Чингиз Цыбиков - Граница нормальности
…Ну и что, ответил Анатолий. Можно подумать, что просил я себе это, как ты сказал, Счастье. Летать, мля. Кому нахрен оно надо? — ну умеешь ты летать, а жить все равно приходится среди рожденных ползать, правильно? И жить по их законам, потому как одно летание на хлеб не намажешь, так ведь?
…Нет, ты пойми, ответил Анатолий. Чему тут радоваться? Была бы там, допустим, у тебя третья там рука — да она и то полезнее была бы, двумя, значит, бабу за титьки, а третьей, значит, прям туда — тут он неприятно заржал. А тут ни в Красную Армию, ни кобыле хвост. Из окон любовниц сигать мужьям рогатым на удивление? Нет у меня любовниц. По ночам под звездами носиться с воплями, типа ух как классно? Было, проходили, холодно там. Даже летом. ЛЭПы всякие опять же.
…А ты не кипятись, жёстко ответил Анатолий. Я тоже нервный, ежели что. Ты вообще можешь мыслить просто? По-человечески? Мне лично это нахер не надо, может, махнемся с тобой на твою хату в центре?
…Нет, нельзя, дурила ты картонная, ответил Анатолий и снова заржал. Нельзя, а насчет хаты это надо выпить! Где девки-то?
* * *…Он лежал, раскинув руки, и глядел одним, уцелевшим после удара, глазом в небо — полное звёзд и совершенно ему не нужное. У нас в начале лета бывают чудные, чудесные ночи: прохладно, первые сверчки пробуют струны, горы на горизонте, воздух и звёзды, звёзды, много звёзд. Небо. Небо.
Год, когда вешали журналистов
Мужчина лежал в гигантской ванной. Вода, расцвеченная ароматными снадобьями, приглушённый свет, лёгкая музыка, доносившаяся будто бы отовсюду — да, именно так представляют себе вершину жизни миллионы людей. Стукнула дверь внизу, мягко мигнула лампочка у двери ванной, обращая внимание хозяина на экранчик системы наблюдения. П.К. (так звали мужчину) даже головы не повернул. Он знал, кто и зачем должен прийти к нему.
Он уже несколько раз успел нырнуть, вынырнуть, как дверь отворилась и кто-то вошёл. Пахнуло улицей — пылью, бензином, гарью. Диссонанс. П.К. сморщил нос. Такие мелочи в последнее время стали изрядно портить ему жизнь. Впрочем, это можно было исправить и даже превратить в игру.
— Если от тебя так будет вонять, шиш тебе, а не работа на телевидении, — не открывая глаз, медленно проговорил он. — Раздевайся и залезай сюда.
Молчание было ему ответом. П.К. открыл глаза, протер их.
Это был не Ахмед.
В его личной ванной, на его дизайнерском унитазе, сидел совершенно незнакомый молодой человек с поцарапанным носом, отчетливым синяком на скуле и пистолетом в руке. Одет он был под стать отвратно: кроссовки, джинсы, толстовка, легкая куртка, всё пыльное, дешёвое, ношеное — и, конечно, барсетка.
П.К. несколько секунд с изумлением смотрел на гостя. Гость тоже смотрел на медиамагната, и в глазах его было брезгливость и отвращение.
— Вы кто? — холодно спросил П.К.
— Андрей, — откликнулся незнакомец.
— Как вы сюда попали? — П.К. приходил в себя и начинал сердиться. Кое-кто за это ответит. Это уж слишком.
Молодой человек не ответил. Пистолет в его руке смотрелся нелепо — было ощущение, что он его вот-вот уронит.
— Это что, игра какая-то? — спросил П.К.
— Да нет, пожалуй, — ответил ему тот с каким-то неприятным уху спокойствием. — Какие уж тут игры. Я вас сейчас убивать буду.
— За что? — автоматически спросил П.К.
Незнакомец, назвавшийся Андреем, пожал плечами.
— За всё.
П.К. понял, что надо вести себя так же — уверенно и спокойно.
— Объясните, — сказал он.
Андрей снова пожал плечами.
— Что тут объяснять, — проговорил он.
Нет, какой-то он слишком спокойный. Обдолбанный? Не похоже.
— Вы, П.К., во всем и виноваты. Вы враг народа. Вас надо убить.
П.К. сглотнул.
— Я ни в чем не виноват.
— Виноваты, — сказал Андрей. — Телевидение — значит, виноваты.
— Я не всё решаю, — сказал П.К.
Чёрт, он всё-таки оправдывается.
— Какая разница, — сказал пришелец. — Не вы решаете, но отвечать вам. Должность у вас такая.
— Я всё делал по совести… (так он говорил в одном интервью, фраза имела успех).
Молодой человек сморщился.
— Да прекратите вы, П.К. Это мне неинтересно, совсем.
— Так чего вы хотите-то? — Так, голос надо сдерживать.
— Убить вас, — просто ответил Андрей. — Вот, не могу решиться.
— За что? За что?
— Опять двадцать пять, — заметил гость. — Поймите, просто я так решил. Это окончательно, обжалованью не подлежит. Главная вина лежит на вас. На самом деле виноват может быть кто угодно, но выглядит всё со стороны именно так. Вы не приложили усилий к тому, чтобы даже отмыться, вы не вступаете в дискуссии, не ведёте разъяснений, почему телевидение именно такое, а не другое. Вам это незачем, вы просто никого не боитесь, потому что вам не перед кем отвечать. Было не перед кем.
— За что отвечать-то? — тяжко спросил П.К. — Я делаю свою работу, она мне…
— Говно, а не работа, — Андрей его не слушал. — Выпустить в эфир очередной цирк уродов, вывалить помои в прайм-тайм, дать карт-бланш куче бездарей, вот ваша работа.
— Люди смотрят, — сказал П.К. — Людям нравится.
— Это вообще ни при чем, — холодно сказал молодой человек. — Мы сейчас про объективное качество вашей работы. Мнение публики нас не волнует.
— Какое объективное качество? — П.К. дернулся. — Нету же его! Одним нравится одно, другим другое…
— Объективное-шмобъективное, — тягуче сказал Андрей.
— Вас, в конце концов, никто не заставляет смотреть, — сказал П.К. — Можно выключить. Можно смотреть западные каналы. Можно смотреть фильмы в Интернете. Каждый решает сам.
— Точно, — Андрей кивнул. — Каждый решает сам.
Телеолигарх не успел ни о чем подумать. Даже удивиться не успел. Выстрел прозвучал гулко, но не так громко, как ожидал Андрей. Пуля прошла навылет, дернулось тело, плеснула и зажурчала по полу быстро краснеющая вода.
Андрей бросил пистолет на пол и вышел.
* * *Рабочий день — на исходе.
Значит, надо вызывать милицию.
Я набрал номер.
— Пульт охраны, — злобный женский голос.
— Телекомпания, — говорю. — Мне бы…
— Принято, ожидайте.
Гудки.
Вот так. Потрудимся ещё часок — это в лучшем случае; можно, конечно, отправиться домой без охраны, на метро или на машине (чёрт, машину далеко оставил), но сейчас так никто не рискует. Вчера избили Сережу из «Специальных расследований», лежит в Склифе, кома. Поймали у клуба, в три ночи. Можно, конечно, списать на гопников, но гопники вряд ли бы стали рисовать маркером у него на лбу логотип телеканала. А Костю на прошлой неделе… Костю, знаете ли, просто вздёрнули. За шею. Как говорится, на ближайшем столбе. Милиция приехала быстро, он и часа провисеть не успел, снимали автокраном, долго и мучительно.
Такие вот у нас времена.
Считайте меня беспринципным гадом, но в чём-то я людей понимаю. Теракт — это действительно страшно, тем более такие жертвы. Но то, что в этих жертвах виноваты именно журналисты — это, конечно, вопрос. Я лично думаю, что там напороли все, и в первую очередь силовики, «Альфа» эта пресловутая, мега-терминаторы. Неповоротливые они, понимаете. И безо всяких журналистов было ясно, что они будут штурмовать в ближайшие минуты. И безо всяких журналистов было ясно, что они собираются применять газ. И уж конечно, не журналисты были виноваты в том, что вообще это произошло.
Но людям разве объяснишь?
Первым был Роберт Кох, подданный Германии, с «Немецкой волны». Он так-то русский, родился в СССР ещё, немцем стал недавно совсем. Его повесила «группа бывших офицеров спецназа». Как повесили, так сразу и стали бывшими… Не скрываясь, не прячась — а кого бояться таким? — выбили дверь, выволокли из квартиры на улицу и повесили на рекламном щите. Ну вы видели эту фотографию, весь интернет обошла — Кох висит, а эти стоят строем, равнение держат. Дождались милиции, позволили себя арестовать, сидят сейчас в СИЗО. Суд будет… Если будет. Германия подала ноту протеста, но как-то вяло всё.
А народу понравилось. Спецназ потерял шестерых в тот штурм; в эпоху дефицита справедливости такие вещи подкупают.
Так что на следующий уже день повесили и второго, Синичкина. Этот уже наш, вышел в эфир на семнадцать секунд позже Коха, очень убивался по этому поводу ещё, сам видел — зато стэндап у него был посмачнее: мрачное здание захваченного центра, и какие-то вояки наизготовку, чуть ли не нашивки видать с группой крови. Минута славы как она есть. Кох-то из пресс-центра вышел в эфир, совершенно неубедительная картинка была, для бюргеров и то жидковата.
И таким вот макаром за неполных две недели повесили пятерых, тех самых, кто объявил в прямом эфире про начало штурма. Костя был последним, всё хорохорился. Нам уже и охрану выделили, после рабочего дня развозить по домам, а он ездил как ездил, в машине с логотипом канала. Сам дурак. Никогда я его не любил, если честно.
