Олег Шелонин - Операция "У Лукоморья"
— Да-а-а, — протянула Левая, — с подарком накладочка вышла.
— Хорошо, Саламандра не слышит, — вздохнула Правая. Утомленная ящерка, закончив курс лечения «эликсиром», закопалась в горячие угольки и мирно посапывала в костре. Огонь весело пожирал остатки терема очередного боярского недруга воеводы.
— Есть идея, — сказала Центральная.
— Ты гляди — опять у нее идея, — громогласно прошептала Правая Левой.
— Наша работа, — гордо ответила Левая. — Подкорку на совесть отделили… от души…
— Мы, драконы, подревнее Кощея будем, — продолжила меж тем Центральная, — кое-что из магии я еще помню…
— Ой, я тоже, — обрадовалась Левая, сообразив, о чем идет речь.
— И я… — расплылась в счастливой улыбке Правая. — Подать сюда Кощееву живопись!
Картины расставили вдоль стен терема Василисы. Изображения на них едва заметно шевелились в такт мерцаниям костра. Казалось, они вот-вот оживут…
— Чур, эта моя, — кивая на картину с коленопреклоненным Иваном, потребовала Центральная, — с остальными делайте что хотите.
Правая и Левая не возражали, у них было широкое поле деятельности.
— Поехали, — по-гагарински скомандовала Центральная, и изображения ожили…
Василиса спокойно скинула руку Кощея со своего стройного стана, флегматично залепила ему пощечину, спрыгнула с бессмертных колен, непочтительно зажала его костлявый нос между двумя пальцами и потянула вниз. Кощей, не удержавшись на вершине трона, кубарем покатился по ступенькам. Навстречу ему уже поднимался Иван. Деликатно уступив дорогу зеленоватому клубочку, богатырь взгромоздился на трон, и радостная Василиса прыгнула в его объятия. Кощей же занял место Ивана и валялся в ногах у подножия трона, раболепно согнув спину.
— Ну как? — гордо спросила Центральная.
— Здорово! — оценил ее искусство воевода, только вот папа здесь какой-то… не такой.
— Верно, — согласилась Центральная. Расписная рубаха Ивана позеленела и покрылась темными пятнышками.
— Так пойдет?
— Что надо! — удовлетворенно кукарекнул петух.
У Правой и Левой дела шли гораздо хуже. Они гоняли своих Кощеев по полотнам, не зная, куда их пристроить. Центральная пришла им на помощь.
— Закапывай! — скомандовала она.
Кощей, пытавшийся спрятаться за грудой черепов вместе с конем, нелепо взмахнул руками и провалился вниз.
— Это другое дело, — удовлетворенно крякнула Левая.
— Пейзаж мрачноватый, — подал голос Чебурашка.
— Поправим!
Из пустых глазниц и оскаленных ртов выползли ярко-зеленые ростки, набухли бутоны, лопнули, и груда желтоватых черепов превратилась в холм, густо поросший праздничными алыми маками.
— Вот это другое дело!
С Кощеями на других полотнах тоже не церемонились. Их безжалостно закапывали, затаптывали и даже топили. Преображенные полотна осторожно, дабы Илью не разбудить, расставили вдоль стен горницы и вернулись к догорающему костру. Выпили, кто сколько осилил, за успех новобранца, потом за «папу», потом…
До лавки Никита Авдеевич и Чебурашка доползти не смогли. Левая и Правая заботливо подсадили их на крыльцо, где они и забылись в хмельном беспокойном сне. Комплекция Горыныча позволяла дракону более успешно сопротивляться чарам «эликсира», а потому головы еще долго полемизировали о поэзии, о рифме и современных способах ловли вдохновения. Догорел костер. Замерзшая Саламандра выползла из золы и получила свою дозу для «сугреву». Затем Правая и Левая занялись военной подготовкой новобранца, обучая его снайперской стрельбе по неподвижным мишеням В качестве мишени использовали кол, вывороченный из плетня, окружающего гостиный двор. Правая заколотила его в землю, используя свою морду в качестве кувалды, а Левая очень доходчиво объяснила Саламандре, что такое мушка и прорезь. Мишень была установлена между кузницей Вакулы и гостиным двором. Первые же выстрелы дали прекрасные результаты. Кол стоял цел и невредим, зато от кузни осталась только плавильная печь, а от гостиного двора куча головешек. Решив, что новобранец достаточно подготовлен для несения караульной службы, приняли еще по одной, после чего отправились на заслуженный отдых с приятным чувством до конца выполненного долга, оставив на Саламандру заботы по защите их бренного тела.
12
— Ой, господи! Страсти-то какия!!! — Рысь с круглыми от ужаса глазами мелко крестилась лапой, испуганно глядя на Василису.
— Да не тяни ты душу, мамка! Что случилось?
— Ужасти! Все как есть мертвые, вповалку лежат. И Чебурашка, и Никита Авдеевич, Ивана только не видно… — Из глаз рыси брызнули слезы. — И дракон Кощеев не шевелится. Одолели наши богатыри супостата, а сами… Тут рысь зарыдала в голос.
— Все пропало, — прошептала медведица. — Ванечка… милый… — И рыдания рыси перекрыл рев медведицы. Рев смертельно раненного зверя.
— Хотели мы защитников наших сюда принесть, поплакать над телами ихними да похоронить по русскому обычаю с молитовкой, — причитала меж тем Матрена, — да ящерка дьявольская нас к ним не подпускает. Бродит вокруг них, глаза огнем горят, и пламенем плюется. Все какого-то папу защищать рвется…
— Папу? — вскинулась Василиса так, что Матрена отшатнулась.
— Ну да… а что? — Рысь настороженно уставилась на медведицу.
— Так Иван же себя папой нарек! Значит, ящерка не Кощея, а его защищает… Может, еще не все потеряно… Хватит! Пойду сама посмотрю, что там творится. — И медведица с места в карьер взяла такой разгон, что Матрена только ахнула.
— Если это называется идти, то что же такое бежать? — Рысь едва поспевала за Василисой, ломящейся через бурелом как танк. — Да не несись ты так, убьешься! И меня загонишь.
Но медведица не обращала внимания на увещевания мамки. Истомившейся за двое суток тревогой и вынужденным бездельем Василисе не терпелось взглянуть вблизи на своего суженого, проверить — а вдруг живой? Может, ранен только? А вдруг родимому помощь нужна… Он там кровью истекает, а они тут… Выскочив из чащи, медведица кубарем скатилась в овраг и, не останавливаясь, взлетела на противоположный склон, где взору ее открылся родной посад. Битва, видать, была нешуточная. Об этом красноречиво говорило состояние кузницы Вакулы и гостиного двора. Непонятным образом исчезли и два боярских терема. Но Василиса не обращала внимания на эти мелочи. Ее взор лихорадочно метался по посаду в поисках милого, но не находил. Так как мчалась она к посаду напролом, то и вышла к нему по кратчайшей прямой — с тылу. Ее собственный терем заслонил того, ради кого она и неслась сюда сломя голову. Посад, напрочь лишенный частокола, имел довольно жалкий вид. По иронии судьбы костра избежали лишь ворота, сиротливо стоящие на холме. У ворот столпилась вся челядь Василисы, не решаясь переступить черту, за которой и начинался, собственно, посад. Вдоль ворот, тяжело переставляя ноги, бродила Саламандра, вещая разношерстной компании уток, гусей, волков и прочей живности о новых порядках на территории посада.
— Повторяю в последний раз… — Саламандра остановилась, вперила свой огненный взор в створ ворот, выдержала паузу и вновь возобновила движение. — Посад на военном положении, вход посторонним мор… — ящерица на мгновение задумалась, — …лицам строго воспрещен.
— Так война-то по ночам здеся, а нонче день на дворе, вона солнышко-то как высоко, ужо припякать стало, — заквохтала курица. — Нам здеся прибирать надоть. — И она попыталась двинуться вперед.
— Еше шаг, и я стреляю! — Саламандра начала сводить глаза к переносице. — Из меня Горыныч всю ночь «ворошиловского стрелка» делал! Так что не советую.
— Плевать я хотел на твоего Горыныча! — разошелся тут седой матерый волк. — Кузню мою спалили, злыдни. — И Вакула решительно сунул морду в ворота.
Огнемет Саламандры выдал такую гигантскую струю пламени — похоже, без «эликсира» здесь не обошлось. Ворошилов перевернулся бы в гробу, узнай он о точности снайпера, претендующего на высокое звание стрелка, носящего его имя. Струя, благополучно миновав створ ворот, подпалила одинокую березку, сиротливо стоящую метрах в ста от посада. Если бы не выстрел часового, она еще долго могла бы служить иллюстрацией к народной песенке «…во поле кудрявая стояла».
— Предупредительный выстрел, — не растерялась ящерица. — Поняли, что такое снайпер?
Челядь задумчиво посмотрела на полыхающую березку и потихоньку начала пятиться от ворот.
— Правильно, — одобрила Саламандра, — ща я боекомплект пополню, и мы продолжим. — Уважительное внимание публики ей понравилось, и она не спеша добрела до ведра, опустила в него морду и занялась подзарядкой. По мере наполнения тело ее из малиново-красного становилось все светлее и светлее, пока не засверкало ослепительно ярким светом. Совсем как раскаленная добела болванка в кузне Вакулы, когда он вытаскивает ее из печи Челядь решила, что любоваться на стрельбу пьяной ящерицы гораздо удобнее со стороны, и дружно бросилась наутек.
