Смерть и прочие неприятности. Орus 1 (СИ) - Сафонова Евгения

По крайней мере, никак не полностью.

Каждую тренировку Ева старательно доводила венценосного нарцисса до белого каления. Либо игнорируя его нападения, позволяя теневым тварям сдавливать её в щупальцах и швырять об пол, сколько им угодно (хвала регенерации и отсутствию боли), либо изнуряя Герберта внезапными атаками, но ограничиваясь «хлыстом». Применять против него музыкальный гипноз Ева пока не решалась — ещё не отточила настолько, чтобы быть уверенной в успехе, а это раскрыло бы её главный козырь, пока некроманту неизвестный. Тот, конечно, выпытал, каким образом она заморочила Эльену голову, но не до конца. Даже когда Герберт велел ей немедленно сказать правду, девушка ответила, что взмахнула смычком и приказала призраку отпустить её, а потом забыть об этом.

Нарцисс ведь не уточнил, сколько раз она взмахнула смычком. Что именно при этом делала. И что ещё приказала.

Каждый приказ Ева старательно извращала. Либо просто не выполняя, либо делая вовсе не то, что требовалось — пока наконец не подбиралась формулировка, которой невозможно было противиться. Взять хотя бы следующую ванну, которую Еве пришлось принять: ей велели раздеться, но девушка тут же скакнула в бассейн — прямо в одежде. Весело, «бомбочкой», с головы до ног окатив некроманта волной золотистой воды.

Нарцисс ведь не уточнил, когда именно ей нужно раздеться. Может, на следующий день. Или вообще через год.

Каждую ночь Ева коротала в библиотеке. В день побега она велела Эльену не только отпустить её, но и выписать название и расположение книг, в которых можно почитать про воскрешение и чары, поднявшие её; а после спрятать список в платяной шкаф — чтобы некромант не добрался. Так что теперь под покровом темноты девушка пробиралась в библиотеку, проводя ночные часы в чтении при хрустальных свечах. Герберт, конечно, по вечерам исправно запрещал ей выходить из комнаты, пока поутру за ней не явится служанка-скелет, но с этим приказом Ева расправилась даже легче, чем с остальными.

Нарцисс ведь не уточнил, что ей также нельзя из комнаты выбегать. Или выползать. Или выпрыгивать.

Увы, ничего принципиально нового о воскрешении вызнать ей не удалось. Должно быть, всё важное Герберт хранил в своих личных журналах, которые где-то прятал. Ясно было лишь, что Ева являлась исключительным, не имевшим аналогов экземпляром; обычно умертвия представляли собой безмозглых гниющих зомби (отчего из соображений эстетики и санитарии тела сперва предпочитали доводить до состояния скелетов), ни капли не напоминавших себя при жизни. Если поднимали магов, то после смерти они всегда теряли дар — покидавший их вместе с разумом и душой. Так что Ева скорее не умерла и поднялась, а зависла в некоем пограничном состоянии, близком к клинической смерти.

Весь вопрос был в том, как — и можно ли — её реанимировать.

Зато в процессе самостоятельного изучения книжных полок и уроков с Эльеном (которые она не саботировала хотя бы из уважения к милому призраку) Ева узнала много всего другого. Что каждое существо, живое и неживое, обладает аурой, а свершённое колдовство оставляет её следы в воздухе или на зачарованных предметах. Что маги способны видеть ауру особым врождённым зрением — зрением Изнанки, развивавшимся подобно музыкальному слуху. Что маги делили человеческую энергию на три типа: роборэ — жизненная сила, сидис — магическая и амант — кхм, сексуальная. Что умертвия существовали, подпитываясь сидисом поднявшего их некроманта. Хотя Эльену, к примеру, подпитка не требовалась, а скелеты достаточно было «подзаряжать» пару раз в месяц; но редкие некроманты могли «содержать» больше десятка мёртвых слуг.

Учитывая, что Ева потребляла сидис Герберта постоянно, а тот этого будто не замечал — что ни говори, венценосный сноб отличался не только умом и сообразительностью, но и поразительной силой. Эльен и вовсе гордо обмолвился, что «такие, как он, рождаются раз в несколько сотен лет».

Надо сказать, все Евины выходки некромант терпел куда с большим достоинством, чем она ожидала. Не срывался, не кричал и не бил, и общение их свелось к приказам, которые он отдавал неизменно ледяным тоном, и её невинным ответам — изредка. Хотя после выходки с бассейном Еве всё равно пришлось раздеться, а перед сном в золотистом растворе выслушать приказ, велевший ей с этого момента в качестве урока ходить голой круглосуточно.

Поутру девушка преспокойно облачилась в подсохшую за ночь одежду: справедливо считая, что под ней-то она всё равно останется голая. Ожидала, что некромант в ответ придумает наказание поинтереснее, но тот очередную акцию протеста проигнорировал.

То ли подустал воевать, то ли за ночь остыл и понял, что погорячился.

А ещё каждый свободный вечер в своей комнате Ева тренировала владение смычком. И заклятие, восстанавливающее целостность вещей — раскопанное в тех же библиотечных книгах. Упражняться сразу на Дерозе она не рискнула, так что предпочла разбить один из осветительных кристаллов (заодно и пар выпустила) и сращивать хрустальные осколки.

Увы, здесь не вышло бы просто наставить палочку на груду обломков, произнести заклятие и наслаждаться прекрасным зрелищем, как те сами собой соединяются в единое целое. Заклятие работало скорее как волшебный клей: вначале следовало разложить и соединить осколки, как паззл, после чего читать заклятие, левой рукой выплетая руны, а правой накрывая трещину. Ну или сжимая обломки в ней. Если ты всё делал правильно, правая ладонь начинала светиться голубоватым светом, под воздействием которого трещина срасталась, исчезая без следа. Если нет — в лучшем случае не происходило ничего, в худшем осколки разбивались на кусочки ещё мельче. Пока всё делать правильно у Евы получалось с переменным успехом, но она не сдавалась.

За этим занятием её и застал Герберт, когда спустя неделю войны неожиданно без стука вошёл в её спальню.

Ева не стала ни прерываться, ни пытаться скрыть, чем она занимается. И не взглянула на некроманта, пока тот прикрывал дверь и молча опускался на кровать: наблюдая, как девушка, сидя на полу, сжимает правый кулак, пытаясь срастить два мелких хрустальных кусочка.

— Должен признать, ты действовала аккуратно. Когда выбралась из замка, — произнёс Герберт небрежно. — В городе тебя никто не заметил.

Ева не ответила. Пытаясь сосредоточиться, безостановочно шепча слова заклинания, пока сквозь сжатые пальцы пробивались слабые пульсирующие отблески, а левая рука упрямо вычерчивала в воздухе руны.

Свет, воздух, помощь, возвращение, утрата, целостность… сосредоточиться, почувствовать, как сила течёт по руке, сквозь пальцы…

— Ты много читаешь, я заметил. Любознательная. Эльен говорит, ты всё схватываешь на лету. — Некромант закинул ногу на ногу; даже сейчас он выглядел так, словно это Ева заявилась к нему в покои, и теперь он лениво поддерживает неинтересную ему беседу. — Представь, чего ты могла бы достичь, если б не упрямилась. Если бы позволила мне нормально тебя обучать.

Льюс о люфт, хьелмитт отер штэлл флуред интигрети. Льюс о люфт, хьелмитт отер…

— С чего ты взяла, что я избавлюсь от тебя?

Ева кожей ощутила, как треснули в ладони осколки кристалла — и, досадливо разжав кулак, уставилась на пять обломков, возникших там вместо двух.

— Ты не знаешь, как вернуть меня к жизни. Я тебе отвратительна. Ты видишь во мне врага, безмозглую куклу — никак не человека. — Она не смотрела на того, к кому обращалась, но чувствовала его внимательный взгляд. — Даже симпатичная мёртвая жена никому не нужна. А поскольку в пророчестве ничего не сказано о том, что я должна править вместе с будущим королём — устроить мне несчастный случай после обручения, и дело с концом. Так?

— Насчёт «никому» я бы поспорил, но не суть. — С губ Герберта сорвался терпеливый вздох. — Не скажу, что не рассматривал этот вариант. И что порой он не казался мне довольно удобным. Особенно последнюю неделю. — Он помолчал. — Послушай. Сейчас у нас есть общее дело, которое мы должны сделать. Можешь считать меня жестоким, можешь честить меня лицемером, можешь меня ненавидеть, но поверь: если мне представится случай вернуть тебя к жизни, я им воспользуюсь.