Разборки олимпийского уровня - Леженда Валентин
Менелай пыхтел и страшно потел, борясь одновременно и с Парисом, и с рогами, мешавшими нормально держать равновесие. В этой ситуации ранить юношу в известное место представлялось абсолютно невозможным, как бы Менелай того страстно ни желал. Один раз он даже сделал очень рискованный выпад, чуть не выколов себе при этом глаз собственным мечом и еще раз пожалев о том, что из чистого упрямства не согласился драться на копьях, как с самого начала предлагал Парис.
Окончательно отчаявшись ранить юношу, Менелай попросил Одиссея подержать Париса, но арбитр гневно, в грубой форме отказал, мотивируя это вопиющим нарушением правил поединка.
Но случилось непредвиденное (или предвиденное? — Авт.).
Непонятно, как Парису это удалось, но он, немыслимым образом изловчившись, одним метким ударом снес Менелаю его позорный лосиный атрибут. От неожиданной свободы и внезапно навалившейся легкости Менелай, не удержав равновесия, упал на землю.
— Ура! — закричал Гектор.
— Ё-моё, — прошептал Ахилл и пошел к кораблям за обещанным Гектору мешком золота. Обнялись великие герои.
— Спаситель мой, — сказал Менелай, по-отечески в лоб целуя недавнего врага.
— Но на Трою мы все равно нападем, — философски заметил Одиссей, наполняя чаши героев вином.
— Держи свой выигрыш, приятель, — сказал Ахилл, отдавая довольному Гектору мешок с золотом.
Богиня Афина, проигнорировавшая угрозу Зевса по поводу невмешательства и подговорившая продажного Калхаса сделать сенсационное предсказание, гневно топнула на Олимпе изящной ножкой. Она все-таки надеялась, что Менелай ранит Париса, и тогда не миновать грекам скорого сражения с троянцами.
Но планы ее с треском провалились.
Когда Гектор с Парисом ушли (Гектор с мешком золота, а Парис с рогами Менелая, которые царь Спарты подарил юноше в знак их дружбы), Одиссей, глядя вслед троянским героям, сообщил Ахиллу, что у него уже есть план и что завтра они Трою наконец возьмут.
— Кстати, Парис ничего с Еленой не имел, — радостно сообщил друзьям Менелай. — Он носит обувь сорок первого номера, а та сандалия, что я нашел под подушкой Елены, принадлежала, оказывается, Энею. Это только у него во всей Греции, при росте метр сорок с шлемом в прыжке, обувь пятьдесят второго размера. Парис сказал, что Эней уже несколько дней как куда-то пропал, и это также подтверждает подозрения против него.
— Но Трою мы все равно разрушим, — кивнул Одиссей.
— До основанья, а затем… —хохотнул Ахилл, вспомнив слова знаменитого боевого гимна эфиопов.
— А затем построим вторую Итаку, — ответил Одиссей и под недоуменными взглядами приятелей направился искать Агамемнона, дабы поделиться с ним своим хитроумным планом взятия Трои.
— Чего это он? — удивился Ахилл. — Так упорно рвется в бой…
— Чего-чего, — передразнил Менелай, через столько дней снова получивший возможность надеть на голову боевой шлем. — Будто сам не знаешь. Агамемнон ему за участие в войне жемчужину пообещал во-о-о-о-т такую… — И Менелай показал какую.
— Ого! — изумился Ахилл. — Пожалуй, ради такой жемчужины можно и Спарту заодно разрушить.
— Но-но, — пригрозил герою Менелай. — Ты это, смотри, говори, говори, да не заговаривайся.
— Да я только предположил, — смутился Ахилл.
— Тоже мне коринфский мечтатель нашелся, — фыркнул царь Спарты и с оскорбленным видом направился к кораблям.
Ахилл задумчиво потеребил кучерявую бородку.
— Это что ж получается? — удивленно пробормотал он. — Из-за чего весь сыр-бор, из-за какой-то жемчужины или из-за Елены?
Первое явно выглядело правдоподобнее, чем второе. Хотя Софоклюс, конечно, рассудит по-своему, ну, оно и понятно, историк все-таки человек творческий, с масштабным полетом фантазии.
Профессионал, короче.
План взятия Трои Одиссеем был придуман гениальный. Он абсолютно и полностью строился на природной тупости троянцев, сыгравшей с ними в конечном счете злую шутку.
Вдохновил же царя Итаки на этот план не кто иной, как царь Спарты Менелай, за последние дни буквально доставший всех своими рогами.
Итак, хитроумный Одиссей придумал Троянского лося.
— Вот, — Одиссей продемонстрировал сомневавшемуся Агамемнону дощечку, — я все здесь нарисовал. Это подробный чертеж лося. За ночь мы быстро соорудим его, разобрав пару кораблей.
— Это что? — взвился Менелай, гневно тыча пальцем в карикатурный рисунок. — Очередная твоя издевка надо мной? Сколько можно трепать эту тему, и так анекдоты обо мне уже всю Аттику обошли.
— Меня, успокойся, — проговорил Одиссей, — завтра мы возьмем Трою.
— Я что-то не совсем понимаю, — сказал Агамемнон, внимательно изучая дощечку. — Это что, лосиха?
— Да нет, это лось, — поморщился Одиссей. — Друг мой, не воспринимай сей чертеж так уж буквально, тебя ввел в заблуждение створчатый люк.
— А зачем он?
— Ну как зачем, ведь в лосе будем сидеть мы, греки. Пожалуй, в него влезет вся наша армия, и еще место для выпивки останется.
— Идея неплохая. — Агамемнон одобрительно похлопал Одиссея по спине. — Молодец, приятель, я немедленно распоряжусь о начале постройки лося. К утру, думаю, управимся.
В общем, закипела работа.
Пару раз к стану греков приходили Парис с Гектором, приносили вино, шутили и пели неприличные песни вместе с Ахиллом, который рассказывал троянцам уморительные истории о том, как он в виде женщины обрюхатил пышнотелых дочерей царя Ликомеда.
Заинтересовавшись строительством, Гектор, отличавшийся редкой силой, помог грекам при постройке лося, даже внес в чертежи некоторые весьма полезные доработки, как, скажем, удобная веревочная лестница, выстреливаемая из главного люка деревянного животного. Гектор с легкостью поднимал тяжелые бревна, которые с трудом могли сдвинуть четверо греков. В ту ночь не нашлось ни одного героя, который бы не пил вместе с великим троянцем за падение Илиона.
Особенно греки намучились, прилаживая своему гигантскому изделию рога, но все их трудности с лихвой окупились. Лось вышел на славу. Правда, морда его сильно напоминала бессмысленным выражением царя Менелая, но это уже детали, как вышло, так вышло.
По совету хитроумного Одиссея герои, перед тем как погрузиться в лося, обильно поужинали гороховым супом (или, скорее, позавтракали, поскольку приближалось утро).
Короче, с рассветом все уже было готово.
Корабли греков отплыли восвояси, и на берегу остался стоять один лишь Троянский лось с прибитой на копыте дощечкой такого содержания: “Здравствуй, Приам. Сердечно поздравляю тебя с днем рождения и дарю в подарок и в знак моего уважения этого скромного лося. Пусть он напоминает в грустную минуту тебе обо мне. Целую”.
И подпись: “Твоя П.” (Пандора. — Авт.).
Высыпали из Трои герои на берег, смотрят на лося, удивляются, записку по нескольку раз перечитывают и все равно ни хрена понять не могут.
Позвали, короче, царя Приама. Приехал Приам на золотой колеснице, записку прочел, покраснел и, сказав громкое “кхэ”, приказал заносить лося в Трою.
Естественно, дальше последовала семейная сцена с Гекубой, но оно и понятно, грешил в молодости Приам, ох как грешил, и красавица Пандора лишь открывала длинный список его сердечных побед. Сама же Гекуба была где-то в середине.
М-да.
Понесли троянцы лося себе в город. Тяжелый оказался, зараза. Сетовали троянцы, что не догадалась щедрая “П.” ему колеса вместо копыт сделать. Единственный, кто по поводу чудесного подарка возбухнул, так это жрец бога Аполлона Лаокоон. Вредный был старикашка до жути. Стал он отговаривать своих сограждан вносить лося в Трою, мол, уж больно морда у этого лося на царя Спарты Менелая похожа. Присмотрелись троянцы — и впрямь лось на Менелая смахивает, вот только рога у него вроде поменьше будут. Но разве это причина бросать на произвол судьбы такое великолепное сооружение?
Послали троянцы Лаокоона куда подальше и лося все-таки в город занесли.
Занесли, значит, его в город и слышат: звуки какие-то странные из его деревянного чрева доносятся, словно кто ткань истлевшую рвет. Позвали троянцы Приама, и Лаокоон тут как тут прискакал.
