон очередную проповедь устроил. Как всегда, на любимую тему: «Милиция – не от бога, православные, и нет при ней стыда!» Причина выступления – освобождение под залог до суда двух, тех самых, конокрадов, что пытались свести у нас Сивку-бурку. Помните, в каком виде их Митяй в пыточный приказ доставил? Бочонок пилить пришлось, иначе бы вообще не извлекли бедолаг гуттаперчевых…
Да, вовремя мы сотрудника нашего на деревню сплавили, он в юридических тонкостях плохо разбирается – набил бы жулью хари по второму разу и грехом бы не счёл! Надо попробовать ещё раз поговорить с государыней, всё-таки мы не в Европе, и демократия по Явлинскому к добру не приведёт…
Сходить, что ли, дьяка послушать, пока не побили? Его, разумеется, не меня же! Или к отцу Кондрату заглянуть, поинтересоваться, как там новобрачная вдовица со стрелой в ягодице? Я усмехнулся ярким воспоминаниям… Потом ещё постоял немного под тёплым весенним солнышком и решительно развернулся обратно, в терем. Буду сидеть и думать! А мысли в голове – ни одной… То есть те, которые есть, в деле о похищенных девушках никуда нас не продвигают. Может быть, ещё раз в цирк зайти, развеяться?
– Садись, Никитушка, попечалуемся вместе, – гостеприимно предложила Яга, подвинувшись на лавке. Бабка крепко обнимала недовольно попискивающего Василия и украдкой смахивала скорбные старческие слезинки.
– Эй, что это вы? Зачем? Ну, всё бывает, справимся как-нибудь, плакать-то к чему?
– Ми-теньку-у жалко-о…
– С чего вдруг?! – не сразу нашёлся я.—Да мы его час назад еле-еле выпроводили!
– Ить совсем молоденький… мальчонка-то, – раскачиваясь из стороны в сторону с ритмичностью китайского болванчика, запричитала Яга. – Ить один-одинёшенек пошёл, злобой людскою травленный, друзьями брошенный, в ссылку-изгнание супротив воли своей подставленный!
– Бабуля, но…
– А вот ежели его, сиротинушку, в пути обидит кто?!
– Э-э… ну… мн… мы, вообще, об одном и том же Митьке говорим?
– Дак это он тока с виду медведь причёсанный, лбом сваи забивает, ногтем поле пашет, оглоблей в носу ковыряет… Душа-то у него нежная, всяк прохожий плюнуть норовит!
– Не преувеличивайте, самоубийц у нас мало…
– Да что ж ты такой бессердечный, Никитка?!
Мокрый от бабкиных слёз кот вылупился на меня умоляющими глазами, отчаянно сигналя о тактической капитуляции, мол, «соглашайся со всем, а то она меня с горя окончательно придушит…». Я махнул рукой, абсолютно не имея желания ни с кем спорить, и вышел обратно во двор.
Несущие службу стрельцы доложили, что особенных происшествий нет, дьяк вроде бы с чего-то навернулся (а может, и получил-таки!), балаган крутит уже по два представления в день, народ о похищениях наслышан, но воли чувствам пока не даёт. В любом случае с этим делом надо как-то поспешить, если Яга пришла в себя, то пора совет держать. А может, в баньку? Баня здесь всегда на первом месте. Сходить, попариться, расслабиться кваском да чаем, а там уж…
В ворота постучали, и на двор отделения бочком шагнул наш добрый знакомец Савва Новичков. Под мышкой оригинальный иконописец держал нечто
