Руслан Белов - Сердце Дьявола
И мы, распределив фронты работ, принялись за изготовление веревки. Когда она была готова, ни у кого у мужчин не осталось ни запасных трусов, ни плавок – резинки их были пущены на общее дело, а синтетические плавки к тому же были разорваны на жгуты. Мы растянули веревку на земле, и Бельмондо принялся измерять ее шагами, декламируя хорошо известную среди бичей песенку:
– "Встал я утром в шесть часов – нет резинки от трусов"...
– "Вот она, вот она – на ... намотана", – механически продолжил Баламут и тут же зарделся краской стыда.
– Прости, Господи, душу мою грешную, сорвалось, – обернулся он к брезгливо отвернувшейся Софии, но та не захотела смотреть на бесстыдного супруга.
Посмеявшись над ними, мы с Бельмондо провели испытание веревки на прочность, а попросту начали ее перетягивать. И она разорвалась ровно посередине. Связав обрывки, хотели продолжить испытания, но Ольга отняла веревку и начала готовиться к подъему. Мы пробовали возражать, но она отрезала:
– Я самая легкая! – И, сузив глаза, предложила мне с Баламутом становиться под крючья. Пока Баламут лез на меня, Ольга разделась до купальника и лоскутами, оставшимися от моих плавок, прикрепила веревку к поясу.
Лезла она довольно уверенно, лишь однажды одно из колец веревки случайно зацепилось за крюк, и Ольга едва не сорвалась. Но все обошлось, и через пять минут она уже осваивалась на верхнем крюке.
Кошка не хотела закрепляться. Однажды она вроде бы застряла, но стоило Ольге потянуть посильнее, как сверху посыпались камни. Один из них вскользь саданул ее по плечу, и к нам под ноги закапала алая кровь...
– Спускайся, немедленно спускайся! – заорал я, обеспокоившись.
Но Ольга лишь раздраженно махнула рукой и, не обращая ровным счетом никакого внимания на кровоточащую рану, продолжила свои попытки... И кошка закрепилась.
– Повиси на ней! – закричал я снизу охрипшим голосом. – Потяни, проверь как следует!
Но Ольга опять раздраженно махнула рукой и полезла по веревке. На ней было достаточно узлов и тренированной спортсменке не составило никакого труда взобраться на скалы... Еще секунда и она скрылась с наших глаз. Мы закричали от радости, наше воображение рисовало нам радостную девушку, стоящую на краю обрыва и призывно машущую нам рукой. Но увидели Ольгу, слетающую вниз по веревке и затем, – о, ужас! – что кошка освободилась и стремительно падает вниз...
Но Ольга смогла все же ухватиться за третий сверху крюк и повисла на нем...
– Это козел! – выдавил Борис, вытирая рукавом вспотевшее лицо. – Козел столкнул ее!
* * *Спустившись, Ольга упала на траву, отдышалась и рассказала:
– Там, за бровкой скалы был небольшой карниз, снизу не видный, я поднялась на него, глянула вперед и увидела, что веревка захлестнута вокруг куста дикой вишни... А потом увидела и кошку – она была в руке... в левой руке Худосокова... Упершись ногой в куст, он гадко ухмылялся и манил меня мизинчиком...
2. Вероника была Девой... – Баламут захотел вовремя. – Бельмондо записывается в камикадзе.
Кроме ссадины на плече у Ольги было несколько глубоких кровоточащих ранок на правой ладони и одна – на левой. Замазав их мумие, София собрала обед. Он состоял из трех банок кильки в томатном соусе, пачки галет и размоченного в воде хлеба. Убожество трапезы вкупе с крушением последней надежды на освобождение, вселили в меня тягостные мысли о завтрашнем дне и, чтобы отвлечься от них, я придумал спросить Веронику:
– Может быть, расскажешь, в каких краях путешествовала?
– Вы будете смеяться...
– Смеха-то нам как раз таки и не хватает...
– Я была... Я была Жанной Девой...
– Жанной д'Арк??? Орлеанской Девой? – чуть не поперхнулся Бельмондо.
– Да... О ней вы все знаете...
– Понимаю... – закивал я головой. – Куда Жанне до нас, она Францию спасала...
– Да, я спасла Францию... Вы, наверное, не знаете, что тогда в течение десятилетий бытовало мнение, что Францию погубили женщины[29], а спасет дева... И что французы сто лет терпели поражения от англичан, и от страны остались чуть ли не одни Пиренеи... И все – и французы, и их враги верили, что Бог – на стороне англичан. А тогда верили в него, не то, что сейчас, и эта уверенность играла очень важную роль. А я пришла и заставила поверить французов и англичан в обратное. «Бог на стороне французов», – вдолбила я всем... И мы выиграли, объединили Францию...
– Верили, не верили... – пробурчал я, решив в целях нервной разрядки устроить диспут на историческую тему. – Просто тогда были люди, которые хотели объединить Францию и люди, которым она, единая, была не нужна. Все как сейчас с Россией, которая целиком сейчас нужна только малопьющему народу для самоуважения. А всем сильным и богатым мира сего и, конечно, соседям нашим, она, целиковая, никак не нужна. Им лучше, чтобы были Московское, Татарское, Красноярское и др. др. др. княжества. И талдычат на всех углах – империи обречены на распад! Я в "Литературке" недавно читал, что, оказывается, что русские, которые акают, не очень любят русских, которые окают и потому их надо развести по разным государствам.
– Нас может спасти только Бог и непорочность... – вздохнула Вероника. – Русская дева, может быть... Тогда, во Франции никто не верил, что я непорочна. Все говорили – авантюристка! И говорили, пока король не приказал подвергнуть меня унизительному осмотру... И во время суда тоже вплотную интересовались.
– Бог, непорочность – это категории в нашей стране малозначащие, – усмехнулся Бельмондо. – Кстати, насчет Бога... Как только Баламут в него заверил, его, я имею в виду Баламута, как-то меньше для нас оставаться стало... То в небо смотрит, то молится, то в благости сидит...
Борис попал в самую точку – мы все об этом думали. И посмотрели на Баламута, как на прокисшее пиво. И тут сверху раздалось: "Эй-эй-эй!" Мы мгновенно вскинули глаза и услышали с верхушек скал раскатистый крик Худосокова:
– Болтуны вы все!
Бельмондо первым пришел в себя и закричал в небеса:
– А что прикажешь делать? Слышишь, Ленчик, тут Баламут хочет с тобой за жизнь поговорить... Он говорит, что в каждом человеке есть доброта и Бог... И в тебе, мол, есть...
– Насчет доброты – это не ко мне! – крикнул Худосоков в ответ. – Я у Господа Бога – обезьяна, я другим департаментом заведую.
– Я так и знал... А он хотел тебе протез в знак искреннего уважения вернуть...
– Пусть себе оставит! Когда у меня фантазия иссякнет, я ему ногу отпилю, ха-ха-ха!
Тишина была полной минуту. Лишь звуки лениво спадающей воды раздавались от водопада.
– Меня несколько дней не будет... – раздалось сверху, когда мы уже решили, что Худосоков ушел. – Мне надо по делам в Москву съездить...
* * *Уже вечерело, и мы занялись приготовлением ужина – а попросту собрали все, что осталось съедобного в наших рюкзаках. Набралось несколько кусочков подсохшего хлеба, одна банка кильки и килограмм ячневой крупы с жучками.
– Завтра будем лапу сосать, – вздохнул Бельмондо.
– Зачем, дорогой, лапу? – улыбнулся я – А жучки, червячки с паучками? Здесь земля сырая, удобренная козлами... Я думаю, с квадратного метра нашей сотки мы граммов по сто живого веса наберем...
И, вытащив за травяные волосы кусочек дерна, достал из образовавшейся ямки длиннющего упитанного дождевого червяка и протянул его Бельмондо. Борис сморщился и пересел от меня подальше.
– Ну и зря! – сказал я, бережно укладывая под ком земли будущую пищу. – Это, конечно, хуже жареных головастиков, но вполне питательно и вкусно.
– А ты и головастиков ел? – насторожилась Ольга.
– Да... Однажды наш отрядный шофер на привале нажарил их хохмы ради и уговорил попробовать. Неловко было отказаться, и я съел одного и тут же потянулся за следующим – вкусными оказались, как семечки. Потом от желающих отбоя не было...
В этот момент сверху раздался дикий крик. Мы вскинули головы и увидели летящего вниз человека. Борис кинулся к расчетной точке падения и успел резко, обеими руками оттолкнуть его в сторону. Этот цирковой маневр получился у него не вполне удачно, и человек весьма гулко шлепнулся о землю.
Мы подбежали и окружили пришельца – невысокого крепкого, чернявого, с носом уточкой. Убедившись, что он мертв, я пошарил у него в одежде и нашел "Беретту" с тремя запасными обоймами, широкий охотничий нож и водительское удостоверение на имя Оторвилапко Ивана Ивановича.
– Вот, блин, замотали хохлы-родственнички! – выругался Бельмондо, отправившись искать саперную лопатку. – Скоро нам придется по одним могилам ходить.
Было уже темно, и могилу мы выкопали неглубокую. Похоронив Оторвилапко, перекурили над холмиком и отправились спать.
* * *Ранним утром сонный Баламут пошел в туалет и увидел, что могила Оторвилапко освободилась. Постояв у нее, он решил нас разбудить, но не успел – прятавшийся в уборной "мертвец" набросился на него с увесистым булыжником. От булыжника Баламут увернулся, но это было его последней удачей – Оторвилапко подмял его и начал бить. От первого удара Николай, наконец, пробудился и сделал то, что должен был сделать сразу – закричал истошным голосом. Мы вмиг проснулись, выскочили из штольни и, глядя на сцену, развернувшуюся у туалета, с минуту соображали, что происходит. Самым сообразительным оказался Бельмондо и через пару минут Оторвилапко был квалифицированно избит и связан. Затянув последний узел, Борис доверительно спросил пленника:
